Наследие Авеля

Серия Assassin's Creed как критика видеоигрового насилия.

Недавняя новость про томских учёных, получивших грант на исследование видеоигр, закономерно вызвала удивление довольно большой части аудитории. Оказывается, в России можно заниматься академическим исследованием видеоигр? И даже получать на это гранты?

Когда около года назад я увидел в списке межфакультетских курсов МГУ нечто под названием «Устойчивое и текучее: философское значение вселенной Metal Gear», моё удивление было не меньшим. Разумеется, я сразу же на него записался. Как оказалось, не зря: я узнал про такую дисциплину, как game studies (которую иногда именуют «людологией» и о существовании которой я, к своему стыду, до этого не подозревал) и про то, что ей вот уже несколько лет как всерьёз занимаются и в России. Преподаватель, читавший нам курс, имеет непосредственное отношение к тому самому Московскому центру исследования видеоигр, который будет помогать томским учёным. Не буду останавливаться на этом подробно, тем более, что и курс по Metal Gear, и общий курс по философии видеоигр от тех же товарищей находятся в свободном доступе.

Если вы ещё не успели забыть заголовок, у вас наверняка возник вопрос: при чём тут Авель и Assassin's Creed? Дело в том, что в качестве зачёта по этому курсу мне нужно было написать эссе на околофилософски-игровую тему. Так уж получилось, что своё эссе я написал как раз о мифологии Assassin's Creed, предвосхитив тем самым дерзкую задумку томских исследователей. Откопав этот текст на своём почтовом ящике и ещё раз его проглядев, я решил, что из него может получиться неплохой пост для DTF. Ниже – это самое эссе, с минимальной редактурой и дополнениями. Присутствуют лёгкие спойлеры для игр серии Assassin's Creed вплоть до Unity и Hotline Miami. Enjoy!

Серия Assassin’s Creed заключает фигуру убийцы уже в самом своём названии. При этом, коннотации слова «кредо», отнюдь не являются отрицательными. Напротив, это слово указывает на некий кодекс, набор правил и принципов. Но поскольку то самое «кредо» игры звучит как «Ничто не истинно, всё дозволено», я не буду принимать наиболее поверхностную трактовку за истину и позволю себе усомниться в том, что Assassin’s Creed – всего лишь набор бесхитростных экшн-зарисовок о жизни убийц, созданных исключительно для развлечения игрока.

Локализованный вариант названия игры делает более очевидным содержащийся в нём диссонанс: согласитесь, сразу понятно, что с фразой «Кредо убийцы» что-то не так. Стоит заменить стильного «ассасина» на приземлённого «убийцу» и ассоциативный ряд сменяется с бесшабашно-приключенческого на мрачно-кровавый. Мне кажется, что, как и в случае с названием, скрывающим под беззаботным глянцем свою тёмную сущность, серия Assassin’s Creed не просто даёт игроку возможность отбирать жизни обитателей виртуальных миров, но и содержит в себе серьёзную критику такого времяпрепровождения и более того – критику самого игрока.

Поскольку стартовой точкой нам послужило название игры, давайте рассмотрим его подробнее в свете внутриигровой мифологии. Описание одного из глифов, которые можно найти в Assassin’s Creed 2, рассказывает несколько переосмысленную библейскую историю о Каине и Авеле. Согласно преданию, Каин и Авель были братьями, Каин – земледельцем, Авель – скотоводом. Оба принесли в жертву богу плоды своих трудов: Каин – выращенные им злаки, Авель – убитых им животных. Лишь одна из жертв оказалась угодна богу – авелева. Каин увидел это и из зависти убил брата, став первым убийцей. В наказание он получил от бога клеймо – Каинову печать. Мифология Assassin’s Creed утверждает, что Каинову печать сделали своим символом тамплиеры – главные враги ассасинов и антагонисты в подавляющей части игр серии, обозначив таким образом свою преемственность с Каином. На первый взгляд это кажется странным, ведь естественным образом напрашивается прямо обратная ассоциация: ассасин – убийца – Каин. В чём же кроется причина этой причудливой инверсии? И как это связано с названием игры?

Дело в том, что в богословской традиции принято объяснять принятие богом жертвы Авеля и неприятие жертвы Каина тем, что Авель был крепок в вере, а Каин – маловерен. При этом имя Каина предположительно восходит к древнееврейскому корню, имеющему значение «создавать», что подтверждается и его профессией – земледелием; к тому же, согласно дальнейшему библейскому повествованию, Каин основал первый город, что прямо наделяет его ролью создателя человеческой культуры и цивилизации. Авель же, по сути, промышляет убийством живых существ – т.е. является убийцей (существует даже трактовка этой библейской легенды, утверждающая, что Каин убил Авеля потому, что приравнивал ценность жизни животного к ценности человеческой жизни, а значит всего лишь совершал акт возмездия). Слово же «creed» – «кредо» происходит от латинского «credo» – «я верю». Таким образом, название «Assassin’sCreed» трансформируется в «веру убийцы», веру Авеля в бога, которому угодно не созидание, а убийство?

Что же это за кровожадное божество? Кому и зачем приносят кровавые жертвы наследники Авеля – т.е., в рамках имеющейся дихотомии, ассасины? Я думаю, вы уже и сами догадались. Этот ненасытный идол и есть сам игрок.

Можно резонно заметить, что Авель всё-таки убивал скотину, а не людей и что равнять эти вещи не стоит. Но так ли отличаются противники, десятками погибающие от клинка того или иного героя Assassin’s Creed, от бессловесных животных? Если немного задуматься, то становится ясно, что не особенно. Приходит ли в голову игрока, вонзающего стражнику нож в горло, мысль, о том, что это может быть человек, который просто исполняет свой долг, с семьёй, с прошлым, с мечтами? Разумеется нет. Ведь мы имеем дело с полной дегуманизацией противника – необходимым компонентом любого массового убийства. Все эти солдаты и стражники – не более, чем ягнята, приносимые в жертву скучающему игроку. Интересно, что в случае с мирными жителями, разработчики пытаются пресечь последствия такой дегуманизации, накладывая запрет на их убийство (в отличие, например, от ещё одной известной серии – GTA). Однако этот топорный метод, конечно же, не срабатывает: как может игрок очеловечивать безликих горожан, которые принимают участие в геймплее только в качестве единой, монолитной массы, если стражники – индивиды, на взаимодействии с которыми строится игровой процесс, полностью обесчеловечены?

Если вам не кажется правдоподобным наличие такого видения игрока, подумайте вот о чём: какой тип геймплея преобладает в популярных игровых жанрах (если исключить казуальный сегмент с его вездесущими представителями жанров match-3 и hidden object)? Просто сравните популярность игр, в которых основным способ взаимодействия игрока с миром является убийство: шутеров, РПГ, экшнов, большей части стратегий, с популярностью игр с созидательным или, по крайней мере, неразрушительным геймплеем: градостроительных симуляторов, гонок, адвенчур, и предпочтения этого загадочного небожителя станут абсолютно понятны. Игроку угодна именно кровавая, разрушительная жертва, а не плод созидания. В угоду ему даже травоядный SimCity обрушивает на город разрушительные торнадо.

Даже напрашивающийся контрпример в виде популярнейшей песочницы-конструктора Minecraft на деле вызывает у многих пользователей тягу к разрушению, а не созиданию.

Конечно, я далеко не первый, кто проводит параллель между богом и разыгравшимся ребенком (а фигура геймера отнюдь не лишена врождённой инфантильности, вне зависимости от того, готов он это признать или нет). Подобные утверждения, пожалуй, не станут шокирующими для любого человека, хоть раз сталкивавшегося с такого рода метаигровой самокритикой. Но если, например, в финале брутальной Hotline Miami игрока прямым текстом вынуждают признать, что то бесчисленное количество убийств, которые он совершил за время прохождения игры, на самом деле не были мотивированы ничем, кроме его личного удовольствия от процесса, то серия Assassin’s Creed, будучи продуктом, ориентированным на куда более массовую аудиторию, не может позволить себе такой обескураживающей честности и вынуждена скрывать этот смысловой слой намного тщательнее, лишь иногда намекая на его существование.

Впрочем, в более поздних играх серии такая критика звучит всё явственнее и находит своё отражение уже непосредственно в основной повествовательной линии. Самым ярким примером служит, конечно же, Assassin’s Creed: Rogue, в которой главный герой переходит на сторону тамплиеров, будучи не в силах продолжать закрывать глаза на невинные жертвы, приносимые ассасинами на алтарь свободы (воплощением которой является сам игрок – единственный агент в игровом мире, обладающий свободой воли). Главный герой четвёртой части – пират и убийца, которого не особо интересуют какие бы то ни было высокие идеалы, Эцио Аудиторе и Арно Виктор Дориан присоединяются к Братству, чтобы осуществить личную вендетту: легко увидеть, что все оправдания для убийств на самом деле – лишь осыпающийся фасад. По сути, только Альтаир герой первой, самой схематичной в плане сюжета, части движим идеей. Понятно, что, учитывая вышесказанное критика мотивов ассасина – это критика мотивов игрока.

Создатели игры очевидным образом демонстрируют неспособность ассасинов, борющихся со злом в лице тамплиеров (оставим за скобками вопрос о том, в действительности ли они являются злом), самим не стать чудовищами. В контексте вышесказанного это неизбежно наталкивает на мысли о тех методах, которыми они (а через них и игрок) борются со злом.

Обращённость этого «антинасильственного» посыла на другую сторону монитора становится ещё более очевидной, если принять во внимание тот факт, что, начиная с Liberation, игрок играет за людей, которые в свою очередь играют в игры, произведённые компанией Абстерго (впрочем, уже начиная с первой части мы играли не за самих ассасинов прошлого, а за человека, находящегося в компьютерной симуляции).

Итак, под вполне ницшеанским девизом ассасинов «Ничто не истинно, всё дозволено» мы обнаруживаем анти-ницшеанскую мысль Бердяева: «Нравственное сознание началось с Божьего вопроса: «Каин,где брат твой Авель?». Оно кончится другим Божьим вопросом: «Авель, где брат твой Каин?».

P.S. Играть в Assassin’s Creed я перестал после Unity (а стоило, наверное, ещё раньше), так что если в последних сериях было что-то интересное в рассматриваемом контексте – готов просветиться.