Pathologic 2. Незаданные вопросы.

Мор расправляет крылья.

Вода в Степи — священная. Не просто ресурс, а дар и долг. Получать её можно только правильным путём, через одобрение земли, через традицию. Копать — значит обойти ритуал, нарушить договор с землёй.

Это не просто ошибка — это осквернение, нарушение табу.

Копать колодец — это попытка насильно взять то, что обычно получает через уважение и одобрение. Это как резать живое тело без ведома Линий. Это делает тебя не лекарем, а мясником.

В Степи рассказывают о Сугаг-Хадуге — древнем источнике, чья вода когда-то считалась чудодейственной. Теперь она отравлена: пьющий теряет разум, забывает имена. Говорят, Гнилые Поля дотянулись до самого сердца источника. Вода способна давать жизнь, но может стать и её противоположностью — началом гибели.

Вода и кровь часто перекликаются между собой во фразах горожан, в поговорках, в самом смысле восприятия двух жидкостей:

Позже, когда город начинает утопать в мороке, вода становится высшей ценностью. Её берегут, ею торгуют, за неё убивают. Особенно это заметно в ночной лавке — там, где вещи приобретают настоящий вес. Что для Смерти наиболее ценно? Несомненно, само олицетворение Жизни.

Повсюду в городе — водоколонки. Сеть водоснабжения была проложена недавно: трубы закопали неглубоко, чтобы не потревожить спящее тело земли. Но старики ропщут: это вмешательство, это нарушение древнего порядка. Земля — живая.

Водяную сеть проложили совсем недавно.

Первая вспышка Песчанки возникла пять лет назад.

Нохойн дуун ойртоо (всему приходит конец).

В самом конце игры нам приоткрывают сущность Восьмого. Дабы обойтись без спойлеров — Гаруспик решает, что он вкладывает в смысл "Восьмого". Вне зависимости от решения — судьба города изменится кардинально.

Горожане нередко пытаются объяснить, что означает то или иное слово из степного языка. Но Кхандро, Удург, как и большинство ключевых степных символов, не объясняется привычными нам способами. Его нельзя просто перевести — его можно только пережить, почувствовать, приблизительно описать, через того, кто является его носителем.

Невозможно наделить одним именем космос, жизнь или смерть, бога и душу — как бы мы не пытались, это слишком большие для нас понятия, чтобы быть заключенными в одном слове. Мы воспринимаем мир мыслеобразами, наши слова — яркая и конкретная картинка. Понятия, описанные в языке степей и выше — абстрактные, неуловимые, неосознаваемые.

Именно поэтому Исидор использует тавро, а не слово, дабы обозначить — словами не передать того, что мы имеем ввиду. Это что-то необъятное, что-то, что лежит за пределами слов.

Язык степей нацелен не на передачу информации, и не на передачу смысла, и даже не на выражение эмоций. Это язык ощущений, язык восприятия. Язык Уклада, где правит жестокость, необходимость, естественность.

Исидор Бурах использовал то, что мы делаем все чаще и чаще в современности — понимая, что наш язык нас ограничивает, он использовал другой язык, наделив свое послание новым контекстом, и, следовательно, новым пониманием.

Прочитать слово — не значит понять его, даже если знаешь, как оно переводится. Персонажи неоднократно пытаются выразить, что означает тавро — и все они правы, и неправы одновременно. Правы, потому что описывают назначение и своё понимание символа. Неправы, потому что пытаются обычным языком выразить необычные вещи.

Артемий Бурах сможет по-настоящему прочитать тавро только тогда, когда поймет, как следует читать язык степного народа.

Мы, люди, видим цель и знаем путь к ней. Самый короткий путь — прямой, чему нас учат с самых первых классов. Это аксиома, в которую мы верим, и, кажется, что это неизменная истина. Перекладывая это понимание на реальный мир — мы всегда будем искать прямой путь. Путь, который наиболее быстро приведёт нас к желаемой цели.

Мы думаем, что прямой путь — самый короткий путь. Но мы узнали о параболическом движении, о геометрии Лобачевского, о теории сфер, о движении мысли. Наша жизнь, наше время, наши ощущения — это не цифровой показатель, навроде 90 из 100. Это ломаная кривая, уникальная для каждого живущего.

Голод, жажда, иммунитет, усталость — ничего из этого не является прямой линией, у каждого свой порядок и своя прогрессия. И это правильно. Это красиво.

Вся идея города подчинена мысли и воле, что мы воспринимаем наш жизненный путь в тупиковом направлении. В городе нет прямых линий, как и внутри нашего организма нет ни одной прямой линии. Всё переплетается, складывается и раскрывается так, чтобы происходил процесс. Путешествие по Городу-на-Горхоне — это процесс.

Город — не чертёж, а организм. А у организма сосуды не по линейке идут. Кто попробует выпрямить жилу — тот порвёт её, и пойдёт кровь. Вода, кровь — всё одно. Лучше не тревожить.

Путешествуя по городу, мы путешествуем внутри невообразимого, неосмысленного — но живого — механизма. Мы живем и умираем внутри него. И все же, благодаря правильности Линий — мы способны расти.

Я долго думал, какое слово наиболее подходит для назначения улиц. Рост? Прогресс? Эволюция? Выход за пределы? Развитие? Преодоление? Самосовершенствование? Взращивание? Наполнение? Все слова друг от друга звучит впустую, не выражая идеи. Представьте симбиоз всех вышеобозначенных слов — и вместе мы совершим невозможное. Не имея нужного слова, мы поймем друг друга.

Улицы города направлены на:

Мы способны прогрессировать, если научимся видеть связи между нашим путешествием и нашим восприятием, между людьми и их действиями. Когда примем, что наш путь — это процесс. Процесс роста, что всегда сопровождается болью и неудобством.

Улицы города становятся невероятными удобными не тогда, когда вы привыкнете к ним, изучите маршруты и лазейки.

Улицы города станут удобными тогда, когда изменится назначение вашего Пути.