Как я вразумлял ненавистников комиксов

Комиксы, которые я давал читать людям, полагавшим, что книжки с картинками годятся только детям и дебилам.

Министр культуры намедни сжёг пылающим клинком разом все существующие на планете комиксы и вызвал новый виток дискуссии на тему конвертации людей обычных в людей комиксочитающих (или, пользуясь государственной терминологией, людей нормальных в дебилов). Крупные побоища вдоль этой темы идут уже давно, и немало приятных и честных граждан полегло по обе ее стороны — я сам начал участвовать в подобных спорах лет, наверное, пятнадцать тому назад, и кое-кого успешно сконвертировал, но и кое-кого напрасно покалечил.

Первый импульс любого вкусившего хороших комиксов человека, вступающего в спор с отрицателем важности графических историй — это, конечно, вывалить на него огромный список из великих рисованных романов. И тут, как показывает моя практика и практика полчищ моих приятелей и коллег, есть риск не просто не достучаться до оппонента, а и напротив укрепить его в правильности его заблуждений.

Я не раз был свидетелем того, как невообразимо далёкому от мира нарисованных человечков и крайне скептически настроенному субъекту объясняли, что взгляды его немедленно изменятся, едва он прочитает «Хранителей», «Хеллблейзер», комиксы Гранта Моррисона про Бэтмена и Марка Миллара про Супермена.

Иногда это работало, но очень часто случалось и обратное: человек, полагавший, что комиксы — это яркие картинки про геройствующих мужиков через пару десятков страниц убеждался в своей правоте и укреплялся в своих взглядах теперь уже навек.

Я понимаю раздражение и гнев любителей комиксов, сейчас наперебой советующих министру в своих комментариях, заметках и статьях открыть «Лечебницу Аркхэм» и «Трансметрополитен» (угу, я читал редакционный материал), но практической полезности в таких советах я вижу не то чтобы очень много. Моя добрая бабушка, мир её праху, полагала, что американское кино — это только про стрельбу, бандитов и мельтешение.

Кабы я попробовал показать ей «Крёстного отца», «Славных парней», «Звёздные войны» или «Криминальное чтиво» — всепланетно уважаемые фильмы, завсегдатаи верхушек всех возможных списков — она бы в них разглядела лишь мельтешение стреляющих бандитов и твердокаменно уверилась бы в своих заблуждениях. Совершенно очевидно, что люди, советующие оппонентам рисованные аналоги «Крёстного отца» и «Криминального чтива», рассматривают ситуацию со своей колокольни. Они швыряют на преизрядную глубину людей, которые ещё даже по-собачьи не умеют плавать.

Не стоит человеку, всю жизнь прожившему в слепоте, немедленно показывать картины Босха и Дали; не нужно тому, кто вчера лишь научился читать, навязывать Джойса; нельзя человека, который считает, что комиксы — это разноцветные истории про супергероев-дебилов, обязывать читать деконструкцию супергероики или, что ещё хуже, сюрреалистичные её переложения. Равно как и не нужно тонко чувствующему эстету, регулярно публично демонстрирующему (и получающему от демонстрации удовольствие) тонкость своего вкуса, нести на блюде пусть бы и великолепный, но все-таки очевидно массовый и совершенно развлекательный продукт.

Так а что можно-то?

Великий комикс о том, как сгорает в адском пламени жизнь, и как она потом всё равно пробивает себе дорогу посреди костного пепла. Чёрно-белая история о мышах-евреях и котах-нацистах, рассказывающая о Холокосте так, что даже самый отбитый его отрицатель начинает чувствовать какие-то непонятные покалывания в районе замещающего ему сердце органа.

Для наших комиксно-пропагандистских целей очень хорош ещё и тем, что «Маус» однажды получил Пулитцеровскую премию — такое порой заставляет задуматься ценителей серьёзного искусства. С помощью «Мауса» я успешно конвертировал множество своих знакомых, снисходительно относящихся к развлекательной культуре в целом и комиксам — ну, а куда ещё можно отнести истории про мужиков, стреляющих лазером из глаз — в частности.

Рассказанную в «Маусе» историю очень тяжело критиковать и ещё сложнее (практически невозможно) лишать прав принадлежности к серьёзному искусству. Верный козырь в нашей колоде. Шпигельман в последнее время немножко сошёл с ума и своими сравнениями ныне действующих политиков с чудовищными фашистскими тиранами чуть-чуть подпортил ауру неуязвимости своего magnum opus, но даже эти словесные экзерсисы неспособны пошатнуть авторитет его творения.

Немец Мавил, пожалуй, ловчее всех прочих комиксоделов умеет плести тёплые ностальгические коконы. Есть ряд американских и западноевропейских авторов, которые, в общем, с технической точки зрения исполняют это не хуже (а то и лучше) Мавила, но специфика и антураж его историй близки нам как никогда.

Он родился в Восточном Берлине, его детство прошло в ГДР, а подростковые годы пришлись на эпоху великих социально-политических событий. Он рос под хруст и треск разрушающегося кирпичного занавеса между миром развитого социализма и неведомого капитализма, и по этой причине, конечно, близок и понятен тем из нас, кто родился в 80-х и чуть раньше.

«Киндерланд» — чудесная история о детских приключениях, школьных буднях, пионерских галстуках, настольном теннисе, дружбе и ходящем ходуном где-то на фоне мире. Приятная, очень лёгкая, на вкус будто шипучка из детства, не требующая никаких познаний о мире комиксов — идеальная отдушина после тяжёлого рабочего дня. Если ваш оппонент полагает, что комиксы стыдно и скучно читать взрослому человеку, дайте ему «Киндерланд». И обязательно потом предложите взглянуть — после того, как он перевернёт последнюю страницу — в зеркало на свою светящуюся неземным теплом и улыбающуюся физиономию.

Макклауда называют «Аристотелем мира комиксов» за его могучее трёхтомное исследование комикса как искусства («Понимание комикса», «Переосмысление комикса» и «Создание комикса»), но в нашей войне с отрицателями значимости графических историй использовать мы будем другой его труд.

Графический роман «Скульптор» — это история о молодом скульпторе, заключающего договор со смертью: гениальность в обмен на то, что жизнь героя отныне сократится до двух сотен дней. Прекрасно нарисованный, изобилующий кинематографическими планами и панорамами этот монументальный труд (почти полтысячи страниц!) не даёт оторваться от повествования ни на минуту.

Применять «Скульптора» следует в тех случаях, когда оппонент не верит, что рассказываемые в комиксах истории могут быть невероятно глубокими, жизненными и трагичными, и при этом не затрагивать тему разноцветных плащей и латексных трико. В рецензии для «Независимой газеты» я сравнивал когда-то «Скульптора» с фильмами Бергмана, и сейчас, пожалуй, хотя и готов с собой тогдашним крепко спорить, всё-таки продолжаю считать, что послевкусие от этого романа сопоставимо с ощущениями после просмотра фильмов великих режиссёров прошлого века.

Комикс, в котором удивительно ярко (несмотря на чёрно-белый рисунок) рассказывается о жизни девочки в переломные для её страны годы. Вероятно это самый увлекательный исторический документ, посвященный Иранской революции 1979 года, её причинах и последствиях — и всё это глазами юной очевидицы.

Тема сложная и серьёзная, но графический роман сварен так мастерски и ладно, что события воспринимаются как одновременно грустный и ироничный рассказ старого друга. Никакого диссонанса сочетание комедии и драмы в данном случае не вызывает — у всех у нас был приятель, который в какой-то момент попадал в пучину сложных трагических событий, но рассказывал о них впоследствии так ёмко, удивительно и весело, что все колючие шипы и ядовитые соки истории вдруг делались лакричными конфетами.

«Персеполис» — комикс о том, как изменяется (и одновременно не изменяется) жизнь человека, попадающего в мясорубку исторических событий, как меняется он сам и мир вокруг него, как сложно бывает говорить с людьми на одном языке, и как ещё сложнее — на разных. Это идеальная история для демонстрации тому педанту, который уверен, что комиксы — это все про выдуманных человечков, нету в них ни малейшей связи с историей и ничему они не могут обучить.

Автобиографическая «Священная болезнь» немного перекликается с «Персеполисом», ибо тоже рассказывает о человеке и окружающем его меняющемся мире. Только на сей раз речь не о революции, а о повседневности — французская семья пытается всеми возможными и невозможными методами излечить своего ребенка от эпилептических приступов, а вокруг бурлит и бьёт могучими ключами жизнь.

Философы и эзотерики, психологи и лидеры сект, таинственные культы и доктора — никто не в силах помочь страждущему. Священая болезнь коконом опутывает всю семью, она подчиняется ей, как жестокому диктатору, она восстает против неё, смиряется и снова восстает. А снаружи происходят великие исторические события — восстают студенты, полыхают войны — и каждое соприкосновение с этими событиями оставляет на коконе новые следы.

Помимо всего прочего, в «Священной болезни» восхитительно подробно воспроизводится детское мифотворчество, рассказывается о том, как детские грёзы, мечты, страхи и желания создают динамичную вселенную, полную невероятных образов, превратно истолкованных закономерностей и неправильно воспринятых фактов. Этот графический роман мы будем советовать тем оппонентам, кто считает, что комиксу недостает глубины, нет в нем сложных живых историй людей, нет философии, нет этических дилемм и нет объёма.

Этот комикс нужно использовать с осторожностью, сверяясь с политическими воззрениями того, кому вы его планируете рекомендовать. Несмотря на то, что автор объявляет себя беспристрастным наблюдателем, заинтересованным лишь в фиксации основных положений палестино-израильского конфликта, по факту оказывается неудержимо левым. Поэтому «Палестина» местами обращается в агитку и глубокое сочувствие и понимание страданий одной из сторон соседствует с утрированным (и даже стереотипно пошлым) наброском мотивации другой.

Но при всём этом «Палестина» — очень насыщенный событиями и фактурой комикс, интересно нарисованный, здорово «смонтированный» и совершенно неглупый. Если ваш оппонент не верит, что в комиксах можно серьёзно говорить о политике, и он искренне тяготеет к левому спектру политической мысли — обязательно советуйте ему «Палестину», он откроет для себя дивный новый мир.

Это комикс, про который совершенно не нужно писать — ибо слов в нём мало, и слова для него значат немного. «Здесь» — это рассказанная через серию восхитительных рисунков поэтичная визуальная история одного и того же места, изменявшегося и остававшегося неизменным на протяжении сотен тысяч лет.

Покажите его тому оппоненту, который полагает, что комикс не может иметь художественно-эстетической ценности. «Здесь» удивительно эффективно воздействует на людей, увлечённых рисунком, верящих, что у каждого рисунка обязательно должен быть идейно-смысловой объём, выходящий за рамки полотна, и отказывающих в этом объёме рисункам из комиксов.

Здесь я, пожалуй, и остановлюсь. Мой опыт показывает, что комбинации (в зависимости от персоны спорящего и его претензий) из нескольких книг этого списка обычно вполне хватало, чтобы переубедить взрослого здравомыслящего оппонента, пребывающего в заблуждении, что комикс — это для скверно умеющих читать дебилов и детей. Я не утверждаю, что нет других подходящих для это книг — наоборот, полагаю, что они есть и их великое множество (кроме того, я выбирал лишь из списка официально изданных на русском книг). Это лишь небольшой набор, успешно показавший себя в дискуссиях с оппонентами.

Кстати, моей бабушке из третьего абзаца я бы, наверное, случись такая фантастическая возможность, показал комиксы «Старшая школа» Андерса Кваммена и «Мой друг Даммер» Дерфа Бэкдерфа.

Первый — про школьника, сталкивающегося с серьёзными проблемами и не очень понимающего, что ему с ними делать, а второй про то, как из одного проблемного подростка под равнодушными взглядами взрослых формируется чудовище. Моя бабушка всю свою жизнь была учительницей, сталкивалась с проблемными детьми, с тем, в кого они вырастали и не вырастали, и, наверняка испытывая дискомфорт от непривычной манеры подачи материала, пожалуй, поняла бы и приняла эти истории. И нам бы, дай бог, нашлось о чём с ней потом поговорить...

Совершенно не факт, что одобрение каких-либо графических романов из этого списка откроет дальше душу человека или, допустим, министра для, скажем, супергероики и манги (скорее всего, не откроет). Но, как минимум, убедит его, что мир комиксов огромен, что есть там небоскребы и лачуги, колодцы, океаны, поля и динозавры.

И, быть может, ваш оппонент, признав ошибку, далее станет осторожнее в суждениях, перестанет всех стричь под одну гребёнку и возьмёт за правило пытаться детально разобраться в вопросе прежде, чем артикулировать свои взгляды и делать поверхностные выводы. Буде такое произойдёт хотя бы с одним из ваших оппонентов (пусть бы и под улюлюканье и кривлянье остальных), значит мир станет немножечко лучше.

Ну и ура, верно?

#мнения #топы #комиксы