Лже-бог для Лже-Христа: Рецензия на роман «Идиот»

Этот роман Достоевского явно писался в спешке, да это и не новость, а общеизвестный факт. Роман явно переписывался несколько раз, по крайней мере чувствуется, что у него было несколько радикально отличных друг от друга редакций. Достоевский не побоялся взяться за волнующий его образ идеального человека, который в его сознании ассоциировался с одним только Иисусом Спасителем. Достоевский поставил задачу показать, как образ и идеал Спасителя мог бы воплотиться в отдельном человеке.

Итоги…сомнительны.

Некий юноша, князь Лев Николаевич Мышкин, прибывает в Петербург из Швейцарии, где лечился от своей болезни психического свойства. В купе с ним оказывается купец Рогожин, только-только завладевший огромным состоянием.

В Петербурге князь заходит к дальней родственнице Лизавете Прокофьевне Епанчиной, в девичестве тоже Мышкиной. Эта эксцентричная особа, а я бы сказал, цундере, успевает привязаться к доброму и смешному князю, а три её дочери, умные и тонко чувствующие натуры, находят князя весьма интересным. Особенно он приходится по душе самой красивой, самой юной и самой похожей на мать девице Аглае. Но дальше одного дня знакомство не продлится: князь встречает девушку, которую описывал в поезде Рогожин.

Эта девушка, опороченная развратником Тоцким, специально «выращивавшим» эту сироту «под себя», показалась слегка ненормальному князю прекрасной. Лев Николаевич аргументирует это тем, что она «много пострадала», и этого достаточно для его основанной на исключительном чувстве жалости «любви».

Настасья Филипповна, как её называют окружающие, сама едва ли здоровее Мышкина, здраво рассудила, что он единственный, кто видит её чистой. Она решает, что «недостойна» такого подарка судьбы, и весь дальнейший сюжет состоит из серии безумных выходок Настасьи, с самого начала ведущих к справедливому и закономерному концу.

Достоевский пытается представить своего героя больше, чем святым. Это Сам Христос спустился в этот мир. И тысячи критиков вторят этому безумию: «добрый и наивный», «бескорыстный и простой», «чуткий и верный» — каких только эпитетов не прилагают к Мышкину. Но Мышкин просто-напросто больной. Да, болезнь не отменяет благородных свойств его характера. Но она же подчеркивает его неполноценность как личности, его изъян, лежащий не в области психофизического, а в области его личностных свойств. Он действительно «идиот», то есть одиночка, человек, по сути ни к кому не привязанный. Увлекшись Настасьей, он забыл о только встреченных родственниках, увлекшись Аглаей, забыл о Настасье. Его несет по волнам жизни, и эти волны несутся со всех сторон. В финале, когда он должен был сделать выбор (и это долженствование навяжет своей выходкой Аглая), он оказывается к нему органически неспособным. И после этого всё идет в тартарары.

Лев Мышкин не понимает самого себя! Поэтому он не способен к выбору. И к любви. Он сам признается, что его «любовь» — это жалость. Но жалеть и любить в корне отличные понятия. Он «любил» замученную крестьянку, даже не побоялся её поцеловать — но для чего? Он не ценил самого себя и отдал свой поцелуй «из жалости». Почему не ценил? Потому что он не стал личностью. Добр ли он в таком случае? Сложно сказать: о каком добре может идти речь если оно несознательно?

Христос, наоборот, являлся образцом Личности. Образцом Человека. Иисус сознательно принял на себя, во-первых, ограничение человеческим типом существования, во-вторых, ограничение человечеством тленным, то есть смертным, в-третьих, ограничение ролью жертвы за всех людей. Своей жертвой Он позволяет искупить свои изъяны Его слугам, оторваться от извращенного, то есть своекорыстного, сознания, стать полностью бескорыстными, а значит преданными Б-гу. Иисус действовал сознательно, знал, что может поступить иначе. Но у Него была Миссия. С большой буквы. Он действовал на благо всех людей.

Что же делает Мышкин? Да, он по-своему прост и нетребователен. Но он лишен понимания того, кто он и зачем пришел в этот мир. Все сознают, что он придурковат, и эта придурковатость следствие его низкого самосознания, но никак не следствие самых светлых его качеств.

Он — неограненный алмаз. Сцена с Ганей, когда юноша буквально находит в смиренном князе цель для излития своей ненависти, показывает, что в князе есть чувство собственного достоинства. Он элегантно и очень твердо замечает Гане о недопустимости такого поведения. Но эти проблески глубокой личности не складываются в нечто цельное.

Его отличное чувство такта, тонко чувствующее чужое горе сердце, умение прощать, на удивление здоровое чувство собственного достоинства — всё это скрыто под толщей его болезни, под завесой слабости. Именно эта слабость приводит его к поражениям в жизни и к тем нелепым ситуациям, в которые он всё время попадает.

Роман, состоящий из одних только диалогов и напоминающий огромную, затянувшуюся пьесу, сам по себе до крайности нелеп. Так или иначе все его персонажи немного пародийны. Пародийность, даже открытая придурошность происходящего бросается в глаза даже главным героям произведения. Суматошный лицедей Лебедев, откровенный червяк Терентьев, одномерный плебей Келлер, бессмысленный лжец Иволгин — каждый из них еще глубже загоняет происходящее в абсурд, создавая пространство, где только и может развернуться трагедия бедного швейцарского паяца.

В этой трагедии абсурда каждый выбирает эгоизм, а не Б-га. Настасья имела шанс рядом с князем, но у неё не оказались и капли совести и раскаяния. Вместо этого она упивалась уязвленным самолюбием и гордостью и этим мучила всех окружающих её людей. Своим ослеплением она глубоко оскорбила лучшие чувства Рогожина и Мышкина, причем Рогожин, судя по всему, привязан был к ней намного сильнее.

Мышкин «женится» из гордыни. Неудивительно, что жалостливая «любовь» к Настасье превращается в «веру». Теперь он даже боится встретиться с ней! Встретиться с этим живым «богом». Даже развитые по годам юноши могут перенести этап первой влюбленности, вызвать восхищение своей стойкостью у дамы сердца. Но почти тридцатилетний князь неадекватен ни своему положению в обществе, ни своим жизненным задачам. Он болен, но болен скорее неразвитостью, чем довольно искусственной «психической болезнью», под которой должна скрываться эпилепсия, зачем-то задрапированная под констелляцию других болячек.

Рогожин, брат-близнец князя, наоборот, не испытывает жалости к Настасье — он страстно в неё влюблен. Влюблен настолько, что может саму её и убить, как замечает князь. Он обожествил красоту Настасьи. Сама она говорит ему, что тот стал бы хорошим старообрядцем из-за своей экзальтированности. Но Рогожин всё бросит не перед алтарём Б-га, а к ногам роковой женщины. Рогожин тоже был «болен» в начале романа, и продолжает «болеть», только скорее самоубийственной «любовью», привязанностью к Настасье, в пику одиночеству князя.

Два брата, князь и Рогожин, как бы дополняют друг друга даже идейно: один открытая и болезненная душа, другой покрыт роговицей предприимчивости, скрытности, настойчивости. Одно не может без другого.

Но не только между князем и Рогожиным есть некоторая зеркальность. Воспитанная, но дерзкая аристократка Настасья, предпочитающая шик и пышность скромности и утонченности, является кривым зеркалом семьи Епанчиных.

Епанчины по сравнению с окружающими их разночинцами — пример настоящей аристократии. Это тонкие личности, с хорошим осознанием себя, так что они способны наконец увидеть за психикой саму личность, в чем и коренится корень шалости сестер Епанчиных, их умение подтрунивать над всеми и друг над другом. В их любовных играх, этой игривой маской, которую все осознают, обнаруживается их насмотренность, проницательность и даже некоторая глубина. Все это досталось им от их рода, от воспитания и окружения. Неудивительно, что князь в одном из эпизодов путает эту развитость с нравственностью (которая, впрочем, тоже может быть источником вышеописанных качеств), считая, что воспитанность аристократов внешний признак их подлинной глубины.

Тем не менее, отсутствие мужской руки породило у Епанчиных своеобразный разврат быта: дочери отбились от рук и сами решают за кого они пойдут и выбирают фатальных для своей судьбы женихов. Потому точная копия матери, девочка Аглая, из девической гордыни и не без некоторого благородства юной души «влюбляется» в князя, за которого вообще-то нельзя выйти замуж, потому что он не «муж».

Она бы и не смогла с ним жить: ему нужен тот, кто «дорастит» его до человеческого состояния. Встреча ее с Настасьей показала, что она слишком горделива и юна для этого. Да никто и не собирался этого делать: обе женщины соревнуются между собой в игре своего эгоизма. Она не вытерпела даже мгновения его колебания между ними двумя и убежала.

Настасье в этой игре тоже плевать на этого чудака. Он будит в ней саможаление, что ведет только к обострению самолюбия и уязвленной гордыни. Едва ли князь был бы способен помочь ей, у которой не было и капли смирения. Если бы была, то она бы не бегала, выбрала бы одного из них и этим излечилась бы от собственной гордыни. Но Настасью не интересует исцеление. Её цель — упоение саморазрушением, которое, как воронка, затягивает в себя всех находящихся вокруг. Потому чем ближе Мышкин оказывается к Настасье, тем больше вокруг него злых и негодных людей.

В конце оба, Мышкин и Рогожин, наконец разделят ложе с недоступной Настасьей, объектом жутких и трепетных мечтаний. Они пытаются как бы восполнить брачное единство, которого так и не дождались. Они соединяются с убитым богом, потому что соединиться с ним при жизни было невозможно. Он отверг обоих, и был убит. Финал не только странен, но и зловещ. Бывшие верующие отдают себя в руки не просто земного исковерканного существа, в руки поруганной женщины, они этот образ еще и восхваляют, они поклоняются ему! Даже убийство становится печатью полной преданности этому новоявленному богу, требующему слез, крови, смерти.

Хаос в голове Настасьи распространяется на головы других, как поветрие. Он приводит Рогожина к помрачению, князя к вечной эпилепсии, Аглаю к глубокому уязвлению ее гордости, разобщает людей, портит кровь целым сословиям.

Это власть самовлюбленной блудницы над народами. Народами, добровольно отказавшимися от Б-га в пользу наслаждений. В начале люди без Б-га поверили в свое могущество, могущество отдельной личности; потом в могущество народа, затем государства; и, наконец, разочаровавшись во всем, в могущество блуда, единственную отраду жизни, прозванной «свободой». Конечно, этот блуд не только и не столько полового свойства: это развязность, расстроенность чувств, ума, позволение себе делать вещи, недостойные человека, упоение своей болью.

И такие как Настасья со всею своею злобой, не перекованной смирением на добро, станут в таком обществе властвовать над людьми и тащить их в ад на земле. Как и произошло здесь, в романе.

Притеснители народа Моего - дети, и женщины господствуют над ним (Исайа 3:12). И даже если появится настоящий муж между этими людьми, и его попросят восстановить порядок, он скажет, то, что только и возможно сказать: не могу исцелить раны общества (Исайа 3:7).

Достоевский, хотел он того или нет, показал куда именно придет и общество и каждый отдельный человек, связанный с этой цивилизацией. Идиот, чья доброта сгинет напрасно из-за собственной безрассудности. Богач, чье добро будет спущено на то, что никогда не будет принадлежать ему.

Спасение для людей, поверивших в кого-то или во что-то кроме Б-га, невозможно. Они и Б-га потеряют и кумира своего лишатся. Потому что мы ждем от этих кумиров то, что может дать только Б-г. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет (Матфей 13:12).

P.S. Возможно, что Толстой, недовольный этой вещицей Достоевского, напишет ремейк, свое «Воскресение», где попытается всё же «спастись» без Б-га и даже «спасти» блудницу. Или по крайней мере рассказать о силе работы над собой, действительно способной вытащить человека со дна. Вопрос лишь в её глубинных основаниях, о чём стоит поговорить в другом месте.