Все дороги ведут в Матрицу: пять философских проблем трилогии Вачовски
Идею об иллюзорности мира можно проследить даже в трудах античного философа Платона, жившего в V или IV веке до нашей эры. Он предложил аллегорию об узнике, который прикован к стене пещеры и видит только тени от костра. Он никогда не видел настоящего мира и поэтому принимает изображения на стене за реальность.
Ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещённости и непросвещённости вот какому состоянию… Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю её длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнём и узниками проходит верхняя дорога, ограждённая, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
— Это я себе представляю, — сказал Главкон.
— Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа её так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
— Странный ты рисуешь образ и странных узников!
— Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, своё ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнём на расположенную перед ними стену пещеры?
— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
— А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?
— То есть?
— Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
— Непременно так.
Если бы узник смог выбраться из пещеры, а затем вернулся назад к остальным людям, те восприняли бы его слова о мире со скепсисом. Если бы это было закостенелое догматическое общество, его вообще могли бы убить за ересь.
Считается, что в первую очередь эта аллегория посвящалась мыслителям и учёным, которые просвещали остальное население. Наставничество было тяжёлой, опасной ношей, и зачастую философы за свои идеи подвергались гонениям и порицанию.
Миф о Пещере Платон посвятил Сократу. Сейчас его считают одним из величайших мыслителей античности, но у современников к нему было совсем другое отношение. Сократ любил выступать перед толпой, задавая прохожим неудобные вопросы об их мировоззрении. Это часто вызывало волнения в городе. Во время одного из выступлений Сократа арестовали за пропаганду атеизма и в итоге вынесли ему смертный приговор.
Платон предостерегал: бывший узник пещеры, вздумавший рассказать другим правду, должен понимать, что на него могут устроить охоту. Но мифический герой должен устоять перед натиском закостенелого общества и исполнить свой гражданский долг.
Освобождённым узником, уже современным, Вачовски сделали Морфеуса. Для обитателей реального мира он — освободитель и пророк, но для большинства жителей Матрицы — террорист и преступник.
Матрица — это система, Нео. Эта система — наш враг. Когда ты внутри, ты осматриваешься, что ты видишь? Бизнесмены, учителя, адвокаты, плотники. Люди, которых мы пытаемся спасти, но пока они подключены, они все ещё часть системы, а значит — наши враги.
Ты должен понять, что большинство этих людей не готовы к отключению. И множество из них очень привязаны к системе, поэтому они будут бороться за неё.
Идеи «Матрицы» перекликаются не только с античной, но и с восточной философией. Для большинства восточных верований характерна концепция мира как иллюзии, поиска настоящего «Я» и освобождения.
В индуизме существует Брахма, бог-первоисточник, который во сне разделился на множество осколков — живых существ. Чтобы проснуться, ему нужно познать себя настоящего, поэтому он нашими глазами пытается увидеть себя со стороны.
А в буддизме существует колесо Сансары, колесо вечных страданий. Единственный способ его покинуть — пойти интроспективным путём Будды, познать истину и освободиться от оков иллюзии, которую мы принимаем за реальный мир.
Что есть Матрица? Диктат. Матрица — это мир грёз, порождённый компьютером, созданный, чтобы подчинить нас, сделать из нас всего лишь батарейку
Похожий путь проходит в фильме Нео. Он узнает правду о Матрице, понимает, что его ограничивает лишь собственный разум, и освобождается. В фильме он к тому же получает особые силы — например, умение останавливать пули и летать.
Таким образом, если раньше философские и религиозные верования достаточно абстрактно рассуждали об нереальности мира, то в «Матрице» Вачовски буквально воплотили эту идею.
С точки зрения античной философии Матрица — наглядный пример мира как иллюзии. Иронично, что для философов Нового времени она послужила бы доказательством реальности бытия.
Матрица как объективная реальность
С развитием философии возникла необходимость в более весомых доводах, чем «здравый смысл» и «общее знание». Более современные мыслители массово пересматривали вещи, которые их предшественники считали незыблемыми.
Многие слышали знаменитую фразу философа и математика Рене Декарта «Мыслю, следовательно существую». Она очень важна для понимания «Матрицы».
В философии есть дисциплина эпистемология, исследующая знание как таковое. Её главный вопрос — «Откуда я знаю то, что знаю?». Если максимально упростить принципы эпистемологии, любое знание можно получить несколькими путями: добывая непосредственный опыт «здесь и сейчас», вспоминая что-то из глубин памяти, размышляя и сопоставляя информацию, получая сведения от других.
Способ не принципиален, важное другое — ни один из этих методов нельзя назвать безоговорочно надёжным. Зрение и слух можно обмануть, память может подводить, а общество — ошибаться.
Возникает вопрос: на чём нам строить знание, в чём вообще можно быть уверенным? Речь идёт не только о сложных концепциях вроде существования Бога, но и привычных вещах: отличим ли мы по внешнему виду искусственный газон от травы, а утку от зайца? Рене Декарт в своих рассуждениях пришёл к тому, что у нас не может быть полной уверенности вообще ни в чём. Даже в абстрактных аксиомах — вроде того, что 2+2=4.
Итак, я допускаю, что все видимое мною ложно; я предполагаю никогда не существовавшим все, что являет мне обманчивая память; я полностью лишен чувств; мои тело, очертания (фигура), протяженность, движения и место — химеры. Но что же тогда остается истинным? Быть может, одно лишь то, что не существует ничего достоверного. Однако откуда мне известно, будто, помимо перечисленных, не существует других вещей, относительно которых не может быть ни малейшего сомнения?
Ведь, возможно, есть некий Бог — или как бы мы это ни именовали, — внушивший мне эти самые мысли? И прав ли я в данном случае — ведь я и сам могу быть их виновником? Так не являюсь ли, по крайней мере, и я чем-то сущим? Но ведь только что я отверг в себе всякие чувства и всякое тело.
Тем не менее я колеблюсь; что же из этого следует? Так ли я тесно сопряжен с телом и чувствами, что без них немыслимо мое бытие? Но ведь я убедил себя в том, что на свете ничего нет — ни неба, ни земли, ни мыслей, ни тел; итак, меня самого также не существует?
Крайняя степень этого мировоззрения известна как солипсизм — доктрина о том, что ничего кроме нашего «Я» не существует. Если это для вас звучит сомнительно, может быть, мысленный эксперимент выдающегося математика ХХ века Хилари Патнэма вас убедит.
Сперва нужно напомнить, что все наши чувства существуют благодаря специальным рецепторам. Особые клетки улавливают свет, звуковые колебания, химический состав разных ароматов, угловое и линейное ускорение. Они кодируют эту информацию в форме электрохимических импульсов и направляют по нервам в головной мозг. В таламусе разрозненные сигналы собираются в цельный образ, который мы воспринимаем как картину мира.
Но на самом деле мозг очень много додумывает за нас. Например, в действительности мы воспринимаем всего три цвета и только в очень узкой части поля зрения — области жёлтого пятна в сетчатке глаза. Весь остальной мир мы видим серым. Мозг раскрашивает его самостоятельно, основываясь на предыдущем опыте. А как он синтезирует другие цвета и оттенки — до сих пор большая загадка.
Хилари Патнэм в качестве иллюстрации солипсизма предложил идею «мозга в колбе». Представим, что злой учёный отделил чей-то мозг от тела, положил его в капсулу и присоединил к электродам. Если эти электроды будут отправлять точно такие же импульсы, что и настоящие рецепторы, сможет ли наш мозг отличить подделку?
Учитывая, что в «Матрице» всё человечество плавает в капсулах, подключённое при помощи нейроинтерфейсов к коллективной галлюцинации, трилогия — самая точная иллюстрация этого мысленного эксперимента.
Размышления Декарта формулируют сразу несколько проблем. Первая — это экстремальный случай: весь окружающий мир — ложь, и существуете только вы. Вторая допускает, что мир всё же существует, просто у нас нет возможности проверить, насколько реальны наши представления о нём.
Матрица — именно второй вариант. Проблема в этом случае эпистемологическая, то есть у нас нет возможности проверить, насколько истинны наши ощущения. Наша вселенная тоже может быть симуляцией, и мы никак не сможем подтвердить или опровергнуть это. Но делает ли это воспринимаемую нами реальность менее реальной?
Дело в том, что виртуальная реальность и симуляция — это не то же самое, что обман и иллюзия. Давайте представим, что весь наш мир существует на сервере квантового компьютера, который в реальном времени симулирует законы физики и всю наблюдаемую вселенную. Ещё представим, что за пределами этого компьютера больше ничего не существует.
В таком случае наблюдаемая нами симуляция — и есть реальность. Мы просто не можем воспринимать что-то более реальное. К подобному выводу в своих размышлениях пришёл и Рене Декарт.
Однако, коль скоро я себя в чем-то убедил, значит, я всё же существовал? Но существует также некий неведомый мне обманщик, чрезвычайно могущественный и хитрый, который всегда намеренно вводит меня в заблуждение. А раз он меня обманывает, значит, я существую; ну и пусть обманывает меня, сколько сумеет, он всё равно никогда не отнимет у меня бытие, пока я буду считать, что я — нечто.
Таким образом, после более чем тщательного взвешивания всех «за» и «против» я должен в конце концов выдвинуть следующую посылку: всякий раз, как я произношу слова Я есть, я существую или воспринимаю это изречение умом, оно по необходимости будет истинным.
Существование нашего разума — единственная неоспоримая вещь во вселенной. Мир, что мы видим вокруг нас, вполне может быть искусственным, а наши представления о нём — ошибочными. Но для нас он реальный независимо от того, является он симуляцией или нет.
Эти выводы перекликаются с идеями уже упомянутой серии «Призрак в доспехах». По сюжету, в мире произошла массовая кибернизация человечества, и большинство людей установили себе улучшенные искусственные органы и конечности. Они, как и естественные части тела, передают сигналы в мозг через нейроинтерфейс — но, в отличие от органики, киберимплант можно взломать.
Весь ужас взлома в том, что человек не может самостоятельно отличить фальшивые воспоминания и чувства от истинных: они все для него одинаково реальные. Жертве киберпреступления можно внушить, что его семья — совсем другие люди, что он приехал из другой страны, имеет другое вероисповедание. В результате его можно заставить «по собственной воле» сделать то, что нужно злоумышленникам.
То, что для мозга реальность и симуляция мало чем отличаются, в фильме понял Сайфер — предатель, захотевший вернуться в Матрицу. В культовой сцене встречи с агентом Смитом он признаёт, что вкус у настоящего и «симулированного» стейка, поданный электродом по вкусовому рецептору, совершенно одинаковый.
А если разницы нет, почему он должен страдать в мёртвом постапокалиптическом мире, а не комфортно жить в правдоподобной иллюзии? В фильме вопрос «неужели знать правду лучше, чем жить счастливо?» остаётся открытым.
А ещё «Матрица» подчёркивает, что у нас нет гарантированного способа получать истинные знания. Практически всё, что мы знаем, можно подвергнуть сомнению как минимум из-за несовершенства нашего мировосприятия.
Поэтому «Матрица» — это одновременно история о преодолении иллюзий и ода солипсизму. Виртуальная реальность — это обман, на деле ничем не уступающий в «реальности» настоящему миру. В философии ХХ века есть термин, точно описывающий это явление.
Матрица как симулякр
Трактат «Симулякры и симуляция», написанный французским философом Жаном Бодрийяром и выпущенный в 1981 году, — основной источник вдохновения для «Матрицы». Вачовски взяли большинство идей именно оттуда, однако сам Бодрийяр фильмом остался недоволен. Давайте разберёмся, почему.
В первую очередь нужно вспомнить, что книга вышла сорок лет назад. В то время ещё не существовало интернета и социальных сетей, но уже произошёл бум телевизионных сериалов и шоу. Человечество только входило в привычную для нас информационную эру.
Работа Бодрийяра посвящена как раз ускоряющемуся развитию масс-медиа и вытеснению из повседневной жизни настоящих вещей. Вместо них мир наполняется симулякрами — копиями чего-то реального. К примеру, гипермаркет — копия настоящего рынка, имеющая с ним мало общего. Диснейленд — копия замка из мультика «Спящая красавица», который, в свою очередь, срисован с немецкого замка Нойшванштайн.
Нойшванштайн и парижский Диснейленд
Ключевая особенность симулякра в том, что он не просто символизирует реальный объект, а в некотором роде его симулирует. То есть воспроизводит некоторые его качества, берёт на себя часть функций. В Диснейленде проводить вечеринки и принимать гостей можно точно так же, как в Нойшванштайне, но он не годится для проживания или обороны во время осады.
Бодрийяр в качестве примера симуляции приводит жалобы больного-симулянта.
Тот, кто прикидывается больным, может просто лечь в кровать и убеждать, что он болен. Тот, кто симулирует болезнь, вызывает у себя ее некоторые симптомы». Таким образом, притворство, или диссимуляция, оставляет нетронутым принцип реальности: различие всегда явно, оно не замаскировано. Симуляция же ставит под сомнение различие между «истинным» и «ложным», между «реальным» и «воображаемым».
Болен или не болен симулянт, который демонстрирует «истинные» симптомы? Объективно его нельзя считать ни больным, ни здоровым. Психология и медицина останавливаются здесь перед истинностью болезни, которую с этих пор невозможно установить.
Ведь если можно «вызвать» любой симптом и его нельзя трактовать как естественный факт, то тогда любую болезнь можно рассматривать как такую, которую можно симулировать и которую симулируют, и медицина теряет свой смысл, поскольку знает только, как лечить «настоящие» болезни, исходя из их объективных причин.
На этом сложности не заканчиваются: со временем симулякры меняются, всё больше теряя связь с оригиналом. В финале своего развития симулякр становится совершенно не похож на оригинал и превращается в новую вещь.
В качестве примера можно привести Гомера из «Симпсонов». Когда-то он был пародией на типичного американского отца, но сейчас он — «просто Гомер», персонаж всемирно известного мультика. А вот Рик из «Рик и Морти» пока не прошёл этот путь до конца: люди ещё помнят, что герой — своего рода пародия на Дока Брауна из «Назад в будущее».
Согласно Бодрийяру, симулякры всё больше вытесняют настоящие вещи из нашей жизни. Даже в таких мелочах, как фейковые мемы вроде «Люк, я твой отец» или чипсов со вкусом пиццы. Большинство симулякров безвредны и незаметны, но потенциальная опасность заключается в том, что они символизируют вещи, которых на самом деле нет.
Представим, что некоторые люди уверены: условная вакцина от инфекционной болезни содержит полноценный вирус, а не просто выделенный белок. После прививки они начнут искать и успешно находить у себя симптомы заболевания, что физически невозможно. Кто-то поверит в теорию заговора о существовании тайных чипов.
Ситуация будет относительно безобидной до того момента, пока не начнутся реальные последствия — например, умышленный саботаж вакцинации.
Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что её нет.
Симулякр есть истина.
Ещё симулякры можно сравнить с ярлыками на рабочем столе компьютера. Это упрощённый символ игры или программы, по которому мы сразу сориентируемся и запустим, то что нужно.
Если по каким-то причинам папка с программами сотрётся с жёсткого диска, ярлыки останутся, создавая иллюзию, что эти приложения всё ещё есть на нашем компьютере. Точно так же в реальной жизни симулякры вводят нас в заблуждение, сильно влияя на нашу картину мира.
Вместе симулякры формируют гиперреальность — сумму всех знаков и символов, среди которых мы живём. Метавселенная, которую хочет создать Марк Цукерберг, — это тоже своего рода гиперреальность: копия нашей реальности, где символы и знаки заменяют настоящие объекты.
Сегодня симулякры тесно связаны с концепциями постправды и информационных пузырей. Благодаря этим явлениям виртуальная реальность, фейки и симулякры влияют на нашу жизнь гораздо сильнее, чем реальные события.
Так и мы все живем в мире, поразительно похожем на оригинальный, — вещи в нём продублированы по своему собственному сценарию. Но это удвоение не означает, как это было традиционно, близость их гибели — они уже очищены от своей смерти и даже выглядят лучше, чем при жизни: более привлекательные, более настоящие, чем их образцы, словно лица покойников в похоронных бюро.
Главная проблема симулякров в том, что они приводят к исчезновению значения вещей. Вместо реальных событий происходят инсценировки, содержание становится пустым. Наступает информационная энтропия — вырождение смысла в окружающей нас реальности.
По мрачному прогнозу Бодрийяра, в будущем человечество утонет в симулякрах — своего рода «белом шуме», знаках и символах, которые никак не связаны с правдой, а следовательно не имеют никакого практического значения.
Представьте себе гигантский рынок NFT-токенов, которые больше не будут привязаны ни к одной настоящей вещи. Экономика, построенная на торговле вымышленными объектами, — вот так выглядит апокалипсис по Бодрийяру.
Триумф поверхностной формы, наименьшего общего знаменателя всех значений, нулевой степени смысла, триумф энтропии над всеми возможными тропами.
«Добро пожаловать в пустыню реальности» — произносит Морфеус, знакомя Нео с настоящим миром. Это цитата из трактата Бодрийяра.
Нам предстоит снова стать кочевниками в этой пустыне, но уже свободными от машинальной иллюзии ценности.
Мы будем жить в этом мире, который сохраняет для нас всю сверхъестественность пустыни и симулякра, со всем правдоподобием живых призраков, бродячих животных и симулянтов, в которых нас превратил капитал, смерть капитала, — ведь пустыня городов аналогична пустыне из песков — джунгли знаков аналогичны джунглям из деревьев — головокружение от симулякров аналогично головокружению от природы, — единственный оставшийся головокружительный соблазн агонизирующей системы, в которой труд хоронит труд, а ценность хоронит ценность, оставляя пустое пространство.
Работа Бодрийяра пропитана разочарованием и меланхолией. Она предрекает молчаливую гибель цивилизации в утрате смысла и замещении реального симулякром. С точки зрения философа, это должно произойти постепенно, незаметно. Матрица, в свою очередь, — это один большой симулякр реальности, цифровой Диснейленд.
И главная претензия Бодрийяра к Вачовски — в том, что этот симулякр можно просто покинуть, выйдя в реальный мир. Если рассматривать фильм как адаптацию трактата, это чрезмерное упрощение: в апокалиптическом видении философа места для реальности больше не остаётся нигде.
Матрица как метанарратив
Существует ещё один взгляд на Матрицу, озвученный Вачовски во времена выхода «Облачного атласа».
В философии постмодернизма есть понятие метанарратив. Так называют в том числе публичное обсуждение какой-то истории в обществе, цель которого — одобрить её или отвергнуть. Метанарратив создаётся постоянно. В качестве примера можно привести фильмы Marvel, создатели которых всегда учитывают обсуждения предыдущих картин и играют с ожиданиями.
Что-то подобное Вачовски решили сделать и в сиквелах «Матрицы». Несмотря на то, что недавно вышедшая «Матрица: Воскрешение» раскрывает тему метанарратива намного лучше, мы специально учтём только оригинальную трилогию — чтобы проследить, какие мысли создатели озвучили ещё двадцать лет назад.
Вачовски говорят, что первая «Матрица» — простой фильм с обаятельным героем и понятным, жизнеутверждающим посылом. Неудивительно, что он понравился большинству зрителей. А вот вторая и третья части справедливо разделили аудиторию. По словам создателей, большинство теорий и расшифровок сюжета «Перезагрузки» и «Революции» ошибочны и делают ложные выводы.
Так, типичная ошибка рецензентов — слишком прямолинейно воспринимать события фильмов, пытаться их сопоставить и увязать в одну историю. На деле вторую часть создавали не как логичное продолжение первой части, а как деконструкцию. Режиссёры спорили, критиковали, опровергали собственные же идеи, опираясь на приёмы деконструктивистов вроде Жака Деррида — одного из важнейших философов XX века.
Деконструктивизм — это основанное Деррида философское течение, цель которого — подвергнуть критике классические идеи. Деррида всеми мыслимыми способами пытался разрушить чужие представления, находя в них логические ошибки. Всё чтобы приблизить философию к истине.
Когда я пытаюсь дешифровать какой-то текст, я не терзаю себя постоянно вопросом, приду ли я к ответу «да» или «нет» без всяких нюансов.
В первой картине было пророчество об избранном — во второй оно оказывалось обманом машин. «Матрица» была одой индивидуализму и свободе воли — «Перезагрузка» пропитана идеями детерминизма и предрешённости. В первой части главной причиной страданий был ИИ — во второй выяснилось, что утопическая Матрица провалилась из-за природы людей.
А вот третий фильм, «Революция», должен был найти баланс между идеями первой части и их деконструкцией. При этом Вачовски хотели, чтобы зритель сам поучаствовал в создании нового смысла. Подобно тому, как Нео был одновременно заложником пророчества и в то же время активно воплощал его в жизнь, зритель должен был воспринимать идеи фильма и параллельно делать собственные выводы.
В финале картины Нео понимал, что он не может победить в битве с агентом Смитом. Но всё равно нашёл способ проявить волю и сделать осознанный выбор — решив, когда ему сдаться. Знаменитая сцена со Смитом — именно об этом.
— Почему, мистер Андерсон, почему? Во имя чего? Что вы делаете? Зачем, зачем встаете? Зачем продолжаете драться? Неужели вы верите в какую-то миссию, или вам просто страшно погибать? Так в чем же миссия, может быть, вы откроете? Это свобода, правда, может быть, мир, или вы боретесь за любовь?
Иллюзии, мистер Андерсон, причуды восприятия. Хрупкие логические теории слабого человека, который отчаянно пытается оправдать свое существование — бесцельное и бессмысленное!
Но они, мистер Андерсон, как и Матрица, столь же искусственны. Только человек может выдумать скучное и безжизненное понятие «любовь»! Вам пора это увидеть, мистер Андерсон, увидеть и понять! Вы не можете победить, продолжать борьбу бессмысленно. Почему, мистер Андерсон, почему вы упорствуете?
— Потому что это — мой выбор.
Так главный герой сделал выбор в ситуации, где у него не было выбора. Смог построить собственный смысл, когда смысла в его жизни больше не осталось. А сотворение собственного смысла — это, по словам Вачовски, самый интимный и в определённой степени религиозный момент. Режиссёры хотели, чтобы зритель нашёл собственный смысл вместе с героем.
Вместе с этим напрашивается неожиданный вывод. Матрица — это симуляция внутри сюжета фильма. Но и сам фильм — в определённом смысле тоже симуляция. Он показывает вымышленные события, которые подчиняются внутренней логике, и вымышленных героев, которым мы сопереживаем по-настоящему.
Фильмы сами за вас решают, что вам думать, что чувствовать, что видеть. Они контролируют вас, словно Матрица.
Именно поэтому Вачовски решили сделать второй и третий фильм сложнее. Зритель должен был не согласиться с сюжетом, поспорить с авторами, выработать своё мнение — и в итоге создать собственный смысл. Это и делает фильмы, особую форму симуляции, метанарративом. Инструментом диалога между автором и зрителями.
«Матрица» — это фильм-концепция. Он взорвал мир одной яркой идеей — образом всеохватывающей симуляции, неотличимой от реальности. И не имеет значения, какие мысли в него на самом деле вложили Вачовски, а что мы додумали сами. Фильм сделал главное — показал, что Матрица действительно может существовать.
Всё, что нам остаётся, — подобрать философию, которая поможет с этой мыслью смириться.