Психология подчинения авторитету

Я довольно часто испытываю тревогу при выступлении на публике. Этот иррациональный страх ощущается мной физически — где-то в затылке. Он сковывает движения, путает мысли. Я снова и снова пытаюсь разложить его на составляющие, но, кажется, его корни уходят слишком глубоко.

Очевидно, что я боюсь мнения людей. Но что же это за мнение — не слышное, но пугающее? Что за окружающие, которые его транслируют? Может, это близкие люди? Нет, их суждения для меня всего лишь точка зрения.

Может, коллеги и сокурсники, случайные прохожие? Уже ближе. Кажется, они только и ждут, чтобы вынести суждение, которое висит надо мной, как дамоклов меч.

В чём же причины этой тревоги? И, учитывая, что реалистичной опасности нет, можно обратиться к психологии.

Ответов на этот вопрос, конечно же, масса. Один из классических предложил Фрейд. Нам прививают мораль, то есть нормы поведения, с самого детства — насильно, путём наказания за проступки и поощрения за «норму». Всё это создаёт основу для формирования структуры в психике, которая нами воспринимается как совесть. Она-то и вселяет страх. Она и есть те самые «окружающие», которые вот-вот осудят.

Но это ведь хорошо, верно? Правила и нормы, очевидно, важны. Мы все хотим вежливости, сохранения личных границ и прочих прелестей цивилизации. Впрочем, есть одно возражение.

Нормы, которые нам привили в детстве, по какой-то причине очень быстро уступают другим. Правила, вроде бы незыблемые, рушатся, а страх перед нарушением старых правил превращается в страх перед новым авторитетом. Если подумать, это естественно: если нормы были привиты насильно, человек будет уважать само насилие, а не правила, которые так вбивают ему в голову.

Самый характерный пример — это эксперимент Стэнли Милгрэма, в котором участников просили нажимать на кнопку, активирующую удар током по человеку (тот был подставным актёром, который только изображал боль). В среднем шестьдесят пять процентов людей, оказавшихся под давлением «эксперта», настойчиво приказывающего выполнять условия эксперимента, послушно доводили напряжение тока до критических для здоровья значений.

Выходит, что Фрейд не совсем прав. Его гипотетическая структура, формируемая из норм и правил, не выдерживает критики. Иначе участники эксперимента руководствовались бы семейными нормами, данными родителями. Или, возможно, они действительно руководствовались ими, но это не та часть психики, которая отвечает за мораль?

Для тех, кто готов найти изъяны в методике эксперимента, можно привести в пример расследование Кристофера Роберта Браунинга о полицейском резервном батальоне № 101, выполнявшем приказ об «окончательном решении» еврейского и цыганского вопроса в Польше.

Этот батальон набирали из обычных полицейских и только что поступивших на службу бывших рабочих, учителей, мелких лавочников и прочих гражданских — всего около пятисот человек. Практически никто из них никогда не участвовал в боевых действиях. Я не буду подробно описывать характер их деятельности — вы и сами можете представить.

Важно, что только менее 20 процентов отказались выполнять приказ о массовом расстреле, несмотря на то что их жизням ничто не угрожало. Повторюсь, это был полицейский батальон. Более того, в начале первой операции начальство само было шокировано полученным приказом и не препятствовало тем, кто предпочёл отказаться.

Остальные же (из тех, кого нашли после войны и судили — всего 125 человек), когда их спрашивали, почему они не отказались, хотя такая возможность была, отвечали, что не могли подвести своих товарищей. При этом на начало первой операции они почти не знали друг друга, ведь с момента формирования батальона прошло всего несколько недель.

Я вовсе не хочу этим сказать, что причины подобных поступков кроются исключительно в страхе выделиться из толпы. Но у Фрейда есть очень ценная мысль: окружающие — это не кто-то внешний. Окружение буквально врастает в психику. Но всё больше я начинаю убеждаться, что речь не о «голосе совести» и не о моральных ценностях. Речь об инстинкте самосохранения. Где-то в подкорке мы всё ещё ощущаем себя жителями племени, которым конец, если их изгонят.

И тут действительно есть чего бояться. Один трусливый человек сам по себе не представляет большой опасности. Но что, если трусы соберутся вместе? Рано или поздно найдётся лидер или идеология, которая их «успокоит» и скажет, что нужно делать. И тогда страх пройдёт.
Люди добрые подай..., то есть подписывайтесь!