Sovietwave и Sovietpunk: как романтика несбывшегося переплавила ностальгию по СССР в новый жанр? Часть 3

В первой части мы рассказали о зарождении неосоветской эстетики, во второй — о её роли в развитии музыки и кино нулевых, популярности в ЖЖ «развесистой клюквы» и даже таких феноменов, как маскоты Двача и увлечение меланхоличной эстетикой городских окраин. Теперь же поговорим о том, как всё это дошло до современных зрелых форм, включая целый музыкальный жанр.

В середине 2010-х прямой интерес к советской эстетике в Рунете несколько снизился по сравнению с описанным в двух предыдущих статьях рубежом нулевых и десятых годов. Зато в моду вошла эстетика городских окраин: панельных домов, промышленных объектов, осенних пустырей, секций железобетонных заборов ПО-2, уходящих в туманную пустынную бесконечность железнодорожных путей. Как ни странно, это тоже сыграло свою роль в будущем новом взлёте интереса к советской стилистике, который начнётся ближе к концу десятых годов.

Эстетика городских окраин обнаружила неожиданную для многих вещь. В том, что ещё недавно повсеместно казалось бесконечно пошлым, некрасивым и вульгарным, оказалось возможным находить своеобразную красоту. И увидели её далеко не только снобы-эстеты по пути с сеанса артхаусного кино на метапостироничный хэппенинг в галерее современного искусства, но и миллионы «обычных» пользователей Рунета. Паблики соответствующего характера быстро набрали огромные количества подписчиков.

В чём-то это явление можно сравнить с известными понятиями японской эстетики, ваби и саби. Первое, ваби (侘), обозначает изящество непритязательной простоты, внутреннюю красоту вроде бы банальной и скромной вещи. Второе, саби (寂) — изящество объекта, в котором видна некоторая благородная потёртость, следы времени, неподдельность и подлинность очевидного несовершенства. Вместе их описывают как щемящее и где-то грустное, но в основе своей светлое ощущение меланхолического любования чем-то, демонстрирующим налёт времени, износа, запустения и одиночества.

Знакомо? Очень возможно, что да. Вероятно, некоторую роль в массовом осознании ваби-саби (пост)советских ландшафтов и образов сыграли игры серии Stalker. Их локации потрёпанных временем и радиацией построек и машин на фоне меланхоличных осенних пустошей вызывали у автора сходные чувства задолго до того, как в моду вошли паблики вида ЭЕ. Опять же, неслучайно этот сеттинг породил колоссальную субкультуру с тоннами только изданных на бумаге фанфиков. Какие-то струны в душах миллениалов он зацепил очень сильно и точно.

Интересно, что все эти явления в Рунете можно назвать частью общемирового тренда десятых годов: интерес к эстетике простых, очевидно не идеальных, но «настоящих» вещей с налётом времени и быта проявлялся в сети по всей планете. Ранние соцсети были забиты гламуром под завязку — теперь на смену ярким краскам вылизанных до блеска курортов, мегаполисов и торговых центров всё чаще приходили образы северной природы, старинных построек, ретроинтерьеров. Модные кофейни с середины десятых всё чаще использовали в оформлении демонстративно старую мебель, старые вещи, старые книги и пластинки.

В России многие из них естественным образом имели советское происхождение и советский же облик. На полках в хипстерской кофейне можно было обнаружить самые неожиданные томики: от Горького, Шолохова и «Краткого курса истории ВКП(б)» до экзотичных вещей — вроде посвящённого выставке народного искусства альбома 70-х годов на эстонском языке. Порой выглядело это примерно как на завирусившейся в Рунете фотосессии некой японки с книжкой на непонятной кириллице — см. обложку:

Миром десятых правили дизайн в скандинавском стиле и в стиле лофта. Оба они обыгрывали примерно те же эстетические идеи, что и ваби-саби у японцев. Особенно хорошо в России «зашёл» американский по происхождению лофт, работающий с квазииндустриальными образами помещений: открытые трубы, голые кирпичи, металлические конструкции, лампы накаливания, некоторая потёртость и тщательная потрёпанность вещей. В контексте российской истории это неизбежно ассоциировалось с чем-то советским, даже когда всё было модным и хипстерским. Ну а порой сращивание лофта с советской эстетикой обыгрывалось вполне целенаправленно.

Все описанные культурные явления во многом изменили восприятие пришедших из СССР образов. Советская архитектура стала вызывать интерес, и речь теперь шла не только о помпезном «сталинском ампире», но и о довоенном конструктивизме, и о характерных позднесоветских офисных зданиях, ещё недавно казавшихся скучными или даже стрёмными. В том же Atomic Heart используется немало образов именно из этих эпох советской архитектуры — ну, кроме пафосного неоампирного научного центра Сеченова в стиле «сталинских высоток».

Эстетике ваби-саби, лофта, «скандинавщины» отвечало очень многое из образов советских реалий и быта — причём от редких, статусных и уникальных вещей до самых что ни на есть обыденных и массовых. Если во времена Перестройки и 90-х всё «совковое» безоговорочно проигрывало в массовом сознании ярким образам «загнивающего, но очень вкусно при этом пахнущего» Запада, как раз находившегося на пике увлечения гламуром — то теперь оказалось, что неброскость, функциональность, лаконичность советских вещей, советского дизайна могут быть очень красивы. Сами вещи не изменились, изменилась оптика смотрящих на них людей.

Если неосоветская эстетика рубежа нулевых и десятых годов, хоть мирно-космическая, хоть воинственно-сталинская, была в основном весьма парадной, глянцевой и возвышенной, то после эстетической «революции» десятых годов оказалось, что красивым могут быть и простые советские вещи, здания и образы — те самые, которые десяток-другой лет тому назад даже патриот мог бы в сердцах заклеймить как «совковые». Даже эмалированные металлические кружки, знакомые многим миллениалам преимущественно по поездкам на деревню и дачу, вдруг оказались модным аксессуаром и для похода, и для современной кухни.

Само собой, в обновлённом варианте всё это часто неизбежно эстетизировалось. Неприглядные вещи забывались, красивые выходили на первый план. Даже качество, долговечность и функциональность вещей советского производства, во времена реального СССР бывшее предметом не только кухонных анекдотов, но и вполне официально печатавшихся фельетонов и карикатур в «Крокодиле», теперь нередко стали даже идеализировать — противопоставляя их современным, броским и стильным, но быстро приходящим в негодность вещам.

Впрочем, это естественно для любой эпохи и сеттинга: скажем, восхищаясь готической архитектурой и средневековой книжной миниатюрой, вовсе не обязательно постоянно держать в голове то, что создавалось это всё в условиях весьма по современным меркам диковатых и неаппетитных. То же касается и «эпохи развитого паропанка» — в современных произведениях этого жанра, в отличие от собственно литературы второй половины XIX века, в фокусе внимания обычно находятся отнюдь не страдания пролетариев и люмпенов в трущобах. Стим, он, конечно, панк — но получается как-то больше про статусных леди и джентльменов, а также гениальных учёных с собственными лабораториями.

Ну а затем наступил 2016 год — и в мировую музыку ворвался мощный тренд ретровейва, он же синтвейв. Он буквально воплощал пробудившуюся изначально в англоязычном сегменте сети ностальгию по эпохе 80-х и ранних 90-х годов, с их классическим киберпанком, ранней японской аниме-культурой, VHS, 8- и 16-битными игровыми приставками и аркадными автоматами. Популярность ретровейва быстро проникла в Рунет и наложилась на специфику российской версии той эпохи. В ретровейв по-российски незамедлительно стали врастать позднесоветские и постсоветские мотивы, как музыкальные, так и зрительные.

Поначалу, впрочем, в основном в дело шли музыкальные мотивы времён поздней Перестройки. В них было много электронных ритмов, синтипопа, и мало специфически советского. Ничего удивительного, что выложенная в 2019 году видеозапись выступления группы «Альянс» с песней «На заре» стала сенсацией в масштабах Рунета не меньшей, чем десятком лет ранее «Вокализ» Эдуарда Хиля, он же «Мистер Трололо». Песня оказалась практически идеальным треком в жанре отечественного ретровейва, хотя была записана в 1987 году, и породила множество мемов, отсылок и даже мерча.

Но понемногу из разнообразия российского ретровейва стало прорастать новое явление: советвейв. Оно опиралось на мотивы, образы и мелодии, которые отсылали уже не к Перестройке и бурным 90-м годам, а плюс-минус к первой половине 80-х годов. Когда уже была электронная музыка, но СССР и советская культура никуда пропадать не собирались. Естественным образом электронная музыка навевала прямые параллели и ассоциации с последней волной советского технооптимизма начала и середины 80-х: когда у руководства страны и части представителей технической интеллигенции возникли надежды на то, что быстрая компьютеризация и новые технологии смогут вывести экономику СССР из кризиса.

К музыке советвейва стали добавляться всё более многочисленные арты. В них уже было не так много иронии и пародии, как раньше, зато заметно больше любования и ностальгии по не существовавшему, но привлекательному миру альтернативного СССР без многих негативных сторон его реальной истории. Несколько артов в таком ключе, скажем, создала в 2017-2019 годах екатеринбургская художница Makoyana — получившая тогда же известность в соцсетях и СМИ за серию рисунков с ламповыми хуманизациями российских городов — задолго до того, как это стало мейнстримом с использованием нейросетей.

Не менее естественным было то, что в советвейве было очень много космической тематики. Космос в целом был очень важен для СССР, советской культуры и идеологии, а конкретно в начале 80-х годов советская космическая программа делала свой последний масштабный и впечатляющий рывок. Создавались многоразовый космический челнок «Буран» и тяжёлый ракета-носитель «Энергия», к выводу на орбиту готовилась первая по-настоящему большая и долговременная орбитальная станция «Мир», автоматические межпланетные станции «Вега-1» и «Вега-2» проводили уникальные исследования Венеры и кометы Галлея.

В советвейве оказалась буквально спрессована советская музыкальная эстетика начала-середины 80-х годов, где ярко выраженные мотивы космоса и электроники смешивались с ритмами популярных ВИА. Она наложилась на то, что уже было заложено десятилетием назад, и новая волна популярности советской эстетики стала набирать всё больше оборотов с каждым новым годом по пути к концу 2010-х.

А ещё начало и середина 80-х годов, несмотря на то, что это были буквально несколько лет, оставили неизгладимый след в культуре позднесоветской и постсоветской России. Именно в это время вышло немало культовых вещей — которые вызывают у миллениалов острую ностальгию, и особенно часто так или иначе цитируются в современных неосоветских вещах.

Скажем, в 1980-м году с огромным успехом на ТВ идут «Приключения Электроника». В 1982 году — «Чародеи», условная, но популярная киновариация на тему «Понедельник начинается в субботу» Стругацких: городское фэнтези в стенах позднесоветского маготехнического НИИ. В 1984 году советские зрители видят «Приключения Петрова и Васечкина» и «Каникулы Петрова и Васечкина» — совсем не научная фантастика и не про технологии, но мало кто из олдов вспомнит о них без ностальгической улыбки. И, наконец, 1985 год: на экраны выходят совсем уж культовая «Гостья из будущего» по повести Кира Булычёва.

А ещё начало-середина 1980-х годов остаются в массовом сознании той точкой развилки, в которую что-то могло пойти иначе — и советская история имела бы шансы не оборваться так, как получилось в нашем таймлайне. Так что ничего удивительного, что образы и советвейва, и множества современных артов, и «Атомного сердца» настолько проникнуты именно духом начала-середины восьмидесятых — даже когда речь вроде бы идёт то о XXI-XXII веках, то об альтернативных 1950-х с нейрополимером и роботами.

Современная (нео)советская эстетика, советвейв, советпанк вобрали в себя множество черт реальной советской эпохи — но они уже успели довольно глубоко их переплавить в нечто новое. Более того, вполне вероятно, что чем дальше, тем больше новые поколения будут судить о советском времени именно по ним — как ни странно это звучит для тех, кто застал СССР и первые постсоветские годы при жизни хотя бы ребёнком. СССР, которого не было, но который хотелось бы видеть и в который хотелось бы верить, уже зажил своей жизнью.

Примерно так же на наше восприятие второй половины XIX века неизбежно накладываются и наплывают образы стимпанка, на первую половину ХХ столетия — дизельпанка, а 80-е уже непредставимы в массовой культуре без элементов киберпанка и синтивейва. «Новый» СССР, пожалуй, заметно технологичнее, прогрессивнее и свободнее, чем его реальный исторический прообраз. В нём больше космоса, науки, компьютеров и роботов, больше учёных и НИИ, больше светлых, современных зданий и микрорайонов. И в целом он выглядит таким — что побывать в нём были бы не прочь даже многие из тех, кто исторический «совок» не переваривает на дух.

Ну а как это всё повлияет на наше общество и его будущее — можно только гадать и предполагать. Хотелось бы надеяться на лучшее. Благо получившийся за прошедшие годы образ «СССР, который мог бы быть», действительно весьма симпатичен.

Автор: Алексей Костенков.

Источник: блог компании RUVDS. Заказывайте быстрые и надёжные VDS/VPS серверы в аренду на нашем сайте 🚀

#ссср #ностальгия #sovietwave #sovietpunk #ruvds #лонг #лонгрид