Экранизации Кэндзи Миядзавы. Часть II

Размышления на тему жизни и смерти. Галактическая железная дорога. И много котов.

Наверное, большинство любителей японской анимации хорошо знают знаменитую сцену в поезде из фильма Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками». Еще долго после просмотра люди вспоминают это почти физическое ощущение волшебства и необъяснимую подневольную тоску, которая пронзает сердце долгой, отчаянной нотой.

Примерно такие же впечатления оставляет после себя удивительная экранизация самой знаменитой повести Кэндзи Миядзавы. У её названия есть и более поэтический перевод – «Ночь в поезде на Серебряной реке». Небесной или Серебряной рекой японцы называют Млечный путь. Именно по нему Миядзава проложил свою магическую узкоколейку.

Двое мальчишек-подростков, Джованни и его друг Кампанелла живут в маленьком городке. Итальянском городке? Европейском городке? Сложно сказать, да и не нужно.

Обоих своих героев Кэндзи Миядзава назвал в честь итальянского астролога, поэта и философа-утописта Томазо Кампанеллы, которого в детстве родные и близкие называли Джованни. Известная утопия Кампанеллы «Город Солнца», как и данное произведение Миядзавы, проникнута богатой астрологической символикой.

Что касается самого города и страны, в которой он расположен, Миядзава намеренно избегает конкретики в описаниях и создает образ максимально интернациональный, чтобы избежать лишних географических привязок и ассоциаций. Эта идея получила остроумное развитие в экранизации. Все надписи в своем фильме кинематографисты перевели на эсперанто – простой и гибкий искусственный язык, который был создан в XIX веке ради укрепления мира и международного взаимопонимания. Кэндзи Миядзава восхищался идеей универсального всемирного языка, свободно на нем говорил и даже переводил на него японскую поэзию.

Я назвал Джованни и Кампанеллу друзьями, но история сразу начинает испытывать эту дружбу на прочность. Отцы героев всегда были верными товарищами, а сами мальчишки любили играть вместе, когда были помладше. Теперь же ребят словно разделяет какая-то незримая стена, сложенная из общественных условностей. Однако, несмотря на все сложности и недомолвки Кампанелла любит и уважает своего старого приятеля, никогда не злословит о нем и молчаливо поддерживает в трудностях.

Отец Джованни пропадает в экспедиции где-то на севере. Мальчик думает, что папа ловит там рыбу, но злые языки поговаривают, что он занимался браконьерством и угодил в тюрьму. Никто не знает когда он вернется домой. Мама Джованни чем-то болеет и проводит большую часть времени в постели. Мальчику приходится подрабатывать на типографии наборщиком и развозить по утрам газеты, чтобы заработать на жизнь. Благодаря гадким слухам и бедности его семьи Джованни подвергается в школе бесконечным насмешкам. Паренек обладает живым, острым умом, но теперь у него нет времени читать книжки, на уроках постоянно хочется спать и вообще ему уже начинает казаться, что он ничего в этом мире не знает.

Действие повести происходит в день праздника Млечного Пути. Миядзава рисует карнавальные народные гуляния, опираясь на образ Хосумицури – буддийского праздника Звезд, который обычно совпадает по времени проведения с днем наступления весны по лунному календарю.

Совсем утомившись учебой и работой, Джованни отправляется за молоком для матери, но не может никого найти в доме молочника из-за праздничной суеты. Потом он натыкается на одноклассников, от которых кроме глупых дразнилок ждать ничего не приходится. Радостные детские крики, увлеченная уличная суета и всеобщее благоденствие действуют на одинокого мальчика угнетающе. Из последних сил он бросается бежать, вырывается из города, взбирается на черный холм и падает в холодную, мокрую траву. В небе над ним расстилается во всем своем великолепии Млечный Путь.

Кто бы мог подумать, что именно на этом лугу находится остановка галактической железной дороги! Сам не понимая как и почему мальчишка оказывается в вагоне поезда, а напротив него как ни в чем не бывало сидит его старый и уже казалось бы потерянный друг Кампанелла. Железная дорога тянется с севера на юг, со всеми остановками на пути. Миядзава с планисферой в руках прочертил через карту звездного неба маршрут. От созвездия Лебедя, через небесный экватор, к созвездию Южного Креста и непроглядному мраку темной туманности Угольного Мешка. Писатель страстно увлекался астрономией и прекрасно в ней разбирался. Но какой смысл он вложил в это причудливое, магическое путешествие? Узнать можно, только дочитав/досмотрев историю до конца. Доехав до последней станции.

Идея экранизации «Железной дороги» начала медленно зреть в недрах анимационной студии Group Tac еще в конце 70х годов. Много лет разговоры о проекте то оживлялись, то опять затухали. И вот, наконец, ближе к середине 80х он встал на надежные рельсы. Режиссерские обязанности взял на себя один из основателей студии Гисабуро Сугии – опытный, интеллектуальный и изобретательный режиссер, успевший к тому моменту принять участие в параде разноплановых проектов. Он был ведущим аниматором в авангардном эротическом эксперименте Kanashimi no Beladonna, написал и поставил в нарочито диснеевском стиле семейный фильм «Джек и бобовое зернышко» (Jack to Mame no Ki), несколько лет работал над телевизионной антологией «Традиционные истории старой Японии» (Manga Nihon Mukashibanashi), преподносившей детям литературную классику, сказки и легенды в легко доступном анимационном формате.

Тем временем, мангака по имени Хироси Масумура примерно с 1983 года начал работу по превращению рассказов своего любимого автора Кэндзи Миядзавы в красивые, увлекательные комиксы. Местом действия многих произведений Масумуры является сказочная страна Атагул, населенная в основном антропоморфными кошками. Конечно, героев произведений Миядзавы ждала та же участь. Мангака их всех превратил в человекоподобных котов. На свой амбициозный проект Масумура потратил несколько лет. Адаптаций удостоились такие произведения, как «Матасабуро-ветер», «Прогулки по снегу», «Жизнеописание Гуско Будори» и, разумеется, «Ночь на галактической железной дороге».

«Ночь» считается главным произведением в творчестве Кэндзи Миядзавы, но он никогда не пытался опубликовать эту повесть и многократно её переписывал, создавая одну версию текста за другой, оттачивая фразы и меняя подробности путешествия героев. Масумура тоже заразился от своего кумира страстью к самосовершенствованию и нарисовал два варианта «Железной дороги». Приступив к работе над творчеством Миядзавы он первым делом адаптировал самую позднюю и широко распространенную версию манускрипта, а в качестве подведения итогов нарисовал мангу по самому раннему из сохранившихся черновиков.

Познакомившись с работами Масумуры, Гисабуро Сугии немедленно ухватился за идею с говорящими кошками и позаимствовал её для своей грядущей экранизации. Его ничуть не смутил тот факт, что сам Миядзава котов недолюбливал. Своим эгоизмом они напоминали писателю людей, так что он их образы он использовал только в сатирических целях, а уж никак не в лирических или героических. Сугии решительно встал на защиту кошачьего племени. Режиссер не только полностью реабилитировал кошек, но и сделал их настоящими послами воли Миядзавы в мировом кинематографе. Наверное, даже он не мог предположить, что всего через десять лет выйдет биографическая анимационная лента, где уже сам Кэндзи Миядзава предстанет в образе кота!

Фильму невероятно повезло с композитором. За свою карьеру Харуоми Хосоно совершил огромный вклад в развитие японской популярной музыки. В 1969-72 годах он состоял в группе Happy End, которая играла фолк-рок с оттенками психоделики. В те времена, когда большинство музыкантов стеснялись просто исполнять рок на японском языке, звучание и идеи группы Хосоно казались общественности крайне дерзкими и радикальными. успех Happy End обозначил направление движения рок-музыки в Японии на долгие годы. В 1978 Хосоно основал еще одну группу – легендарную Yellow Magic Orchestra. В этот раз он и его напарники стали пионерами уже электронной музыки, как в своей стране, так и во всем мире. Группа использовала новейшие синтезаторы и семплерные технологии. Музыканты перепробовали все стили и жанры, от экспериментов с техно и эмбиентом до мелодичного синти-попа с вокальными композициями.

Для экранизации «Ночи» Хосоно не пожалел ни времени, ни сил. Он написал уникальный саундтрек, который просто ввинчивается в головы зрителям, подчиняят их мысли и чувства своему причудливому ритму. Благодаря странным народным мотивам и завораживающим трелям флейты праздник Звезд приобретает на экране форму устрашающего и влекущего шаманского шествия. Зловещий и чарующий клавесин подчеркивает роковую неотвратимость и сакральную ценность происходящих событий. Ну а вкрапления электроники выкручивают уровень странности до максимума.

Музыкальное сопровождение немедленно обращает на себя внимание и поначалу даже мешает просмотру. Кажется, что музыка и изображение живут своими отдельными жизнями. Но они объединены родственным духом, и с каждой минутой эта связь становится все более очевидна. Классическая симфония «Из Нового Света» Антонина Дворжака, которую фильм воспроизвел по описанию из книги, вливается в музыку Хосоно, как органичная часть одного большого концерта. К финальным титрам саундтрек полностью синхронизируется с фильмом, ничуть не утратив при этом своей фантастической самобытности.

«Ночь на галактической железной дороге» - это книга не только незаконченная, но и по определению не поддающаяся попыткам представить публике её окончательную, наиболее «совершенную» редакцию. Поэтому кинематографистам требовался особенный сценарист, который бы смог подружить между собой все многочисленные версии и адаптировать их для языка кинематографа. Таким человеком стал Минору Бэцуяку – знаменитый писатель и драматург-экспериментатор, познакомивший Японию с «театром абсурда» и Самюэлем Беккетом. Он тонко, ловко и изящно препарировал все известные воплощения книги. Выбрал ключевые моменты, кое что добавил от себя и от режиссера, а затем образцово перепаковал повествование в формат кинофильма. Ему удалось сохранить неоднозначную и многогранную природу повести, но при этом четко выразить толкование, которое с собой принесли кинематографисты.

Актеры озвучения каждую свою фразу произносят с чуткостью и вдохновением, воплощая в жизнь красоту и силу лирического языка автора. Причудливые пейзажи воссоздают непереводимую поэзию описаний Миядзавы, отказываясь от любых претензий на правдоподобие. Стилизованный минимализм позволяет ярко подчеркивать важные детали, а вторичное и ненужное растворять в ночном мраке. Красочные задники нарисованы смелыми, широкими мазками, почти что в стиле «наивного искусства». Темп фильму задают не движения персонажей, а последовательная смена мощных и ярких изображений-образов. У меня язык не повернется назвать анимацию скудной. Её величавая сдержанность создает атмосферу церковного трепета и неослабевающего напряжения. Обыкновенная южноевропейская деревенька на глазах под влиянием Джованни трансформируется в тревожный и отчужденный каменный лабиринт. Пейзажи далеких звездных миров западают в память с первого взгляда, будь то кукурузное поле, созданное с помощью нарочито абстрактной 3D-графики, или археологические раскопки у скелета гигантского доисторического исполина.

«Галактической железной дороге» было суждено стать главным достижением в богатой творческой карьере Гисабуро Сугии. Группу людей, создававшую этот фильм, можно смело назвать командой мечты. А результатом их работы стало произведение, совершенно не поддающееся никакой классификации.

Ниже приведена запись разговора между режиссером Гисабуро Сугии и мангакой Хироси Масумурой, состоявшегося в 1985 году, через два месяца после выхода фильма на экраны. Перевод на английский выполнил в 2004 году Бен Эттинджер для своего потрясающего блога Anipages. Именно его текст я и переводил на русский. Двойной перевод - метод далеко не идеальный. Какие-то особенности оригинала наверняка были потеряны в промежутках между тремя языками. Но при всех проблемах и потенциальных искажениях разговор двух страстных любителей творчества Миядзавы стоит прочтения. Должен сразу предупредить, что какие-то детали будут понятны только тем, кто хорошо знаком с фильмом или книгой. И, конечно, Сугии и Масумура не заботятся о спойлерах. «Ночь на галактической железной дороге» производит на неподготовленных читателей/зрителей особенно сильное впечатление, поэтому я рекомендую всем познакомиться с произведением в той или иной форме, прежде чем читать этот диалог.

Гисабуро Сугии: Когда ты задумал превратить «Ночь на галактической железной дороге» в мангу, ты сразу решил использовать образы котов вместо людей?

Хироси Масумура: Поначалу я собирался сделать героев людьми, однако людей я рисую довольно плохо… (смеется) Но не думаю, что я бы остановился на человеческих образах, даже если бы они у меня хорошо получались. Как только ты даешь истории человеческое лицо, ощущения от неё меняются кардинальным образом. Ты навязываешь ей своё толкование, а я хотел этого избежать. И я бы не стал обдумывать этот вопрос так тщательно, если бы произведение не имело для меня такого большого значения.

ГС: «Ночь на галактической железной дороге» пытались экранизировать и раньше. Идея такого проекта всплывала регулярно. Но его никогда не получалось реализовать. Проекты разваливались на полпути. Отчасти проблема в том, что Миядзава дает чрезвычайно отчетливые описания мест действия и цветовой палитры. Странно, но это затрудняет адаптацию. Люди пытаются воспроизвести эти цвета и детали, и у них ничего не получается. Когда Ацуми Тасиро [продюсер «Ночи»] первый раз пришел ко мне с идеей экранизации восемь лет назад, я перечитал историю и первым делом, как и ты, попробовал представить себе лица Джованни и Кампанеллы. Но мне ничего не приходило в голову. Когда пытаешься навязать этим персонажам свои образы, искажается сама суть истории и её героев. На сей раз, когда проект был на стадии планирования, я обратился к твоей манге и, откровенно говоря, был просто шокирован. Мне никогда бы и в голову не пришла идея сделать персонажей животными. Это был очевидное решение. Оно решало все проблемы. Теперь, благодаря твоей работе, мне не составляет труда представлять героев в образах котов. Но тебе, наверное, было тяжело решиться на такой шаг.

ХМ: Думаю, именно творчество Миядзавы стало подспудной причиной, по которой я местом действия своей собственной манги сделал Атагул, где кошки и люди живут в равных условиях. Я почерпнул эту идею из рассказа «Желуди и горный кот». Так что не думаю, что проявил к Миядзаве неуважение. Только одно меня беспокоит. В одной из своих поэм Миядзава говорит «Я терпеть не могу кошек», поэтому я боялся, что люди из-за этого будут против моей идеи. (смеется)

ГС: Миядзава не оставил никаких иллюстраций к своей истории. Её иллюстрирует сам текст. Поэтому я думаю, что, наоборот, было бы бессмысленно пытаться сделать дословную адаптацию, не позволяя себе свободы самовыражения. Твоя книга – совершенно адекватная интерпретация. Ты сохранил настроение оригинальной истории и нашел для неё исключительно выразительный визуальный эквивалент.

ХМ: В первую очередь, я взялся рисовать мангу по мотивам истории из-за того, что многие чувства персонажей вызывали у меня личный отклик. Кроме того, Миядзава так живо описывает обстановку и природу, что они прямо оживают перед глазами. Его описания одновременно прекрасны и неопределённы. Например: «Он обмакнул палец в невидимую небесную реку». Еще по всему тексту разбросаны таинственные неологизмы, вроде tenkirin («погодная станция»), sankakuhuo («геодезическая вышка») и sekitanbukuro («угольный мешок»). Каждый имеет богатое звучание и порождает массу визуальных ассоциаций. Я получал странное удовольствие, пытаясь подобрать этим объектам конкретные образы. Потом я воплощал задумки на бумаге. Конечно, сокрушался от своей бесталанности и поражался удивительной разницей между законченными рисунками и образами в моем воображении.

ГС: Моей главной проблемой было изображение культуры. У героев итальянские имена – Джованни, Кампанелла. Но книга оставляет впечатление совершенно японского произведения. Когда читаешь эти имена, представляешь себе людей из какой-то выдуманной условно-европейской страны. Но с моей точки зрения, этих персонажей и пейзажи Миядзава наполнил духом своей японской поэзии. Так что для киноверсии культурный вопрос стал серьезным препятствием. Образы, которые ты создал в своей манге – это твоё личное видение этого мира. Я долго не мог решить что выбрать: перенести твою интерпретацию на экран или попытаться найти новое видение мира Джованни, которые бы больше подходило для языка кино.

ХМ: Я тебя понимаю. Мне не надо было думать, например, о том, как именно рисовать стены. Тебе же нужно было выбрать определенные текстуры, наполнить деталями каждый интерьер. А какого цвета должны быть волосы? А носят ли коты штаны? В моей версии далеко не на всё есть ответы.

ГС: Во время работы над фильмом мне пришло в голову, что причиной создания этой повести (не считая понятного желания Миядзавы донести до детей определенное послание) стал простой факт, что Миядзава однажды ночью увидел в небе Млечный путь и вдохновился на написание чудесной сказки, которая бы переплела красоту звездного неба с его гуманистическими идеями. Если не обременять себя подготовительной работой, а просто взять и прочитать книгу в один присест, первым делом в глаза бросится именно красота повествования. Мне пришлось провести серьезные исследования ради работы над фильмом. Но если задаться целью создать искреннее прочтение истории, максимально близкое к замыслу Миядзавы, нужно стараться уловить чистоту тех первых неожиданных впечатлений.

ХМ: Когда я рисовал мангу, я постарался подойти к истории без каких-либо предубеждений. Мне кажется, я составил об этом рассказе достаточно целостное впечатление, но в нем до сих пор остается много чудесных белых пятен, которые невозможно заполнить, как ни старайся. И для меня в этом заключается часть обаяния книги.

ГС: В словах вроде tenkirin и sankakuhyou.

ХМ: К счастью, никто, похоже, не обратил внимания на мои sankakuhyou, потому что нарисовал я их неправильно, а мне никто на это не пожаловался. (смеется)

ГС: В фильме мы приняли на вооружение идею Цунэо Маэды [ведущий аниматор], что sankakuhyou – это вершины треугольников, используемые в геодезии для разметки гор. Миядзава мог знать о них, потому что любил исследовать горы. Tenkirin – скорее всего, неологизм. Но вполне очевидно, что объект это в первую очередь символический. Я воспринимаю эти вещи, как способ Миядзавы сказать читателям: «Используйте свое воображение, интерпретируйте, как сами захотите». Одна из его сильнейших сторон, как поэта – это способность распалять наше воображение. Думаю, что если мы хотим быть верными идеям Миядзавы, нам следует оставить без изменений детали, которые он намеренно не стал уточнять.

ХМ: Я заметил, что ты не стал включать в фильм религиозный разговор между мальчиком и Джованни.

ГС: Я стремился к тому, чтобы вырезать любые упоминания о религии. С моей точки зрения, в «Ночи» Миядзава предпринял попытку создать собственную картину устройства вселенной. Он по-своему интерпретировал Буддизм и Христианство, хотел донести до читателей эту трактовку, но за много лет работы над манускриптом постепенно затушевал очевидные религиозные отсылки. Я решил, что лучше не барахтаться в неясностях, поэтому практически полностью избавился от эпизода, где идет разговор об «истинном Боге».

ХМ: Вместо этого, Джованни передает всю суть одной фразой.

ГС: Возможно, я слишком глубоко вчитываюсь в текст, но, в моем понимании, Миядзава, который ко времени написания рассказа уже потратил много лет на поиски «настоящего счастья», обращается здесь к молодым, неопытным читателям, говоря: «Послушайте, я дам вам подсказу, но большего сделать не могу. Вам придется самим найти свою дорогу к счастью». Соответственно, именно Джованни от лица Миядзавы должен передавать эту идею зрителям. Поэтому в моей версии он не находит просветления после эпизода с «Огнем Скорпиона». Вместо этого он говорит в конце фильма: «Я стану, как тот скорпион». Правда жизни открывается ему, когда Кампанелла жертвует собой ради спасения Занелли. Мне кажется, религиозные представления Миядзавы не сводятся к четкому образу христианского Бога, а рисуют более абстрактное божество, олицетворяющее собой весь окружающий нас мир и воплощенное в космической пустоте «угольного мешка». У меня создалось стойкое впечатление, что в поздние годы эволюция религиозных взглядов Миядзавы привела его к отождествлению Бога с самой вселенной – темным, непостижимым «угольным мешком», наполненным пустотой, являющейся концов всего и вся.

ХМ: Но не забывай, что Миядзава завещал «раздавать сутры» на своих похоронах. Я согласен, что в его поздних работах религиозные мотивы проявляются слабее. Но при чтении этих поздних работ складывается впечатление, что их писал человек, который больше не боится смерти. На этом этапе он кажется человеком незыблемой духовности.

ХМ: С какой целью вы добавили в фильм слепого оператора беспроводной связи? В книге его не было.

ГС: Его придумал сценарист Минору Бецуяку. Слепой оператор, который слушает все страдания мира. В моем представлении на борту подобного поезда должно быть много подобного рода личностей. А Минору, наверное, сам когда-то побывал в такой поездке, если в его голове рождаются такие персонажи. (смеется) «Железная дорога» предоставляет большую свободу творчества. Такая у неё широта размаха.

ХМ: Подобный подход к адаптации материала у тебя выработался после многих лет работы с анимацией?

ГС: Можно и так сказать. До этого фильма я в течении долгого времени работал над антологией «Традиционные истории старой Японии». Народные сказания, как и «Ночь», своим размахом открывают широкий простор для различных интерпретаций. Обычные сюжеты, созданные конкретными людьми, обычно заточены на то, чтобы предельно ясно передать замысел своего автора. Места для свободы толкований остается совсем немного. С другой стороны, вольность и простота народных историй позволяют каждому слушателю толковать их как ему будет угодно. «Ночь» обладает теми же свойствами. Она предлагает читателям находить собственные интерпретации. Её можно читать, как очаровательную стилизацию под народный фольклор, а можно – как философский текст с религиозным подтекстом. Можно воспринимать её и как литературный поклон астрономии со стороны автора-ученого. Удивительно находить такую широту не в простой народной сказке, а в работе писателя, обладавшего уникальным и утонченным поэтическим чутьем. Короче говоря, я не думаю, что добавление оператора беспроводной связи могло как-то негативно сказаться на истории.

ХМ: У тебя не возникало желания сделать его персонажем, аналогичным доктору Вулканило [персонаж из ранней версии повести]?

ГС: Я решил, что мне не нужен в фильме персонаж, который бы выступал от лица Бога и говорил окружающим: «Делайте это и то, и будет вам счастье». Я хотел, чтобы фильм давал тот же эффект, что и чтение одной из поэм Миядзавы. Чтобы люди чувствовали посыл Миядзавы, но не пытались его осмыслить или выразить словами. Например, когда Джованни чувствует себя одиноко, это одиночество не проговаривается, а выражается через его окружение. Я не хотел говорить о том, чему смерть Кампанеллы научила Джованни. Мы следуем за ним в его путешествии через звезды, ощущаем всю сложность его эмоций, когда он пробуждается ото сна и узнает, что его путевой товарищ Кампанелла погиб. Я почувствовал, что лучше всего все эти сложности и противоречия передаст не слово, а тишина.

ХМ: Почему ты решил изобразить пассажиров с «Титаника» людьми?

ГС: Я хотел показать, что между людьми и животными нет различий.

ХМ: Но эти сцены резко контрастируют с остальным фильмом. Не запутаются ли зрители, пытаясь разгадать смысл такого решения? До этого момента все герои были кошками, и вдруг на нас сваливается целая куча людей. На мой взгляд, сцены с людьми режут глаз.

ГС: Мне кажется, зрителей это не побеспокоит. Такой подход гармонирует с мировоззрением самого Миядзавы: кошки, люди, насекомые, камни – всё одно, несмотря на внешние различия. Я хотел сделать на этом акцент в фильме. Абстрактные формы, вроде тех самых sankakuhyou, проносящихся за окнами поезда, тоже имеют для меня значение. Если бы ты попросил меня передать собирательный образ «Ночи» одним изображением, на переднем плане я бы нарисовал пампасную траву, выпускающую в воздух кристальные споры, за ней изобразил парящие в воздухе странные геометрические фигуры, а на место задника поставил бы фотографию Марса. Такой вот коллаж не связанных друг с другом элементов. Своим фильмом я хотел каким-то образом выразить эту разнородность оригинала. Фильм построен таким образом, что в него можно накидать еще много новых деталей, и он не развалится на составляющие. Наверное, это моя привычка – снимать подобные фильмы. Не могу себя заставить делать аккуратное, однозначное кино. (смеется)

ХМ: Чувства Джованни вызывают у меня сильный личный отклик. А что ты пытаешься ему сказать в своем фильме?

ГС: На протяжении фильма я пытаюсь сказать ему следующее: «Если хочешь достичь настоящего счастья, возвращайся в город».

ХМ: Что, по-твоему, случится с ним после возвращения?

ГС: Я не знаю, что чувствует Джованни, когда бежит домой в конце фильма. Может быть, он плачет, а может в его груди горит надежда. Я знаю только, что его сердце настолько переполняют эмоции, что он срывается на бег. Поэтому в конце фильма я написал «Всё начинается здесь». Вернувшись в город он продолжит жить своей жизнью, день за днем, с памятью о своем друге Кампанелле в душе. И в один прекрасный день он сумеет что-то для себя отыскать.

ХМ: Миядзава начал писать эту историю, когда умерла его сестра Тоси. Её смерть считается одной из причин, подтолкнувших его к написанию книги. Таким образом он задавал себе вопрос: куда мы отправляемся после смерти? Если Джованни – это Миядзава, то Кампанелла – это его сестра. Ему нужно было примириться со смертью Тоси, чтобы найти в себе силы жить дальше. И он отправляется в путешествие через небеса со своей сестрой, встречая самых разных людей по дороге. Но он не может просто обмануть себя, сказав, что Тоси попала в Рай и теперь счастлива. Поэтому он применяет все свои научные знания для поиска того Рая, в который он сам всегда верил. Мне кажется, этими поисками отмечены все поздние работы Миядзавы. Но он понимал, что если он по-настоящему любил свою сестру, ему нужно было её отпустить. В конце концов, он приходит к пониманию того, что Джованни, попрощавшись с Кампанеллой, должен вернуться в город и продолжать жить, за себя и за своего друга. Таким же образом кончается и твой фильм.

ГС: Законы киноязыка требуют, чтобы зритель мог каким-то образом соотнести себя с главным героем. Ему необходима понятная, универсальная идея, за которую он сможет ухватиться. Поэтому мне пришлось сгладить хитросплетение тем и сосредоточить внимание на Джованни. Оригинальную историю можно интерпретировать разными способами. Можно подойти с биографической стороны и читать её, как реквием по сестре автора. Но Миядзава также затрагивает большие общечеловеческие проблемы. Так что было бы неправильно воспринимать эту повесть только как личную аллегорию. Именно поэтому данный фильм не заостряет на этом внимание – чтобы остаться верным духу рассказанной Миядзавой истории.

#long