По следам «месяца морей»: упущенные аспекты пиратской эпохи

Рассказываю об истоках пиратства, законах морской войны, порядках, царивших на кораблях, пище и болезнях.

Месяц морей закончился, но некоторые вопросы о пиратской жизни остались без ответа. В комментариях к предыдущей статье просили рассказать о тягостях корабельной жизни: болезнях и питании экипажа. И, действительно, это один из важнейших аспектов, как и само появление пиратов в Карибском море. В этом эпилоге я постараюсь восполнить эти пробелы.

Пиратство было извечным спутником судоходства, но мы пока ограничимся Золотым веком пиратства, длившимся с 1650 по 1730 год. В этот период поднимались новые влиятельные державы — Англия, Голландия и Франция. В XVII веке все они продолжали бороться друг с другом за господство в Европе, а также за богатства Азии, Африки и Америки.

И все они стремились уничтожить Испанскую империю, которая по-прежнему обладала мощнейшим флотом и получала из своих колоний в Новом свете золото, серебро и многие другие ценные товары. В XVII веке колонии растягивались вдоль берегов, как правило, не проникая вглубь континента. И они критически зависели от поставок из-за океана.

К началу XVII века наибольшими колониальными владениями обладала Испания, но она уже клонилась к упадку. На путь завоеваний собственных колоний или, по крайней мере, создания торговых факторий встали не только Англия, Франция, Голландия и Дания, но даже Швеция и герцогство Курляндия — все они хотели получить свой кусок пирога.

И в этом противоборстве пираты стали играть важную роль. Поначалу пираты базировались в портах Англии и Франции, но по мере ослабления Испании они обзавелись базами и в самой Америке.

В XVII веке голландцы, англичане и французы смогли захватить у Испании Малые Антильские острова; голландцы заняли устье Ориноко и Молуккские острова, а англичане с 1665 года обосновались на Ямайке, Багамском и Бермудском архипелагах. Франция захватила восточную половину Гаити. Символами пиратской вольницы стали Ямайка, Тортуга и другие острова Вест-Индии.

Основные силы военно-морского флота оставались в Европе, а в Новый свет самые мощные корабли не доходили, создавая идеальные условия для возникновения пиратства. Как только начиналась новая война, разбойничьи суда устремлялись на военные базы воюющих стран, чтобы заключить договор с местным губернатором и стать добровольцами на службе у любого европейского монарха.

Испания, чтобы защитить ценные грузы, собирала корабли в большие флотилии с мощным конвоем — «серебряные флоты», которые регулярно пересекали Атлантику. Такой приз был желанной, но едва достижимой целью. Главными объектами «охоты» становились небольшие испанские корабли, перевозившие разные ценные грузы, а также порты и прибрежные поселения.

Жители Карибского моря знали, что наиболее перспективным местом для получения каперской грамоты была французская Тортуга. Её губернатор Бертран д'Ожерон с удовольствием выдавал лицензию на грабёж испанцев в обмен на десятую долю от захваченной добычи. Если же пирату было нежелательно заходить на Тортугу, то его с распростертыми объятиями встречал губернатор английского острова Ямайка сэр Томас Модифорд.

Но грань между официально разрешённым каперством и незаконным разбоем на практике была очень тонкой. Попытки властей, заподозривших судно в грабеже, установить, капер это или грабитель, часто заходили в тупик. Любой здравомыслящий пират старался раздобыть для себя каперскую грамоту, пусть даже и поддельную, чтобы действовать безбоязненно. А в ситуации, когда все торговцы под разными флагами везут товары в разные порты для самых разных собственников — становилось просто невозможно определить правомочность того или оного захвата.

Для Франции XVII века поддержка пиратов против Испании была вынужденной мерой. Будучи континентальной державой, она не могла пренебрегать сухопутную армией, а содержать и флот, и армию никто не мог себе позволить. Французский флот покидал океан, но пираты стали удобным и дешёвым инструментом в руках политиков. И Франция первая постаралась установить для них правила войны на море.

Людовик XIV создал «французскую систему», которая сурово карала за захват судов нейтральных стран, но всячески поощряла грабёж врагов Франции. Королевский указа от 1681 года объявлял законным призом «все суда, нагруженные товарами, принадлежащими нашим подданным или подданным наших союзников и погруженные на суда наших противников. Если на нейтральных кораблях будут находиться товары, принадлежащие врагам Его величества, то корабль и весь груз будут составлять законный приз без различий и ограничений».

Каждый новый конфликт всё сильнее расширял границы дозволенного. Закон от 1704 года предписывал конфисковывать все предметы, товары или «произведения неприятельской земли» у тех, кто бы не был настоящим собственником этих предметов и товаров. Законной целью считался любой корабль, который принял груз в порту противника, для перевозки в «порт, не принадлежащий к числу портов его собственной страны». Аналогичные законы вводили и другие страны.

Кроме того, пираты не были некой единой стихией, действовавшей под под своим собственным флагом. Когда же в конце XVII века Франция оказалась в состоянии постоянной войны с Голландией и Англией, национальный вопрос сразу стал барьером, разделившим прежде казалось единое сообщество, грабившее испанцев. В эпоху формирования национальных государств уже язык становился решающим фактором. Люди, попадавшие в пираты, были продуктами своей эпохи.

Опасность голодной смерти в больших городах всегда ходила по пятам за простыми людьми. Они запросто могли потерять работу или пропить все деньги. При этом в Великобритании и Франции в более мягкой форме продолжало действовать «Кровавое законодательство», предполагающее суровые наказания за бродяжничество.

Одной из альтернатив был флот — торговый или военный. Так что матрос запросто мог попасть на корабль прямо из припортового кабака в полуголом виде. Но в море порядки были ничуть не лучше, чем на суше. На торговом корабле капитан мог застрелить матроса, а тело выкинуть за борт и остаться в своём праве. На военном корабле убийство матроса офицером считалось уже превышением полномочий, в отличие от простого избиения.

При этом на торговых судах, в отличие от военных, было в порядке вещей вообще не платить матросам. Прописанное в контракте жалованье начислялось, но не выплачивалось, потому что на корабле его всё равно негде тратить. А по прибытии в порт капитан с помощниками порой попросту избивали матросов и выкидывали за борт. И чтобы получить причитающиеся деньги, нужно было буквально доплыть до берега с контрактом в зубах и уже с ним обратиться в суд.

Но настоящий произвол начинался во время войны, когда резервы матросов быстро исчерпывались. Вербовочный акт парламента Великобритании от 1703 года давал местным властям право принудительно вербовать на флот и в армию бродяг, нищих и бездомных. На флот отправляли обычных уголовников прямо из тюрем, считая, что с корабля бежать всё равно некуда и они будут вынуждены подчиняться новому начальству.

Никакого упорядоченного комплектования флотов в Европе, не считая России с её рекрутчиной, не существовало. Вербовкой на местах занимались капитаны кораблей. В 1705 году в Англии вышел закон, который гласил, что вербовке подлежат холостые мужчины, не имеющие видимых средств к существованию.

И тут, конечно, начинался ещё больший произвол властей. Суды могли объявить пригодным к вербовке практически кого угодно. В пьесе драматурга Джорджа Фаркера «Офицер-вербовщик» (1706) человеком «не имеющим видимых средств к существованию» объявляют шахтёра, потому что он их добывает под землёй и увидеть их невозможно. И это было не преувеличение, а реальность.

Атмосфера на кораблях была очень тяжёлая, и на всех флотах была выработана система жесточайших наказаний, из которых повешение, битьё кошками у мачты или килевание было не самым страшным. Для многих неудачливых матросов это становилось путешествием в один конец. Люди просто бежали с кораблей, достигнув берегов Индии, Африки или Америки.

А там была прямая дорога в разнорабочие, рыбаки или пираты. Матрос или простой колонист вступал в общество равных себе, где даже капитан корабля был избираем и сменяем. Естественно, хлебнув этой свободы, никто не хотел интегрироваться обратно ещё в полуфеодальное общество на прежних условиях.

В 1696 году в разгар войны Аугсбургской лиги население Ямайки сократилось почти в два раза с 2440 до 1390 человек. Именно здесь командиры английских кораблей устраивали облавы, насильно забирая местных жителей в матросы. В ответ на это люди бежали на французскую Эспаньолу, где вербовались в ряды французских каперов. На всё это накладывались национальные и религиозные различия — протестанты англичане против католиков французов.

Сколько моряки XVII века бы не пытались изобрести какой-нибудь способ отфильтровывать тухлую воду, ничего не получалось. Опреснители изобрели только в паровую эпоху. Иногда от одного запаха тухлой воды можно было потерять сознание. И даже если её меняли на свежую, то тухлятина в бочках оставалась. Так что пить на кораблях предпочитали пиво или квас.

В сухарях и галетах неизбежно заводились черви. Из-за недостатка витаминов у матросов от сухарей крошились зубы, так что их предпочитали вымачивать в том же пиве или квасе. Морского офицера можно было безошибочно определить в любом обществе по характерному постукиванию галетом о стол: вытряхивание возможных червей и личинок очень быстро превращалось в привычку.

Основой рациона матросов в дальних плаваниях оставалась солонина. При её заготовке на килограмм мяса приходилось около ста грамм соли. Это был неотъемлемый спутник всякого путешествия через океан, но особого удовольствия такое питание не доставляло, так что при первой же возможности запасы пытались освежить.

Тогда же от постоянной нехватки витаминов появилась и цинга, которую можно считать главной болезнью XVII века. Медицина того времени была далека от совершенства, а потому под «цингой» понимали сразу несколько заболеваний и лихорадочных состояний, которые даже медики слабо различали.

Поначалу считали, что цингу вызывает холодный и влажный морской воздух, подобно тому, как тропический климат является источником малярии. И гниение плоти зависит прежде всего от влажности воздуха. Учёный Дэвид Макбрайд считал, что если сквашивание предотвращает гниение продуктов, то оно может предотвратить и «гниение человеческого тела» при цинге. Поэтому предложил заменять солонину квашенной капустой и другими продуктами брожения.

Также было распространено мнение, что цингу у простых матросов, а не офицеров вызывает спертый воздух на нижних палубах, где они жили. Их лечили сначала вентиляцией помещений и окуриванием, а потом и «свежими», а не солеными или копчеными продуктами.

«Из-за необходимости вымачивать соленое мясо некоторые заболели цингой, и каждый день по 8-10 человек с каждого корабля нужно было отправлять в госпиталь», — писал один из английских адмиралов. Он распорядился ограничить выдачу солонины, но выбора просто не было, а от цинги порой умирало до половины всего экипажа.

В Британии Джеймс Линд предложил употреблять апельсины и лимоны, а его современник Дэвид Макбрайд ратовал за солодовое сусло. Предложение Линда стало одним из решающих в борьбе с цингой. Хотя поначалу даже Джеймс Кук, чей авторитет в морской среде не подвергался сомнению, не спешил прислушаться к нему. Только во второй половине XVIII века Кук начал закупать лимоны для экипажа — и это дало отличный результат. В это время моряки других экипажей продолжали умирать от цинги.

Морская жизнь не терпела слабых, но и на суше в то время жизнь могла быть перечёркнута достаточно легко. Торговый и военные флоты несли в себе все пороки жёсткой государственной структуры того времени.

Как и на суше, простой моряк был навеки вписан в довольно жёсткую сословную иерархию, из которой пиратская жизнь позволяла вырваться. Тем более, в остальном условия жизни на пиратском корабле не отличались от торговых или военных и были ограничены уровнем технологического прогресса своей эпохи.

#месяцморей #пираты #истории #лонг