Гоген: я только одну картину и всё!

Что делает с некоторыми погоня за мечтой и дурные знакомства — сложно себе даже вообразить. Взять хотя бы Гогена. Папа Гогена Кловис был либеральным журналистом, а судьба у них в целом одна на всех, поэтому через год после рождения Гогена им всей семьёй пришлось из Парижа бежать в Казахстан. То есть в Перу.

Но им повезло, потому что мама Алина Мария (это одна мама, а не две) была девушкой знатной и в Перу у её родителей всё было хорошо насчет поместья и серебряных ложечек. Поэтому папа Кловис, загружаясь на корабль, не особенно расстраивался. А даже подумал, что так оно, наверное, и к лучшему — заживём в Перу, открою собственное издательство, эх!.. После чего он упал и немедленно умер от сердечного приступа прямо на палубе.

Следующие семь лет у Гогена всё было хорошо — он сладко ел, вкусно спал и наслаждался экзотическими видами. Прям привык, понимаете, к тропическому раю на всю жизнь — это ещё аукнется потом нескольким доверчивым таитянским женщинам. А через семь лет в Перу начались гражданские беспорядки и Алина Мария с Гогеном вынуждены были бежать в Казахстан. Ну, в смысле, обратно во Францию.

Алина Мария устроилась в швейную мастерскую в Париже, а Гоген устроился у дедушки в Орлеане. Он принялся учиться изо всех сил, меняя школы и делая успехи в учёбе. Сам себя он считал гением и так в общем про себя и говорил. Остальные говорили про него, что он агрессивный высокомерный засранец, ну или как там по-французски будет «токсичный».

Внутри Гогена с самого мелкого возраста билась жажда путешествий. Путешествовать в девятнадцатом веке лучше всего по морю, поэтому Гоген собрался в мореходное училище. И провалил там вступительные — видимо, от большой гениальности. Тогда Гоген плюнул на училище, а пошёл и тупо завербовался матросом в торговый флот. И его взяли, потому что адмиралов пруд пруди, а работать вечно некому.

Ещё семь лет Гоген проплавал по миру, пробороздил океан, а потом вернулся читать завещание матери. Матерь неплохо знала Гогена, поэтому написала в завещании, чтобы сына делал карьеру, а то характер у него всегда был такое говно, что никто из родственников и друзей близко к нему не подойдет.

И если с характером она была права, то с поддержкой промахнулась — Гоген вернулся в Париж и там друг семьи, дядюшка Гюстав Ароза, устроил парня в биржевые брокеры.

Хваткий юноша Гоген почуял запах денег. На запах денег слетелась и Мэтт-Софи Гад, первая жена, которая принялась рожать Гогену четверых детей. У Гогена всё неумолимо росло — состояние, площадь квартир, уважение в обществе, количество детей и, собственно, сами дети. Казалось, беспокоиться не о чем.

Но дядя Гюстав при всех своих плюсах обладал роковой привязанностью — он коллекционировал живопись. Сам он не писал, только коллекционировал — ведь настоящий дилер собственный товар не пробует.

И вот тут Гоген сорвался. Возможно, этот самый дядюшка Ароза его и подговорил. Сценарий-то печально известен: «Да нарисуй, попробуй, чисто из любопытства, с одной картины не подсаживаются».

Одна картина, другая... Гоген стремительно покатился по наклонной — рисовал всё больше и больше, начались скандалы с женой. При этом, конечно, он говорил всем, что не художник, а просто иногда пишет и может бросить в любой момент.

— Да ты посмотри, у тебя же опять руки в краске! — кричала жена. — Какой ты всё-таки гад!

— Вообще-то это ты Гад, Софи! — парировал Гоген и, хохоча, убегал в комнаты.

Однажды жена застала его с обнаженной служанкой. «Ах!» — стыдливо прикрылась служанка. «Эй! — стыдливо прикрыл собой холст Гоген, — не смотри, не дорисовано!»

— Да лучше б ты мне изменял... — обреченно бросила жена. — Хоть бы о детях подумал.«О, а это идея!» — подумал о детях Гоген и нарисовал несколько портретов, особенно любимого старшенького Эмиля.

Конечно, где живопись, там и плохая компания. Сначала Гоген познакомился с Камилем Писарро, который прилюдно, не стесняясь, называл себя импрессионистом. Тот, в свою очередь, познакомил его с Эдгаром Дега, а там уже и до дружбы с Ван Гогом было недалеко. Коготок увяз — всей птичке пропасть, Гоген начал выставляться.

Когда Гоген выставил первые свои картины, никто не спешил говорить, что он гениален. Видимо, хотели подогреть дарование. Поэтому говорили наоборот, что его картинами можно разве что развлекать детей. Страдание, говорил Гоген, обостряет талант.

Брокерская карьера летела под откос. Запах денег постепенно покидал жилплощадь, сменяясь тяжелым зловонием масляных красок. Платить по счетам стало более нечем. Пришлось всей фамилии переехать к тещё в Копенгаген, но рисующий зять — горе в семье, поэтому долго терпеть его не стали. Мэтт-Софи выдала Гогену одного сына из четырех и хлопнула перед его носом дверью.

Тут Гоген вообще уверился, что станет великим художником. Как у него это только получалось. Он бросился обратно в Париж, рисовать по несколько раз в день, зависать там с дружками и говорить всем: «Да, я художник, и что?». После чего униженно предлагал купить у него несколько картин, ну парочку, ну хотя бы одну, пожалуйста.

Дурная привычка окончательно превратилась в порочную страсть, Гоген с натурального легкого импрессионизма перешел на синтетизм — сам намешал. Затем вместе с такими же, как он, опустившимися организовал Понт-Авентскую школу живописи и мы не будем сейчас говорить о том, что там творилось. Одно слово, клуазонизм.

Он нашел себе в друзья Ван Гога, который тоже был тот ещё неадекват. Они дружили так сильно, что Ван Гог отрезал себе ухо, а Гоген уехал на Таити. Потому что ещё Пушкин говорил: быть можно мерзким человеком, но думать о красе Таитей.

На Таити Гоген хотел слиться с природой. Но когда приехал, оказалось, что там вообще-то уже 150 лет как цивилизация, города и вот это всё. Но Гоген нашёл укромный уголок и слился с природой там. Точнее, слился он с четырьмя таитянками, которым было по 13-14 лет.

А потом он, уже окончательно подсев на тяжёлый постимпрессионизм, решил, что теперь он совсем гений, и вернулся во Францию с триумфом. Франция засмеялась и затолкала ему его триумф обратно. Таитянок в Париже не было, поэтому пришлось довольствоваться четырнадцатилетней Анной. Пример Гогена однозначно показывает, почему нельзя заводить романы с четырнадцатилетними девочками: Анна затопила его квартиру, погубив все хранившиеся в ней работы.

От расстройства он вернулся на Таити и слился там еще с одной несовершеннолетней таитянкой, которая родила ему ещё более несовершеннолетнего сына. А потом они втроем уехали на остров Хива-Ова. Втроем — это в смысле Гоген, его алкоголизм и сифилис. Таитянка осталась на Таити.

На Хиве-Ове гений Гогена (гогений?) раскрылся уже в полную силу. Он писал картины, писал рассказы, писал газетные статьи, писал жалобы в администрацию, борясь за права туземцев. Но по триста миллионов долларов за штуку потом продавались только картины — это так, на заметку пишущим.

Кроме гения у Гогена в полную силу раскрылись ещё болезнь сердца, экзема, депрессия, бедность и последствия отравления мышьяком. Мышьяком он сам себя пытался отравить за пару лет до этого, но гения не хватило, только заблевал всё вокруг и заработал побочки.

В конце биографий Гогена обычно пишут, что умер он «внезапно», хотя учитывая список выше, тут больше подходят фразы типа «понятное дело» или «неожиданно долго протянул». Так что Гоген неожиданно долго протянул почти до 55 лет, когда его нашли в хижине с остановившимся сердцем и ампулой из под морфия рядом.

И вот тогда к нему пришла слава.