Ритуал

Рассказ, написанный для второго конкурса на DTF

Для начала небольшое предисловие. Рассказ вышел небольшим, писался в большой спешке. К моему сожалению, оттуда пришлось вырезать кое-какие идеи, но... Общую атмосферу мне сохранить удалось. Приятного вам чтения.

Ах, да! Вдохновлялся я вот этой музыкой (ссылка на YouTube).

Освещенная мрачным светом парных лун — Луциатом и Астамом, — по лесу идет толпа. Каждый из них отличен от другого, но вместе они похожи словно братья и сестры. Суровые их взоры направлены в землю, грязные ногти впиваются в ладони, губы плотно сжаты. На шее многих из них виден след от ошейников, руки их покрыты синяками от оков. Однако куда больше их роднит воля. Страшная воля, бессмертная уверенность и смелость, что граничит с безумием.

Сама природа ночи преклонялась пред этой волей. Луциат освещал тропы, а лес безмолвно расступался, не в силах остановить толпу. Звери прятались в норы, и лишь птицы осмелились наблюдать за этой процессией. Но люди не видели ни трепета природы, ни отсутствия живности, ни удивительного внимания птиц. Их вела жуткая цель.

Во тьме ночной вершится страшный ритуал!

Путь привел толпу на поляну, где тоже были люди — такие разные, но столь похожие друг на друга. Лунный свет, словно заговоренный, позабыл обо всем, и освещал лишь это место, этот амфитеатр грязных обрядов давних эпох.

В центре поляны стоит человек в рваном балахоне. В его руках посох, верхний конец которого венчает символ столь богохульный, что один его вид оскверняет смотрящего. Лишь немногим известен истинный смысл, который порочит труд демиурга, дающего жизнь новым мирам. Свет Луциата и Астама брезговал касаться мрачного жреца, а потому тот был в тени, и не разглядеть его лица.

Толпа — новая и старая — встала вокруг жреца. Она, как и свет, боялась приблизиться, но все же тянулась и стремилась к нему. Время текло, и ночь сначала сгустилась, а потом начала отступать. По всей округе уже светало, но не этой проклятой поляне. Ее все также освещал мертвенный лунный свет, скорбящий о том, что должно произойти. Все это время прибывали новые люди, отмеченные цепями и кандалами, но теперь они приходили понемногу — по трое, не боле.

Если взглянуть им в глаза, можно увидеть, понять, что их привело сюда, к мрачному жрецу. Великая обида, породившая великую жажду мести! Круг начал движение. Сначала медленно, словно бы люд сомневался в том, что делает, но потом все быстрее и быстрее. К жрец подобрались двое: они были одеты в шкуры, в руках их гремели барабаны. И барабанный бой начал сводить людей с ума.

Во тьме ночной вершится страшный ритуал!

Поначалу хоровод казался чем-то вроде крестьянского праздника, пусть и мрачного, искаженного некой скверной, но теперь он стал ужасающим, фантасмагоричным действом. И этот ужас был не в движении и даже не в жреце — а ведь и он мог напугать! — а в немыслимых гримасах людей. Абсолютная ненависть, жестокость, отчаяние и боль перемешались в их диком плясе. То первобытное заклятье, сиречь первородная магия, что живет в каждом творении демиургов.

Барабан распалял танцоров, а их снова начало прибывать. Но это уже не те оборванцы, что были ранее! Лица их сокрыты масками из костей и черепов животных, в руках короткие жезлы с мерзкими письменами, а ногти их остры что бритвы. С ними на поляне не осталось места, даже свет потеснили, и мрак сгустился. Помощники жреца возжгли факелы, и теперь танцоры напоминали жуков. Их потные спины-панцири блестели в свете неверного, зыбкого пламени. Их лица-маски прятались от истинного, скорбного света Луциата и тянулись к лживому огню жреца. Громче ударили барабаны, и изогнулась толпа в новом круге пляски.

Во тьме ночной вершится страшный ритуал!

Жрец воздел руки, и к нему подошел первый человек. Медленно, но неотвратимо опустились руки, в свете факелов сверкнула сталь, и на землю пролилась алая кровь. В толпе закричали, но страшно ошибется тот, кто услышит в этом крике страх! Нет! Это был крик экстаза, наслаждения! Глаза в толпе кричали: "Нашей жертвой мы да принесем погибель поработителям!" И вот уже второй человек подходит к жрецу. И вот уже другая кровь льется наземь.

И все неистовее танец, все ярче взоры. Барабанщики в исступлении сами вошли в круг, присоединились к хороводу смерти. Гулкие удары, топот ног, хлопки, вой и разгоряченные крики. Луны оказались не в силах наблюдать это таинство и скрыли свой лик за облаками.

Улыбнулся жрец: демиург отвратил свой взор. Вновь воздел он руки, но на сей раз поднял он и посох. Факелы осветили ужасный символ на навершии. Медленно жрец начал опускать свой посох.

Во тьме ночной вершится страшный ритуал!

Танцоры перепачкались в крови. Теперь алый цвет был везде: на земле, на деревьях, на людях и даже на небе. Кровь, кровь и кровь!.. Она наполняла и сердца людей, и поляну; она билась в чревах барабанов, она же насыщала чрева людей. Сама природа поддалась безумной жажде, вкусила скверный дар.

Жрец ударил посохом по земле. Раздался гул, словно бы он бил по колоколу. Танцоры замерли на миг, а затем потянулись к кровавому морю. Те, что были в масках животных, помогали тем, кто был отмечен рабством. Последние падали лицом в кровь и не шевелились больше. Некоторым перерезали глотку, чтобы пополнить и расширить страшное озеро.

Все тише был стук: утомились барабанщики, да и не было больше толпы, чтобы стопами так сотрясать землю. Тишина не укрылась от Луциата и Астама, и на недолгий срок грозные облака ушли с небес. Но злая воля все еще царила на поляне, и в ужасе скрылись луны с неба.

Во тьме ночной свершился страшный ритуал!

Некому больше вести хоровод и некому больше плясать. Изможденные барабанщики и помощники жреца упали, жадно хватая воздух. Но не осталось им дыханья в этом месте, впитавшем жизни других. Спины людей, безо всяких сомнений, мертвых людей виднелись над поверхностью озера крови. Земля захлебывалась, она оказалась не в силах вобрать в себя ее всю. Или же чужая воля не давала ей того сделать?

Жрец опустился на колени. Своим посохом, символом на нем, он коснулся спин одного из несчастных. Не дано им обрести покой после смерти. Они обменяли его, продали за обещанье мести. И своей злобой и обидой создали проклятье. А мрачный жрец стал его воплощением и вестником. Упиваясь страданиями и болью, он алкал еще больших жертв. И теперь, с этими несчастными рабами, жрец получил то, чего хотел. И теперь, с этими несчастными рабами, жрец приумножит и боль, и страдания.

Сначала шевельнулся один человек. Потом вздрогнула чья-то спина. Затем поднялась из-под алой поверхности голова. Но им уже не продолжить пляску! Скрепленные морем крови, словно одно целое они поднялись вверх. Омерзительный голем из плоти людей, что были такие разные и были так похожи друг на друга! Он — поруганье и хула всему миру. Поднимает левую руку — и гибнет скот. Поднимает правую — и зерно гниет, а хлеб черствеет. Выдыхает — и на волю вырывается проказа. Там, где остановится голем, появляются крысы. Там, где пройдет, остается зловоние и дурной дух.

Сияли колдовским пламенем глаза голема. И тот безумец, что осмелился бы заглянуть в них, увидел бы там лишь великую жажду мести и тлеющие угли обиды.

#конкурсрассказов2