Pathologic 2. Незаданные вопросы.

Мор расправляет крылья.

Вода в Степи — священная. Не просто ресурс, а дар и долг. Получать её можно только правильным путём, через одобрение земли, через традицию. Копать — значит обойти ритуал, нарушить договор с землёй.

Это не просто ошибка — это осквернение, нарушение табу.

Копать колодец — это попытка насильно взять то, что обычно получает через уважение и одобрение. Это как резать живое тело без ведома Линий. Это делает тебя не лекарем, а мясником.

В Степи рассказывают о Сугаг-Хадуге — древнем источнике, чья вода когда-то считалась чудодейственной. Теперь она отравлена: пьющий теряет разум, забывает имена. Говорят, Гнилые Поля дотянулись до самого сердца источника. Вода способна давать жизнь, но может стать и её противоположностью — началом гибели.

Вода и кровь часто перекликаются между собой во фразах горожан, в поговорках, в самом смысле восприятия двух жидкостей:

Позже, когда город начинает утопать в мороке, вода становится высшей ценностью. Её берегут, ею торгуют, за неё убивают. Особенно это заметно в ночной лавке — там, где вещи приобретают настоящий вес. Что для Смерти наиболее ценно? Несомненно, само олицетворение Жизни.

Повсюду в городе — водоколонки. Сеть водоснабжения была проложена недавно: трубы закопали неглубоко, чтобы не потревожить спящее тело земли. Но старики ропщут: это вмешательство, это нарушение древнего порядка. Земля — живая.

Водяную сеть проложили совсем недавно.

Первая вспышка Песчанки возникла пять лет назад.

Нохойн дуун ойртоо (всему приходит конец).

В самом конце игры нам приоткрывают сущность Восьмого. Дабы обойтись без спойлеров — Гаруспик решает, что он вкладывает в смысл "Восьмого". Вне зависимости от решения — судьба города изменится кардинально.

Горожане нередко пытаются объяснить, что означает то или иное слово из степного языка. Но Кхандро, Удург, как и большинство ключевых степных символов, не объясняется привычными нам способами. Его нельзя просто перевести — его можно только пережить, почувствовать, приблизительно описать, через того, кто является его носителем.

Невозможно наделить одним именем космос, жизнь или смерть, бога и душу — как бы мы не пытались, это слишком большие для нас понятия, чтобы быть заключенными в одном слове. Мы воспринимаем мир мыслеобразами, наши слова — яркая и конкретная картинка. Понятия, описанные в языке степей и выше — абстрактные, неуловимые, неосознаваемые.

Именно поэтому Исидор использует тавро, а не слово, дабы обозначить — словами не передать того, что мы имеем ввиду. Это что-то необъятное, что-то, что лежит за пределами слов.

Язык степей нацелен не на передачу информации, и не на передачу смысла, и даже не на выражение эмоций. Это язык ощущений, язык восприятия. Язык Уклада, где правит жестокость, необходимость, естественность.

Исидор Бурах использовал то, что мы делаем все чаще и чаще в современности — понимая, что наш язык нас ограничивает, он использовал другой язык, наделив свое послание новым контекстом, и, следовательно, новым пониманием.

Прочитать слово — не значит понять его, даже если знаешь, как оно переводится. Персонажи неоднократно пытаются выразить, что означает тавро — и все они правы, и неправы одновременно. Правы, потому что описывают назначение и своё понимание символа. Неправы, потому что пытаются обычным языком выразить необычные вещи.

Артемий Бурах сможет по-настоящему прочитать тавро только тогда, когда поймет, как следует читать язык степного народа.

Мы, люди, видим цель и знаем путь к ней. Самый короткий путь — прямой, чему нас учат с самых первых классов. Это аксиома, в которую мы верим, и, кажется, что это неизменная истина. Перекладывая это понимание на реальный мир — мы всегда будем искать прямой путь. Путь, который наиболее быстро приведёт нас к желаемой цели.

Мы думаем, что прямой путь — самый короткий путь. Но мы узнали о параболическом движении, о геометрии Лобачевского, о теории сфер, о движении мысли. Наша жизнь, наше время, наши ощущения — это не цифровой показатель, навроде 90 из 100. Это ломаная кривая, уникальная для каждого живущего.

Голод, жажда, иммунитет, усталость — ничего из этого не является прямой линией, у каждого свой порядок и своя прогрессия. И это правильно. Это красиво.

Вся идея города подчинена мысли и воле, что мы воспринимаем наш жизненный путь в тупиковом направлении. В городе нет прямых линий, как и внутри нашего организма нет ни одной прямой линии. Всё переплетается, складывается и раскрывается так, чтобы происходил процесс. Путешествие по Городу-на-Горхоне — это процесс.

Город — не чертёж, а организм. А у организма сосуды не по линейке идут. Кто попробует выпрямить жилу — тот порвёт её, и пойдёт кровь. Вода, кровь — всё одно. Лучше не тревожить.

Путешествуя по городу, мы путешествуем внутри невообразимого, неосмысленного — но живого — механизма. Мы живем и умираем внутри него. И все же, благодаря правильности Линий — мы способны расти.

Я долго думал, какое слово наиболее подходит для назначения улиц. Рост? Прогресс? Эволюция? Выход за пределы? Развитие? Преодоление? Самосовершенствование? Взращивание? Наполнение? Все слова друг от друга звучит впустую, не выраж��я идеи. Представьте симбиоз всех вышеобозначенных слов — и вместе мы совершим невозможное. Не имея нужного слова, мы поймем друг друга.

Улицы города направлены на:

Мы способны прогрессировать, если научимся видеть связи между нашим путешествием и нашим восприятием, между людьми и их действиями. Когда примем, что наш путь — это процесс. Процесс роста, что всегда сопровождается болью и неудобством.

Улицы города становятся невероятными удобными не тогда, когда вы привыкнете к ним, изучите маршруты и лазейки.

Улицы города станут удобными тогда, когда изменится назначение вашего Пути.