Рассказ

Сумерки окутали окружающий мир, позволяя тени зловеще танцевать среди разбросанных по мостовой камней, как если бы высвободившиеся души заблудших стремились покинуть свои узкие темницы. Внутри замка бушевал холод, проникая в самую душу, прямо как страх. Темные коридоры и узкие лестницы вели в забытые залы, где когда-то слышался смех и веселье. Теперь же только звук шагов, резонирующий как возвращение падшего ангела.

На окне наблюдался лишь прерывистый свет заката, который чуть-чуть касался бледного лица заключенного. Он мочил губы, оставшиеся от последней жадной глотки воды, с такой тоской, что мог бы отдать жизнь за понимание смысла происходящего вокруг. Непередавающая мука ожидания разъедала его изнутри, как ядовитый дым.

Он обернулся к тёмной стене, покрытой пятнами, словно кто-то пытался запечатлеть свои страдания на камне. Сердце стучалось в унисон с глухими звуками, пробивающимися из глубин подземелий. В этот момент он ощутил связующий элемент с этим злом — оно стало частью его. Как бы он ни пытался от него избавиться, оно оставалось в нем, как неизгладимый след.

Всё в его жизни сменилось с того миг, когда он, потеряв все, освободился от человеческой слабости и принял дар — или проклятие — бессмертия. Существование в тьме сделало его людей ему незавидными и глупыми, но у него не осталось выбора. Он вспомнил, как чувствовал себя горячим летом, с пылающей в жилах кровью, готовым противостоять небесам и адским демонам, пока его сердце могло биться. Теперь же оно стало лишь холодным механизмом, вынужденным терпеть обычное, зловещее время.

Тем временем в зале у ворот застучали шаги. Убийца повернулся к двери, полагая, что его наконец-то позовут. Смешанные чувства переполнили его перед неотвратимой участью. Дверь открылась, как будто сама тьма захотела выпустить его на свет, а на пороге стояли два фигуры с мрачными масками, скрывающими лица.

– Вставай, – пронзительно проговорил один из них, голос гремел в пустоте, как предостережение.

Он взглянул в их невидимые глаза, искал хоть каплю человечности в этой безжизненной ауре. Ничего. Будто два каменных истукана, не подверженных ни страху, ни жалости. Убийца закурил короткую сигарету из маленького пакета, который оставили ему в камере, прикидывая, что впереди нечто ужасающее. Обожженные края тлели.

Уже на лестнице, где кованые перила звенели под их тяжестью, он обратился к ним:

– Это тот самый миг, когда меня выведут на суд? Или просто еще одно представление для вашего удовольствия?

В ответ only a короткий вдох, который не звучал как человек. Но он понимал, голос говорил о многом, и их молчание было зловещим напоминанием о том, что ещё более страшное ждало его. Закрывая сжатую челюсть, он с сомнением думал о том, что последует дальше: страсть, месть, осознание того, что он стал частью потока неотвратимости, полного владычества неведомых теней. Теперь все потоки слились в один, несущий его вдаль, не спрашивая о причине и следствиях.

За дверями зала царила та же мрак, что заполнил узкую камеру. Сложившиеся лица заседателей изображали жестокость, прячущуюся за масками спокойствия. Он идёт по мебели, вокруг которой стояли вечные тени, наблюдая за ним. Вопросы не оставляли ни шанса, ни надежды. Он знал, что на них не намеревались ставить вопрос о его добродетели.

– Принесите его к нам, – произнес голос, резонирующий как раскол в чаще. Наконец наступило время предательства, и он готов был принять это как данность.

Убийца сделал шаг вперед и, не взирая на стальные цепи, которые сковывали его как вчерашний сон, поднял глаза на судей. Они были готовы к приговору, а он скинул остаток надежды с плеч. Он тоже мог их судить: ведь они слились с самой сутью тьмы, ослепляя свет.

– Я не буду молчать, – произнес он, сжимая тёмные воспоминания, враждебные крики и руки, протянутые к небу, прося о прощении не за себя, а за всю тьму, скрывающуюся в них. Но шаг был ему скор с возмездием. Таким и остался. В этом зале единственной оставшейся реальностью стал страх.

Словно хищник, вышедший на поиски, он снова ощутил в венах жар свободы — этот острый как лезвие импульс побуждал в нем бродить под звездами не только в своем уме, но и в других. Они решили оставить его в безмолвии, чтобы он отдохнул от своего страха, и не узнали, что тьма была спасением для него.

Скоро весь этот мир потеряет свой смысл. Но пока он горел внутри, он решал, оставшись ли ему человеком или же стражем тьмы, пропитанной светом, которого он так жаждал.

порядке? – Пол продолжал вглядываться, буквально впиваясь в её глаза, как будто искал там ответ на вопросы, задававшиеся в их семье годами. Его тон стал настойчивым. – Ты всегда находишься в порядке, пока не оказываешься на краю пропасти.Она вздохнула, словно поднимаясь с глубокого дна, где прятались незавидные тайны. Дана задумалась, как давно в её жизни появилась эта тёмная тень, порождённая неподходящими обстоятельствами.– Знаешь, – произнесла она, слегка смягчив голос, – иногда я просто устаю с этим бороться. Да, мне не нравится идея свидания с гинекологом мамы, но, боже мой, у нас у всех есть свои трудности. А у тебя? Ты новенький в этом хирургическом центре, и все еще тебе сложно с этим справиться?Пол потянулся к её руке, словно искал поддержку, но вместо этого просто сжал ладонь, ободряя её. Сердце стучало, как молот, заставляя её чувствовать, что они были связаны далеко не только кровью.– Да, я знаю. Я довольно рьяно пытаюсь помочь другим, Леонардо лучше всего с этим справляется, даже если это его не устраивает, – отвечал он с определённой горечью. – Но давай не о серьёзном. Как насчёт того, чтобы вытащить нас отсюда и отправиться на какое-то приключение или что-то?Она взглянула на него с недоумением, не в силах поверить, что он хочет всего лишь отвлечься от существующих проблем.– Пол, ты помнишь, как всё закончилось в прошлый раз?– Да, и... но это не значит, что жизнь должна заканчиваться на этом, – ответил он, смеясь, хотя смех его звучал острее, чем следовало. – Мы сможем это пережить, как и всегда.Она поразмыслила над его словами, намереваясь хоть на мгновение сбежать от нахлынувших мыслей. Они покинули тёмный уголок своих сотворений и потянулись к свету. Но разве могли они покинуть свои собственные тени? К каждому существу в этой жизни привязывается шлейф непрекращающегося беспокойства.Тем временем, в другой реальности, в другом измерении, царила тьма, которой уже не удивлялись. Убийца, его сердце колотилось, наблюдал за вампиром, который, казалось, принадлежал миру, о котором он мог только мечтать — мир аристократов, вечности и зла.– Полно драконом. Я пришёл не для того, чтобы смеяться, – вампир произнес с легкой ухмылкой, тронув своим длинным пальцем страницу книги. – Я пришёл к тебе с вопросом, который требует ответа.– Какого рода вопрос? – Убийца не собирался давать в себя вольности. Осторожно, он стиснул зубы и решил противостоять собеседнику, думая, что именно так он покинет этот ад.– Почему ты убил моего следопыта?Слова захватили пространство, кровь в жилах заключенного застывшей леденящей волной. Запах пота и страха наполнил атмосферу сгустившейся тьмы, заставляя поедать его малейшую надежду. Он понимал, что до этого момента всегда жил в надежде на то, что азарт убить заставит его стать чем-то большим, чем просто жертва.– Мне не нужны были причины, – произнес он, не сводя с вампира своего взгляда. Доказательство его непреклонности стало бы единственным его аргументом.– Так простите, что напомнил.Он не знал, как реагировать. Убийца не привык пропускать через себя подобные разговоры. На его пути к беспощадному упадку тьма действовала без отвращения, принимая себя таковой, какой она есть. Вампир, по всему казавшийся живым, был лишь пустой оболочкой, одним из тех, кто был уставшим от существования.– Неужели ты не осознаешь, что когда ты убиваешь, ты обрекаешь себя на вечную тьму? – продолжал вампир, его голос вскоре из сладостного стал выделяться мелодией, что наводила страх. – Это необходимость, которую ты, несомненно, не можешь избежать.– Я не желаю вечной тьмы, – сумел произнести убийца, удивленный своим собственным безразличием. Он нарастил ненависть к вампиру, как к самому себе.– Возможно, ты борец, но какая тебе разница, когда однажды ты перестанешь сопротивляться? – нежно произнес вампир, не прерывая взгляда. Тень на его лице взмыла, как упрямый призрак, не желающий сдаваться.– Я просто сижу здесь как мишень для твоих усмешек, – шепнул убийца, не в силах больше сдерживать капли волнения.Вампир лишь слегка улыбнулся и, словно решив сделать свою последнюю ставку, продолжил:– Постарайся избавиться от страха. Тот, кто осознает свою тьму, обретёт настоящее сияние. Не обременяй душу суетой, друг. Я здесь, чтобы покажите, насколько неправы вы. Время пришло.Заключенный знал: время — это открытие, время — это любовь, но, более того, время — вселенская тьма. Он снова столкнулся с длинной тьмой своего выбора и тёмными размышлениями, которые оказались ярче собственных воспоминаний. Заложники были пленниками только их выбором.

...с самого детства. Процедуры, которые должны были быть рутинными, были для неё невыносимыми. Ей не давало покоя воспоминание о том, как она в детстве наблюдала за матерью, которая превращалась из любящей женщины в тень, истощённую бесконечными разговорами с врачами и гордостью, требующей скрыть её недостатки. Она не сомневалась, что с каждым звонком в больницу поднимается старая горечь, и неизменная тень прошлого крепко держала её.– Дана, я знаю, тебе не нравится, но... – Пол на мгновение замялся, теряя нить разговора. Гнев вынудил его напомнить о каждой искренней попытке её помочь. – Ты не можешь просто сбежать от этого. Не стоит отдавать себя за ненависть к местам, где ты когда-то чувствовала себя счастливой.– Но я не сбегаю, – произнесла она с прищуром, удивляясь тому, как легко ненависть отпугивала её. – Я просто не желаю возвращаться в свою прежнюю жизнь. И не хочу для этого завидовать тебе.Слова говорили сами за себя, их тяжесть зависла в воздухе, и её сердце колебалось от внутреннего противоречия. Она знала, что он пытался помочь, но каждый его вопрос, как проклятие, вгонял её в очередное одиночество. Дана мечтала об удобной жизни, о которой она могла бы

говорить с братом и не укрывать своих опасений.– Мне прекрасно, – напомнив себе, она смягчила тон, хотя боль всё ещё грызла.Но Пол, единственный, кто мог создать связи, не собирался оставлять её в покое. Из его взгляда она поняла, что ему не понаслышке знакома её натура. Пол медленно подошёл к окну, его силуэт был окутан светом, проникающим сквозь темные шторы. В этот миг она ощутила тёмную завесу, висевшую между ними. Сквозь её нижнее бельё ещё не иссякла подлость скрываемых обстоятельств, и эта сдержанность не могла не беспокоить.– Слушай, – проговорил он, не оборачиваясь, – поговори со мной. Не оставляй меня. Это я не знаю, как быть, когда тебе нужна поддержка. Не убивай меня своим молчанием.В этот мгновение Дана была на грани. Она всегда ждала поддержки, но ничего не ждала от этой искренности — как-то неловко, когда тебе подают руку, но ты не в состоянии взять её. С одной стороны, её охват��вало разумное желание перерезать эти невидимые нити ожиданий, а с другой — заставляло сидеть на месте и тянуть пальцы к его хорошей, но слишком заботливой руке.– Пол, ты не понимаешь, о чём говоришь, – произнесла наконец Дана. – Я не готова. Мне сложно принять помощь.

Я должна быть независимой.– Независимой? Неужели ты думаешь, что тебе не нужна поддержка? – Пол взглянул на неё так, словно впервые увидел, и Дана поняла, что он не покинет её, пока она не оставит эту тёмную горечь. – Ты не должна нести это плечами. Мы в этом вместе. Я потерял родителей, так же как и ты.– Ты всё ещё знаешь, как писать о таких вещах, – пробормотала она, стараясь поднять напряжение, при этом понимая, что его слова заставляют её почувствовать себя хоть немного, но разбуженной.Это тоже было как проклятие. Каждый из них страдал от того же отчаяния, и это объединяло их в одном зале мрачной реальности. Но сама мысль о настоящем диалоге, открытии великой утраты, пугала её.– Габриэль, на которого ты именно нацелился, мне кажется, здесь и может тебе помочь, – вдруг высказался Пол.

Его предложение пронзило её, она посмотрела в его глаза, полные неподдельной искренности.– Я не могу с чем-то таким связаться. Вывел меня из равновесия и снова заставил переживать за эту несчастную суету.Тишина повисла между ними. Она хотела кричать о том, как забыла, как доверять. Хотела сказать ему, как боится своих собственных мыслей и лейтенантов, перевоплотившихся в её воспоминаниях о так называемой "жизни". В то время как Пол просто ждал, пока очередное откровение не стукнет в её дверь.Вдруг тёмная комната за окном погрузила её в день, когда жизнь словно дразнила её объятиями. Её медленно накрыло ощущение пустоты, подвешенное в воздухе. И она подумала: «Если я просто позволю себе избавиться от этого страха, смогу ли найти свой путь назад?»В этот момент, когда её сердце вновь наполнилось надеждой на перемены, раздался сильный стук в двери.– Пол, открой! – послышался знакомый, хриплый голос, который сразу разорвал её размышления.Пол, находясь между силой своего будущего и непредсказуемым прошлым, сделал шаг к двери. Но затем оглянулся на Дану, и их взгляды встретились на мгновение, несомненно имея в себе всё больше страх о том, что скрывается за невидимой завесой.– Это Габриэль, – произнес он, открывая дверь.Секунда на замедленном дыхании, и в комнату вошел человек, по поступи которого не было видно, что ужас уже позабыл его, хотя следы трагедии всё ещё были у нем.

Габриэль де Леон выглядел как смертный, привыкший учить энергии других, а при этом протянутый в ходе собственного существования на грани.– Где ты был? – произнес Пол, оставляя за собой тень упрека.Дана прищурилась, напряжение снова заволновало её. Габриэль наклонил голову, его серые глаза сверкали, как стальная молния на фоне усталого неба. Но он не ответил. Его сосредоточенность явно метила прямо на Дану.Все в комнате замерло, когда Габриэль встал напротив неё, его мощная аура истекала тёмным пламенем. Вне зависимости от их отчетливой относительно драмы, его взгляд говорил о другой реальности — упрямстве, страсти, хаосе.– Ты не думала, что сможешь ускользнуть, дорогая? – произнес Габриэль, и Дана почувствовала, как вибрация каждого его слова проникает в самую душу.Она не знала, что ответить. Кажется, с этого момента всё изменится, а её тёмные воспоминания и страхи навсегда сняты с повестки. За пределами этого момента скрывались глубочайшие тени, и Габриэль оказался той самой искрой, что могла разжечь их вновь.

Габриэль стиснул челюсти, проникающее в его разум напряжение разрасталось, пытаясь подмять его под свою волю. Он не собирался уступать. Все, что осталось в этом мире — это его гордость, которую чудовище стремится размазать ногтем по полу. Он ощущал ее тугую натяжку, как струну, готовую лопнуть, и в его глазах загорелся огонек отчаяния, смешанного с собственным упрямством.– Говори, чудовище, – произнес он резко. – Ты смотришь на меня, как на орудие, а не как на человека.Секунды тянулись, в воздухе витал запах нездоровья и старины, словно тут мрак, пропитывающий каждую щель, накапливая вопросов больше, чем ответов. Габриэль уверял себя, что его ненависть к тварям была вполне оправдана, но в самом сердце скрывалась некая любовь к его прошлому, к тому, что произошло до Апокалипсиса. Он не мог позволить этому существу взять верх над его духом.– Я вижу больше, чем ты можешь представить, – холодно произнесло чудовище, обводя твердую линию вокруг своей зависимости от властного слова. – Твой страх перекрывает твой разум, и ты помнишь лишь каплю темноты.Габриэль попятился назад, почувствовав желчь неприязни. Его внутренний мир разорвался на куски, и он понимает, что истина лежит не только в его убежденности в справедливости. Каждый из его взглядов совпадал с тем, что лилось из уст холоднокровки, как будто оно зналось изначально и ведает врагов его душевных мук.– Я не боюсь смерти, – произнес он, издеваясь над своим собственным смятением. – Но я не сдамся, не покорюсь.Чудовище наклонило голову, и в его взгляде промелькнуло любопытство. Оно было подобно коту, который рассматривает раненую птицу. С точки зрения внутреннего ощущения, Габриэль стал важной деталью в этом мрачном эксперименте.– У тебя нет выбора, – произнесло оно, разглядывая его, словно подбирая нужные слова. – Ты борешься с самой природой. Он взывает к твоему бессмертию и призывает к истине.Интересно, как такие создания, как ты, могут витать среди темного неба и перекладывать вселенские страшные расклады. Однако Габриэль чувствовал, что замедляется время. Наступала какая-то секундна, когда с надеждой взлетали черные крылья, чтобы захватить небо и не возвратиться.— Ты ждешь, что отвернусь от своих клятв? Разные пути ведут к искусству памяти. Я стану тем, кто угнетает твое существование!Габриэль вновь в ответ пытался поверить в свою силу, собирая каждый грамм воли, что оставался под давлением, как ломкая ветка, извивающаяся под

порывом ветра. Он ощущал, как мощные обязанности его завлекали, и тем не менее они обрастали еще более несовместимыми мыслями.– Чем ты готов заплатить за свои слова? — вкрадчиво спросило чудовище.Габриэль был на грани: одна нога опиралась на предельный краешек. Он не знал, какова цена, но внутри него возникло нечто, что нельзя было унять. Пусть меня беспокоят следы, ведь даже облака идут на измену. Станет ли он окрасом в свете или тенью в небе? Этот выбор зависел от его готовности восстать против очарования. Горечь оставшегося у него было не в упрямстве, а в вере.– Я не заплачу ни единой каплей, – произнес он с ненавистью. – Я отдам их только Господу, когда приходит час.

На какое-то мгновение в тишине повисло нечто странное, словно мир замер, наблюдая. Но лишь тишина ответила ему на вопрос, и тогда, словно покалывание в сердце, он осознал: чудовище смотрело на него с полным доверием к тому, что они оба были ловцами тьмы, хотя и на разных концах одной нити.

Габриэль снова привел в порядок мысли, попытавшись сосредоточиться на настоящем, но стоило ему взглянуть на чудовище, как старые воспоминания снова захлестнули его, подобно волнам беспокойного моря. Он видел это,как драгоценность, почти невидимую на фоне сурового сепии этих дней. Словно свет добра смывает печать старых грехов, он ощутил, как внутренний конфликт расправляется в его душе, оставляя лишь пустоту.Теперь холоднокровка смотрел на него, а запах медного порошка играл с его сознанием, вызывая потягивание и угрозу. В какой-то момент Габриэль потерял контроль, как полководец, потерявший войско. Он нахмурился, всматриваясь в этот знакомый лик демона с давних времен. Они не были ведьмами; это не была игра на выживание. Пустота, которая терзала его, подступила, словно хищник, готовый вцепиться в горло.– Одна трубка — и ты готов отдать целый мир, – пропел холоднокровка, лишь чуть приподняв уголок губ. – Должен быть замечательный способ унять свою тоску.Габриэль выждал, чтобы слова пронзили его сердце. Он чувствовал прилив раздражения, ирония острого, как нож, покалывала каждую часть его сущности. Но когда он закрыл глаза, он увидел её — ту, что оставила след в его душевном пути, ее нежные губы, обрабатывающие крики, обмигивающие под небом. Целая вечность, отделяющая её от его жадных мыслей.– Я не приму ничего от тебя, – произнес он, но сам не верил в свои слова. Лицо его горело огнем, изнутри давило, как будто он стоял на краю обрыва, в ожидании падения. Сложно было устоять, когда мир вокруг становился все более туманным. Это было не просто месть; это была борьба за его желание заплатить долг невидимой расплатой. Раздор в его душе — враг, которому не под силу погасить огонь, что вспыхнул глубоко.Лицо чудовища снова стало каменным. Слова покинуло его, и тишина стала гробовой. Габриэль чувствовал, как давление на его плечах усиливается, как будто тварь испытывала его на прочность. Нужно было сесть, и что-то внутри благословляло его. Он не мог отходить назад, не теперь.– Ты думаешь, что я это делаю для удовольствия? – прохрипело чудовище, когда вдруг каждое слово прогремело, как удары молота по железу. – Все это маленькие игры для дьявольщины, пока не возникнет такой как ты.Сгорая от ненависти к себе, Габриэль стиснул трубку, так, чтобы острые краевые мелодии скользили по его пальцам. Холоднокровка поднял одну бровь, и, словно вслушивался в ветер, который творил хоровод вокруг них.– Быть может, пришло время принять заботу о том, кто был забыт? Ты не был здесь, но все еще стремишься вернуться, ведь в каждом дыхании скрыта память. Мы оставили бы вас без раздумий, если только сердце не стучало в унисон с новым временем.Габриэль открыл глаза, и в самом сердце его гнева зашевелилось понимание. Он жил в самом центре распрей — будто песчинка, унесенная бурей. Всё это время он боролся с воспоминаниями, жаждой, которая заползла на его спину как таракан, а он не смог предостеречь себя.– Ты не тот, кто может меня пугать. Смерть не страшна, но знак за пределами, который ты знал — это то, что опускается с молчаливой параллелью в ряды. Те, кто остались, пришли за мной, и я не позволю ненависти думать, что их останки достижения. Твоё наступление безжизненно.Теперь холодный свет снова стал тяжелым, но Габриэль знал, что не все сражения проиграны. Он выдержал враждебный взгляд чудовища, но сам мир сотрясался от глухого крика.– Интересно, сколько ты готов отдать за забвение? – оно наблюдало, как коварные тени окутали их обоих. Ночь вскоре погибнет, увлекая за собой все попытки. – Пламя, что не восполняется, – значит, ты остаешься запрятанным в своих собственных недрах.Вся комната заполнилась рыбьим миром легкости, и Габриэль почувствовал, что на краткое мгновение его гнев уступил место любопытству. Это был щелчок в памяти, который слишком ярко блестел, чтобы остаться не замеченным.– Я заплачу, – произнес он внезапно, встряхивая воспоминания заброшенной трубки, – но ты не можешь захватить то, что я не отдам. Я не могу забросить свои страхи в горнило.Эти слова вразрез с его сущностью, но разжигали огонь внутри, пока не закрестили его фигуру, как дающий обет. В унисон с ним пролетела искра между ними, и тень револьвера хранила в себе сокрытые подвига. Они оба знали: всё, что было обещано, крутилось в ту сторону, где утраты искупались забытием. И эта игра, а не смерть, была разыграна в обычных тенях.