Когда кончится дождь

Крылатый ке-ле сел с трудом, почти рухнул на площадку, втянул посеревшие под бесконечным дождём крылья, затих.

Хозяин гостиницы, натянув дождевик, сам выскочил на улицу и, шлёпая по грязи сапогами, распахнул двери высокого гаража. Ке-ле дрогнул, бесшумно заскользил вперёд, пуская волну по огромной луже, и въехал внутрь. На округлом боку машины прорезалась дверь, послышался женский голос:

— Спасибо!

— Из гаража можно пройти в гостиницу, — громко ответил хозяин. — Не придётся обратно под дождь.

— Спасибо, — повторила пилот, уже выбираясь из машины. — Под дождь совсем не хочется.

Темноту гаража разгоняло только тусклое, молочное свечение ке-ле, всё ещё заряженного после «пустотного» полёта. При таком освещении многого не разглядишь, хозяин понял только, что на вид пилот — юная светловолосая девушка, но те, кто летают на ке-ле, казаться могут кем угодно, кем захотят, а какие они на самом деле, иногда и сами не помнят.

Пока пилот разминала ноги и потягивалась, дверь ке-ле снова затянулась, но не полностью, всё ещё чернело на боку машины маленькое окошечко.

— Так и оставите? — спросил хозяин. — Как бы это сказать… незапертым?

— Да… — рассеянно протянула пилот. — Кто туда заберётся?

Надо было сразу спрашивать, зачем окошечко, решил хозяин. Пока мысли пилота о чём-то другом, она, может, правду бы и ответила.

Всё, что касалось летающих на ке-ле, его очень интересовало. Как и всех остальных существ, наверное.

— Вы как раз к ужину, — сообщил хозяин.

Пилот обрадовалась:

— Давненько у меня не было никакого ужина.

Или «никого на ужин». Он до конца не расслышал.

Электричество исчезло на вторую неделю от начала дождей, путники, раньше то и дело забредавшие в гостиницу, — на четвёртую. Хозяин перешёл на керосиновые лампы, а из гостей у него остались смурной тонколиций человек неопределённого возраста и горный тролль, который вполне мог бы поселиться в какой-нибудь пещере в округе, но заплатил за… хозяин бы сказал, что эдак за год вперёд — тролль тогда высыпал на стойку горстку алмазов. Оба постояльца торчали здесь уже больше месяца и как будто уходить никуда не собирались. Не мешали им ни дожди, размывающие землю, как акварельный рисунок, ни полное безлюдье.

Керосин уже кончался, запасы еды тоже подходили к концу, но гости — есть гости. Хозяин знал, что придумает что-нибудь, когда придёт время: гости его будут и сыты, и обогреты.

— Я думала, никого уже не осталось, — тихо заметила пилот, окинув взглядом сумрачную обеденную залу. Человек, как обычно, сидел в углу, уставившись на свою одинокую тарелку на столе. Тролль уместился напротив дверей, стол ему был не нужен, только пространство, чтобы разложить свои огромные руки и ноги.

— Гостиница открыта, пока есть гости, — ответил хозяин.

— Это правда.

— Что хотите на ужин?

— Если есть, что-нибудь горячее, всё равно что.

— Есть суп…

— Суп! — пилот расплылась в улыбке. — Суп, да!

Она выбрала длинный стол в самом центре, под лампой, плюхнулась на стул и, по-прежнему улыбаясь, принялась разглядывать залу. Портреты прежних хозяев на стенах, самые разные: в рамах простых и узорчатых, без рамок, даггеротипы, принты, рисунки, гравюры, картины, даже полированные кусок гранита, не повешенный, конечно, какое бы крепление его выдержало, а прислонённый в уголке подле окна. Самих стен не было видно под этими портретами. Память, тщательно оберегаемая, но уже бесполезная для земли, которую вот-вот поглотит Поток.

— А ваш портрет где? — прямо спросила пилот, когда хозяин поставил перед ней тарелку с дымящимся грибным супом. Грибы он собирал сам, по утрам, когда ливни превращались в морось.

Хозяин оглядел стены, будто в первый раз, и пожал плечами.

— В такое время с развлечениями здесь не густо, — предположила пилот, запуская ложку в суп.

— С ними здесь всегда было так.

Она кивнула, уже занятая супом.

Хозяин вернулся на своё место, к остывшему чаю и сухой гренке. Пилот пожирала суп с отчаяньем человека, сто лет не евшего приличной еды. Хозяин мог бы поклясться, что иногда с её стороны доносится кошачьей урчание. Наконец, она облизнула ложку, откинулась на спинку стула и продолжила свою мысль:

— Можно рассказывать истории. Для развлечения. — Она довольно посмотрела на остальных, не встретила ни в ком энтузиазма, даже в хозяине, но ни капли не смутилась. Задержав взгляд на хмуром постояльце, пилот сказала:

— Я могу начать. Я видела множество земель, а в каждой из них полным-полно хороших историй, но моя любимая, — пилот беззастенчиво разглядывала человека в углу, — моя любимая сегодня

История об утуре, который знал тысячи языков

Случилась она в одном из узлов, хабов на путях навигаторов. Этот был похож на огромную сферу, обнявшую старую звезду. На его плоскостях, вокруг многолюдной, вечно загруженной станции расцвёл город. Он родился из походных лагерей, временных бараков, подземных убежищ и обломков кораблей. Постепенно превратился в гроздья кварталов, населённых выходцами из всех земель, в какие только можно было пробраться по путям навигаторов. А это значило, что жили в городе тысячи самых разных видов и народов. Кто-то селился вместе с сородичами, кто-то смешивался с чужаками. Обычно такие места сравнивают с кипящим котлом варева, куда сумасшедший повар накидал всего, что было под рукой. И, я видела этот хаб, кипящий котёл он и есть, и варево в нём в самом деле весьма на вкус… экзотично.

Зачастую из общего у жителей города была только вера в Тех, Кто За Облаками. Это они создали станцию, они построили сферу, и они заботились о том, чтобы город не исчез.

Однажды где-то в недрах города родился мальчик с лишним пальцем на левой руке. В той земле, откуда были родом его прадеды с прабабками, есть специальное слово для таких детей: «утуры». Те, судьба которых не определена. Обычным людям, выточенным духами по единому образцу, и жизнь предписывают наперёд, от рождения до смерти каждое событие уже известно. А существо с лишней… деталью должно искать свой путь. Так что, когда мальчик более-менее подрос, родственники со слезами на глазах (и с облегчением в сердце: страшно жить с тем, чья судьба непредсказуема) выпроводили его за дверь на поиски того самого пути.

В таком огромном и удивительном городе было где поискать.

Следы мальчика-утуры быстро затерялись. Никто из родных больше его никогда не видел… — Пилот на секунду прервалась: хозяин поставил перед ней стакан воды.

Напившись, она утёрла рот рукавом комбинезона и, снова сверля взглядом мрачного постояльца, продолжила:

— Дальше начинается то, что я знаю не наверняка. Слухи, да сплетни. Говорят, несколько лет спустя некий человеческий ребёнок, в поношенной одежде с чужого плеча и сломанных антигравах на ногах, забрёл в туманный квартал выходцев с земли, где вечно стелился над равнинами тёмно-багровый туман. В нём скользили смутные тени с многосуставчатыми тонкими ногами и руками и перешёптывались друг с другом о чём-то на скрипучем языке. Квартал их выглядел почти так же — над ним простиралась огромная плоская крыша, заслоняя свет старого солнца, а под ней торчали, как толстые иглы, дома без окон. Там всегда было темно, туманно и, гм, шепотливо. Никто туда заходить не решался, ведь тени слыли существами кровожадными. Однако ребёнок без страха брёл по этому кварталу, и вскоре его окружили тени, потирая с сухим треском своими странными руками, и кто-то вроде бы спросил, что за пришелец нарушил покой их дома. Мальчик ответил, что он утура и что ищет свой путь. Тихое хихиканье поползло сквозь туман, и снова кто-то глумливо сказал, мол, кто же его не ищет. Все мы ищем. Вот я, например… Мальчик вгляделся в подвижную, шепчущую тень и посоветовал… возможно, он назвал координаты или уже указал направление. И, кажется, он сделал это на родном языке теней, а человеческий речевой аппарат этот язык воспроизвести не может.

Тени мальчика отпустили. Их родная земля погибла, расколовшись и став поясом астероидов, было это очень давно. Кто-то успел вывести их и помог добраться до хаба, но не сказал, что делать дальше. Но после встречи с мальчиком — спустя полгода — никого из теней не осталось в городе, говорили, они нашли новый мир, почти такой же, как их родина.

— Так это слухи или нет? — спросил хозяин.

— Один из немногих случаев, когда почти наверняка правда, — кивнула пилот. — Тени же и вправду ушли. И новая земля их — сумрачна, туманна и шепотлива. А есть вообще такое слово? Ну, если что, теперь будет. После теней слухи и поползли. Кто-то говорил, что видел, как маленький ребёнок возложил руки на голову больного шипастого вепря, и тот очнулся и прозрел. Или как подросток нашёл месторождение масляной воды, которую так любят шелидоиды, упиваются ею вдрызг и танцуют свои странные танцы на перекрёстках города. Но этот точно выдумки, не про танцы, а про излечение и месторождение. Все эти истории.

Но есть и другие. О том, как сначала подросток, а потом и юноша — худой, черноволосый, с грустными глазами, всегда бедно одетый — появлялся тот тут, то там, и с каждым, кто не знал, куда ему идти, говорил на своём языке. И люди вспоминали вдруг о чём-то, находили потерянное или отправлялись дальше по путям навигаторов, через Поток, к известным землям или совсем новым, садились на корабли, чтобы умчаться в неизведанное, а то и вовсе следовали самой древней дорогой, к самому началу…

Так что город стал пустеть. Наконец, Те, Кто За Облаками, это заметили, и один из них спустился на поверхность сферы, нашёл в заброшенном грузовом контейнере бродячего утуру — к тому времени уже молодого мужчину, и сказал: «Так вот, кто массово отправляет людей из города Уснувшие знают куда. Я думал, ты постарше и представительнее будешь».

Утура посмотрел на Того, Кто За Облаками, и сказал несколько слов на давно забытом языке, в котором каждый слог — будто пять, а предложение — будто симфония.

«Хитро, — ответил на это Тот, Кто За Облаками, — только со мной не сработает. Я-то знаю, где должен быть.»

«Может, ты знаешь и то, почему я не могу вернуться домой? Я показал дорогу стольким, но никак не могу вспомнить, где же дом моего детства. Я исходил весь город, но родной квартал будто прячется от меня.»

«Ты — утура, проводник заблудших душ, ты никогда не сможешь вернуться домой, — ответил Тот, Кто За Облаками, и в его холодном голосе послышалось эхо сочувствия. — Только поэтому ты можешь другим указывать путь к их дому.»

«А если я… откажусь от дара? — спросил утура. — Забуду все языки, кроме родного, перестану видеть путь за других, тогда я вспомню, где мой дом?»

«Ну тогда — конечно», — кивнул Тот, Кто За Облаками.

С тех пор об утуре в городе никто не слышал. Говорили только, что он отправился куда-то ещё, искать новый дом, раз не может вернуться в старый.

Но, конечно… — пилот вздохнула, — и нового дома ему не найти. Ведь он так и не перестал помогать людям.

— А что стало всё же с его родными? — с живым интересом спросил хозяин, тоже косясь на постояльца.

— С ними? — пилот замялась; неясно было, пытается ли она припомнить детали или просто выдумывает их прямо сейчас. — Всё с ними хорошо. Я их видела. Жизнь у них ровно такая, какой была записана в книги судеб духами… вроде бы, именно в это они верят? Хорошие, добрые люди. Немного грустные, правда…

Она огляделась: постоялец по-прежнему смотрел в стол, кажется, даже не двинулся за всё время. Только лицо у него как будто чуть-чуть изменило выражение, опустились ещё ниже уголки рта.

Тролль у своей стены тихонько гудел. Хозяин сидел за столом около окна и смотрел на поток дождя.

— Всегда, когда слышу истории о потерянных, расстраиваюсь, — поделился хозяин. — Хочется всех пожалеть.

— Вы, наверное, тоже добрый человек, — вежливо ответила пилот, вертя пустой стакан на столе. — Дождь ещё не кончился. Может, пожалеете нас и тоже расскажите что-нибудь?

— Могу. — Хозяин задумался. — Как раз о дожде… и потерянных. Это будет

Сказка о последнем из своего народа

В далёкой земле, имя которой вам ничего не скажет, отрезанной от путей навигаторов, были существа, которых иногда называли «алаика», что значит «заботливые слуги» или «помнящие слуги». Я думаю, мы бы назвали их ангелами. У каждого из них была своя работа.

Одна была ангелом посевов, другой текущего в часах песка, третьи, близнецы, направляли ветра. И так далее. Всего их было около сотни, больших и малых. Самые старые — и самые величественные, соединяли землю и небо, брели, делая шаг за десять лет, засевая почвы или направляя облака. Самые молодые, крошечные по меркам своего народа (и всё ещё огромные, если сравнивать их с людьми) перемещались от одного края изменений до другого, собирая всё в единое целое. Так был устроен тот мир: негостеприимный и недобрый к людям, он всё время пытался вернуться в своё изначальное состояние, стать каменной пустыней, ядовитыми облаками, кипящими водами. Жизнь была его проклятьем, его болезнью, она совсем ему не нравилась. И ангелам приходилось постоянно землю менять, приспосабливать для людей. Ангелы шли по земле, делая её пригодной для жизни. Люди кочевали за ними, селились на одном месте на несколько десятков лет. А когда снова начинали дуть сухие ветра, ползли трещины по земле, беднели почвы, вымирали леса и высыхали реки, тогда люди снимались с места и переходили на новое, исправленное ангелами.

И так продолжалось с незапамятных времён. Тысячи лет, а может и сотни тысяч, кто может теперь рассказать? Ангелы должны были помнить об этом, и может так и было, но у них уже не спросишь.

Люди любили своих алаика — и как же иначе? Молились им и просили у них урожая, дождя или солнца. Лёгких родов. Удачной охоты. Благодарили их, приходили к ним — к подножию казавшихся недвижимыми колоссов. К тем, кто опускался на землю отдохнуть от сложной работы. К тем, кто казался горой, текущей в никуда водой, тонкой воздушной завесой на пути жара и яда.

И ангелы любили людей: только это алаика и умели делать. Служить и любить тех, кому служат. Такими они родились когда-то.

Как я говорил, поначалу эта земля была отрезана от путей навигаторов. Но все мы знаем, что рано или поздно Поток находит каждую землю. Так случилось и с этой. Однажды в небесах появилась радуга, потом выпали розовые дожди, а затем из пустоты выскользнул первый олисцир. Пути навигаторов проросли в Потоке, охватили негостеприимную землю и отправились дальше. А люди узнали, что могут уйти в другие миры…

Чем меньше оставалось людей на той земле, тем слабее земля противилась их присутствую. Будто раньше она их ненавидела, а теперь подобрела. Всё реже дули злые ветра, всё медленнее высыхали реки и леса… всё неспешнее двигались ангелы. Пока не остановились совсем: оглянувшись, они увидели, что изменённый кусок мира таким и остался, а живёт на нём последняя тысяча людей, не пожелавших уходить.

И это означало — как внезапно вспомнили алаика — что их работа закончена. Больше они не были нужны.

И как только они это поняли, как только остановились — тогда начали вымирать. Первыми упали на землю и рассыпались черепками самые юные и быстрые, те, кто не мог вынести остановки вовсе. Потом окончательно обратились горами великие колоссы.

Выжили средние — ангел дождя, потому дождь всегда движим, потому что воды текут, меняя всё на своём пути, потому что о нём люди помнили — об исполинской фигуре, стерегущей плотины и питающей водопады.

Ангел осени — он заводил часы, когда дни становились равны друг другу, и до сих пор люди праздновали этот миг, в который один год перетекал в другой.

И ангелы-близнецы, управляющие ветрами. Как и вода, ветра никогда не останавливаются.

Так вчетвером они хранили землю, стояли друг против друга в треугольнике: близнецы занимали одну вершину, а у ангелов осени и дождя было по своей собственной. И в этом треугольнике стояло последнее поселение людей. Памятник миру, что стал неизменным.

— Грустная сказка, — заметила пилот.

— Она ещё не кончилась, — отозвался хозяин. — Ангелы говорили друг с другом иногда — раньше они говорили с людьми, но то время давно минуло. Никто не вспомнил их давным-давно, не благодарил, не приходил с просьбами… И алаика изредка обменивались парой слов, чтобы дать друг другу знак: мы ещё здесь, мы ещё помним. Мы — ещё живы.

Всё реже и реже, и всё дольше приходилось ждать ответа.

Однажды ангелу дождя не ответили ни близнецы, ни осень. И он понял, что остался последним из своего народа, рождённого помнить и служить, заботиться о потомках создателей. Он помнил: и как вышел из пузыря в темноте, подмигивающей огоньками звёзд, а далеко внизу вертелся сине-жёлтый шар, окутанный дымкой. И как прибыл с другими на эту землю, родился заново в образе того, кто управляет водами. И как многие тысячи лет очищал и исправлял её, негостеприимную, глупую землю. И теперь он помнил, как его последние братья заснули навсегда.

Он не знал, почему ещё жив. Не знал он и имени чувству, что пронзило его, захлестнуло, как струи злого ливня, и выдернуло его душу из окаменевшего тела. Мы называем это чувство горечью.

— Он умер, уснул или ушёл? – спросила пилот. — Как вы думаете?

— Я? — удивился хозяин. — Я думаю, его душа ускользнула через Поток из той земли. В поисках своего пути, конечно же. Я поэтому и рассказал. Мы, наверное, в самом деле все его ищем.

— Ну, — пилот снова крутанула стакан, — кто-то же знает, где должен быть.

Со стороны тролля послышался глубокий, утробный вздох, шёпот песка, сыплющегося на пол, и скрежет. Тролль ёрзал и тряс головой, будто пытаясь что-то сказать. Потом затих.

— Где должен быть, — с непонятной интонацией повторил мрачный постоялец. — Где должен быть. Где должен быть?

— Гм, — ответила пилот, но гость не обратил на неё внимания и продолжал:

— Мы все это ищем. Но иногда начинаем слишком поздно, когда время безнадёжно упущено. Вот вам моя история, моя

Исповедь сомневающегося

В середине жизни всех одолевают сомнения. Сколько там осталось до могилы, до небытия? А сколько я успел сделать? Кто я, правильно ли я жил? Почему я один? На что я потратил полжизни? — Он даже скрипнул зубами, сжал в кулаки лежащие на столе ладони. — Во что, в конце концов, я верил?

Со мной это тоже произошло — пришли всякие вопросы. Раньше никогда не задавался никакими вопросами, жил, как жил, делал, что должно…

Я скитался по землям и станциям, видел даже Ледяную луну, — он огляделся с торжествующим видом, — а до неё не каждый дойдёт, шутка ли, начало начал, Первая станция в Потоке. Но всё это ничего, как оказалось, не стоит. Не объясняет ничего — даже если поймёшь, как устроен мир, тебе-то с этого какой толк?

Иногда я слышал разное. О тех, кто что-то нашёл, что ли. Ответы. Тот самый пресловутый путь. Я пытался встретиться с этими людьми, поговорить с ними, но обычно их и след простыл, а то и вовсе это были чьи-то глупые байки.

Так я оказался и тут, на этой умирающей земле.

— Она не умирает, — мягко поправил хозяин, с тревогой следя за троллем. — Не надо так говорить.

— Да знаю я, — отмахнулся гость. — Меняется. Какая разница? Старое умрёт, родится новое. Всё равно почти все её покинули, сбежали от грядущей катастрофы. Но я слышал о тех, кто остался. Их-то я и искал.

Говорили, что их было то ли пятеро, то ли семеро. Что они носили медальоны на груди — три точки, соединённые как бы в примитивный рисунок горной вершины. Что они отправились как раз в эти горы, в центр мира, умереть вместе со своей землёй. Что они отправились в горы переродиться вместе со своей землёй. Что они никуда не отправлялись, потому что это всё выдумки. Что они вознеслись и были забраны Теми, Кто За Облаками. Что никакого выхода нет, и мы все умрём. О последнем я не спрашивал, — он усмехнулся, — но слышал от каждого второго.

Я принялся искать этих пятерых или семерых верующих. Последних верных людей этой земли. Мне всегда было непонятно, почему кто-то верен до конца, а другие трусливо бегут прочь, оставляя породившую их землю. Об этом я тоже намеревался спросить у верующих: почему они не сбежали? Что они чувствовали? Может быть: как этому научиться — верить во что-то так сильно? Верить, что возродишься, а не умрёшь.

Он замолчал; лицо его кривилось в гримасе — отчаянье пополам с горечью.

— И как, нашли? — напомнила пилот.

— А… нашёл. Да. — Гость снова помолчал недолго. — Я нашёл их по следам, таким, что я умею видеть. Следы вели в пещеру тут неподалёку. Наверное, там они и ждали, пока дожди не свели их в могилу. Семь холмиков, на каждом — прикопанный слегка медальон. Действительно — три точки, будто три звезды. Горная вершина.

Не было смысла ни во что верить, они только погибли зря.

— Какая-то ваша история не оконченная, — недовольно сообщила пилот. — Без финала.

— Зато с выводом, — гость яростно сверкнул глазами. — А вывод такой: нигде и ни в чём нет смысла. Самые верные всегда в награду обретают только… — он запнулся. — Ничего. Ничего.

— Кто-то же их похоронил, — тихо заметил хозяин, но гость будто не услышал.

— Ну, если насчёт финала, так… — начала пилот. Её прервал стук мелких камешков по полу.

Тролль поднимался. Медленно, как течёт время в пустом ожидании, он вставал на ноги-столбы, упираясь спиной в стену, и та охала и скрипела под его тяжестью.

Прижимая правую руку к обширной, неровной груди, тролль заговорил. Глухие, похожие на перекатывание камней по жёлобу, на стук града по крыше, но только не на человеческий язык, звуки выходили из его ямообразного рта.

Кажется, он тоже хотел внести свою лепту в разговор. Поведать историю. Вот только гость и пилот смотрели на него растерянно, не понимая ни слова.

Зато хозяин нашёлся:

— Я его понимаю, я переведу, — он махнул левой, шестипалой рукой. — Кажется, это стихи. Даже песня —

Песня о пролагающих пути

За облаками сшибаются лбами ветра, горят знаки путей. Ветер и гром, и чёрный бархат неба, и проколы яркие звёзд, и удары ветвятся — то поёт электричество в крыльях ке-ле. Ах, как быстры они, как смелы и храбры, они знают пути, они знают пути. Те, Кто За Облаками.

Мы зовём их по-разному, мы поём о них, шепчем во тьме. Иногда мы боимся взглянуть в их глаза, иногда говорим, что холодно́ их покрытое инеем сердце. Что жестоки они, что приходят они, пролагают пути, они знают пути. Навигаторы Потока.

Но они не хозяева этой судьбы, их самих что-то гонит всё время вперёд, будто кто-то и им шепчет в уши: нет покоя тебе, ищи — не ищи, ты и есть этот путь и во что бы то ни — ты обязан его проделать.

Кто-то из них всегда был один и на крыльях поднялся, шля приветы грозе. Кто-то оставил друзей и семью, потерялся в туманах тайных путей. Мы не знаем по правде, кто они все, откуда пришли, куда попадут. Просто кто-то же должен идти впереди, для других пролагая к землям пути. Кто их сделала такими? Столько минуло циклов, что забылось давно.

Там, куда добирается с ними Поток, всё меняет ужасный вечный Поток, всё меняет — смывают время дожди, и выходит старому срок, всегда выходит старому срок. И рождается новое. — На этом и тролль, и хозяин замолчали.

Тролль опустил руку: на груди, среди неровностей и щербин выделялся глубоко вырезанный рисунок — три круглые отметины и соединяющая их линия. Потом повернулся к пилоту и другой рукой медленно и неловко похлопал себя по плечу. И что-то поскрежетал.

— Птичка на её плече, — перевёл хозяин.

Пилот нахмурилась, а потом светло улыбнулась:

— Да, мы виделись, когда начались дожди. Вас же было… восемь? — она тихонько засмеялась. — Вы сильно изменились, чтобы остаться на родной земле. Я говорила: если захотите, то сможете. Ну… кто-то из вас, — она замолчала. Качнула головой, потянулась и выбралась из-за стола. Подошла к гостю и встала перед ним так, что ему пришлось задрать голову.

— Вот и финал истории, — сказала пилот. — Верность вознаграждается.

— Вовсе нет, — упрямо фыркнул тот. — Одиночество и забвение — вот и всё, что получаешь за верную службу.

Пилот переминалась с ноги на ногу. Закусив губу и тряхнув головой, она решительно сказала:

— Я прилетела за тобой. Хватит себя жалеть, ты же ангел дождя, а не слёз.

— Я — забытая Уснувшими старая машина.

Алаика и вправду жалел себя слишком сильнол. Даже человеку это негоже.

— Они же послали за вами летающую на ке-ле. Вы им точно нужны, — уверенно сказал хозяин.

— О, да. Меня попросили. С меня взяли слово, что я тебя найду, — поддержала его пилот. — Старого ангела, последнюю душу машины. А ты тут утонул в болоте самокопания.

— Ты не понимаешь.

— Конечно, — разозлилась пилот. — У меня же покрытое инеем сердце. Это не я много лет искала отца. Не я росла в чужой земле. Не я оставила друзей, чтобы найти утратившего путь ангела дождя. Что я знаю о потерях и одиночестве? Тебя ждут, где-то плавятся пустыни под палящим солнцем, земли жаждут перемен, люди молят о новом дожде. Если бы ты не был никому нужен, я б тебя не разыскивала. И вот мы тут, двое… — она оглянулась на хозяина, — трое, и каждый из нас одинок, и у каждого свой путь, а смысл один. Мы делаем своё дело. Какая тебе разница, помнят о тебе или нет, скажут ли тебе «спасибо»? Главное, что ты сам знаешь, кто ты и где должен быть. — Пилот помолчала. — В иных землях посчитали бы, что у машины нет чувств. Нечего ущемлять. Мы с тобой во многом ближе друг к другу, чем к людям. Я тебя понимаю. Так что поверь мне: ты нужен. Собирайся. Я жду тебе в гараже.

Не дожидаясь ответа, она развернулась, кивнула троллю, и, гордо выпрямив спину, вышла из обеденной залы.

Хозяин догнал её на полпути:

— Я вам помогу с ке-ле.

Она благодарно кивнула.

— Это ведь слишком простое дело для такой, как вы, — поиски беглеца? — спросил хозяин.

— Услуга для родственников. Я пообещала.

Ке-ле ещё светился. На его крыше сидела нахохлившаяся птичка — размером с ладонь, с ярко-красной грудью и белоснежными крыльями. Увидев пилота, она тут же вспорхнула хозяйке на плечо.

— Вот зачем было окошко! — догадался хозяин.

— Да. Это мой дружочек, всегда со мной, на любом пути. — Пилот осторожно погладила птичку. — Спасибо за сообщение, что ангел здесь. А так бы я его искала вечно.

— Не за что. Это же моя работа — помогать людям находить путь. И не только людям. Я говорил с ним — на том странном языке из света и скрежета, на котором он думает, но ангел меня не послушал. Первый раз со мной такое. А гостиница открыта, пока есть гости. И пока она открыта, я не могу отсюда уйти. А я тут так давно, мне уже… пора. И… вам тоже спасибо.

Пилот посмотрела на него вопросительно.

— За известие о моих родителях.

— Это всё, чем я могла вам отплатить, — она снова закусила губу.

В свет ке-ле медленно вплыл мрачный ангел дождя. Всё ещё как будто обиженный. Однако выражение его глаз изменилось — и теперь при взгляде на него хозяин слышал, как где-то шумит вода. Не дождь, что лил за стенами, а водопад, способный напоить целую пустыню.

Не говоря ни слова, ангел постучал по боку машины — открылась дверь, и он залез внутрь.

— Вы теперь куда? — спросил хозяин, открывая дверь гаража. Дождь, кажется, стал потише.

— Сначала на Первую станцию, а потом… ну… это зависит от него, — она кивнула на ке-ле, имея в виду, конечно, своего пассажира.

— Я с вами — до станции. Если можно.

— У вас вроде ещё есть гость?

Хозяин покачал головой:

— Он здесь больше хозяин, чем я. Он уже получил, чего хотел. Или получит, когда мы уйдём. Наверное, больше на этой земле и не осталось никого, кроме нас. И они — земля, тролль, всё остальное, смогут успокоиться и уснуть.

— И стать… чем они там должны стать, когда кончится дождь. Забирайтесь в ке-ле.

Машина также бесшумно, как раньше, выкатилась наружу. Расправила крылья, которые тут же поймали невидимый ветер Потока, движение среды, лежащей за пределами этой земли, да и всех других земель тоже. И тут же поднялась в воздух, рванула вперёд, закладывая петлю.

Хозяин ещё успел увидеть: из гостиницы выбирается тролль, медленно задирает бугристую голову — почти слышно, как поскрипывает его шея, — и дом за его спиной уже плавится под последними каплями дождя, уже оседает, уходит в землю. Последнее, что ещё не давало ей превратиться и начать новые истории.

Потом ке-ле скользнул в Поток, уходя прочь, и эта земля растаяла в цветных искрах.

==========

#конкурсрассказов #longread #лонгрид #рассказ

Matariel, Angel of Rain — часть проекта Angelaium.

Автор — Peter Mohrbacher: instagram, twitter, DeviantArt.