Таинственные линии Дайске Игараси
Рецензия на сборник «Летящая душа»
В выборе той или иной книги я часто пользуюсь небольшой долей интуиции, что досталась мне от не слишком щедрой на такие подарки природы. Поэтому нередко беру такую, о которой не знаю ничего или почти ничего. Перед покупкой я лишь немного успел узнать про автора и приблизительное наполнение сборника рассказов «Летящая душа», и я почти мгновенно принял решение этот самый сборник приобрести. На своё счастье. Книга оказалась тем самым hidden gem’ом моего читательского списка, и породила некоторые мысли после прочтения.
Вот они.
***
«Летящая душа» — это сборник из шести рассказов японского мангаки Дайскэ Игараси. Согласно английской Википедии, художник этот известен в основном благодаря работам «Ведьмы» и «Дети моря». Энциклопедия не слишком дотошна в описании биографии и трудов Игараси. Сухие факты: 55 лет, окончил Художественный университет, по «Детям моря» сняли аниме… гораздо интереснее то, что в юности будущий художник проводил много времени в роще, расположенной где-то в пределах его родной Сайтамы. Возраст некоторых деревьев в этой роще достигал нескольких сотен лет. Игараси вроде как и стал рисовать изначально лишь для того, чтобы уловить красоту этого вечного леса. Запомним это. К живой природе в его работах мы ещё вернёмся.
Казалось бы, ну ещё один мангака, мало их что ли. И название по-русски звучит с какой-то неоправданно-возвышенной претензией — «Летящая душа». Однако Игараси-сан не так прост, как кажется.
***
Прежде чем приступить к обсуждению наполнения сборника, следует сказать пару слов о стиле. Игараси — довольно необычный техник в плане рисунка. У него, безусловно, есть свой собственный почерк, как, например, у Маруо или Мацумото. Иными словами, его рисунок узнаваем.
Что особенного в линии Игараси, что она отличается от линий и вышеупомянутых и прочих авторов? Можно было бы снова зарыться в сухую листву фактов Википедии, что, мол, он сначала рисует карандашом таким-то, а потом ручкой вот так-то, но это ни на миллиметр не приблизит нас к пониманию той тайны, которую заключает в себе линия, порождённая определённой рукой в определённых обстоятельствах в сопровождении своих бесконечных сестёр. Строго говоря, эта тайна для нас не достижима в любом случае, но кое-что сказать всё же можно. Для этого нужно всего лишь добросовестно исполнить долг хорошего читателя — внимательно посмотреть в открытую книгу.
Первое, что бросается в глаза при рассмотрении рисунка Дайскэ Игараси — это потрясающая динамика, заключённая в статичной картинке. Нервные движения кончика пера заряжают током текучей подвижности персонажей и окружение; и герои, и мир вокруг них дрожат, шевелятся, перетекают внутри своих беспокойных границ. Подобный эффект можно получить, если рисовать на тонкой бумаге, которая будет лежать на неоднородной ребристой поверхности, однако это будет невыразительный автоматизм, опустошённое подражание. Неровная, но плотная штриховка не даёт стоять на одном месте не только персонажам, но даже стенам комнаты или гигантским валунам. Складывается ощущение, что внутри каждого фрейма изображение постоянно динамически движется. Манга этого художника, кажется, и не требует экранизации, она уже анимирована, т.е. одушевлена.
При подобной вроде как «грязной», нарочито небрежной технике, на страницах сборника легко встретить совершенно разную манеру: Игараси легко меняется (иногда в рамках одной страницы!) от сверхреалистичного кадра до схематичного, напоминающего детские каракули, изображения важного персонажа или события. Немыслимый по энергетическим и временным затратам эпический разворот на наших глазах оборачивается «белым шумом» несчитываемого рисунка, дюреровская щепетильность — нелепой карикатурой.
Поощрение бурлящей силы хаоса в собственной графике, но отсутствие при этом чего-то лишнего — почерк гения.
***
«Крабы, рыбы, чайки, совы, мыши, змеи, рыси, волки, все придут ко мне». Так поётся в песне «Звери» группы «Tequilajazzz». Эта строка вполне могла бы стать незаметным, второстепенным, но важным эпиграфом к сборнику. Животных в книге много, Дайскэ Игараси любит их рисовать и изображает зверей подробно, анатомически корректно и реалистично. Вместе с его «трясущейся» линией рисунка возникает удивительный эффект той самой одушевлённости; эффект этот сильно возрастает, когда как будто случайно забредшие в кадр животные вдруг смотрят прямо на читателя. Разбивают четвёртую стену, как настойчиво твердит искусствоведческое клише. Но ведь для животных стен не существует.
Лёгкостью штриха и реализмом зверинец Игараси напоминает творчество другого любителя наших меньших (больших?) братьев — Майкла Зулли. Животные всегда нарисованы подробнее (и правдивее) людей, хотя все рассказы Игараси в первую очередь о человеке и его заботах. Та же самая подробность и тщательность касается пищи, которую готовят или употребляют герои — если верить короткому послесловию, художник сам прекрасно готовит, и некоторые блюда прорисовывает с нескрываемым удовольствием и, коль уж на то пошло, аппетитом.
Ещё одна цитата, на этот раз самого Игараси, всё из того же послесловия: «В «Летящей душе» я рисовал город, и после этого мне захотелось порисовать лес. Так родилась эта история». Он говорит о рассказе «Слёзы Таро». Написать целую историю, только потому что захотелось порисовать лес — это сильно. В упомянутой новелле ночной лес порождает очень плотную рисовку, через которую местами действительно приходится продираться словно сквозь густую чащобу.
В чём тайна линии Дайскэ Игараси? Мы этого никогда не узнаем наверняка, но можем предположить, что очарованность художника живой природой диких рощ и других заповедных мест свой отпечаток на манере рисунка всё же оставили. Одержимость графической фиксацией еды, животных, растений, приносит в миры Игараси физически ощутимую телесность. Здесь стоит отметить, что, хоть в сборнике нет ни одной новеллы в жанре ужасов, некоторые моменты и сцены манги представляют необычный и откровенный боди-хоррор. И это вы ещё не видели, как Игараси демонов рисует: странное дело, но ничуть не удивлюсь, если в пору юности, шатаясь по рощам Сайтамы, будущий художник на самом деле видел своими глазами одного или двух.
Таинственную красоту беспокойной линии художника закономерно отзеркаливают мистические и подчас лишённые окончательных объяснений сюжеты, даже когда речь идёт о вполне реалистичной на первый взгляд истории. Об этом ниже.
***
Коротко скажем о наполнении сборника. Серьёзных спойлеров не будет, но перед чтением крайне рекомендуется самостоятельно познакомится со сборником; дело, по существу, не в спойлерах, просто всегда уместнее, прежде чем знакомиться с чужим мнением, породить хотя бы зачатки своего.
«Место рождения» и «Всё ещё зима» представляют собой открывающую и закрывающую сборник новеллы. Говорить о них особенно нечего, поскольку они сами предельно мало из себя представляют.
«Место рождения» является не слишком удачным вариантом заигрывания с японским фольклором и рассказывает сверхкороткую и довольно дурацкую историю о лесном духе, который одолжил у главной героини дрова, воду и землю, а потом налепил горшков и люди так узнали, что «здесь очень хорошая глина». Как они целый город рядом с лесом построили и не узнали, в этом месте определённый состав грунта, не очень понятно.
Вторая откровенно ненужная новелла в сборнике — «Всё ещё зима». Она более продолжительна, чем первая, и гораздо интереснее в плане рисовки (стоит отметить весьма необычное кадрирование), хотя сюжетно из себя практически ничего не представляет. Это замешанное на всё том же вездесущем японском фольклоре пережёвывание мудрого во все времена предостережения человеку: не лезь, куда не надо, а если залез, то будь готов к последствиям. Неоспоримый плюс закрывающей новеллы в её фантастической, густой и по-настоящему безумной атмосфере зимней ночи и горячечного бреда умирающего от переохлаждения несчастного путника. А ещё это дебютная история автора.
Обитающие внутри сборника четыре новеллы — это и есть тот сокровенный алмаз, ради которого стоит открыть книгу.
«Летящая душа».
Совершенно сумасшедшая и одновременно меланхоличная история о подселении в тело человека посторонних душ, в начале которой нас встречает слепой глаз умирающего совёнка (его случайно раздавила главная героиня), а в финале ждёт жуткий сеанс экзорцизма в крошечной квартирке, где важнейшей частью ритуала является постоянное поедание бабочек. По сути, это небольшая притча о том, как слишком сильные эмоции, как, например, горе утраты, оказывают деструктивное влияние на разум и тело человека; по поводу тела сказано не просто так, потому что именно в этой новелле Игараси выкручивает регулятор боди-хоррора на максимум.
«Слёзы Таро».
Если почти все остальные большие истории из сборника можно технически отнести к жанру «городского фэнтези», то «Слёзы Таро, убийцы медведей, похитителя богов» — это стопроцентный фолк-хоррор. Необычайно сильный для своих лет мальчик изгнан из деревни за убийство. Однажды ночью он забредает в заколдованный лес и знакомится с девочкой, которую старейшины готовят стать новым воплощением бога-стража этого леса. И если вы думаете, что знаете, что будет дальше и чем закончится эта история, то вы ошибаетесь. На страницах «Слёз Таро» царит настоящая атмосфера страшной сказки, схожая природой со сновидением или яркой галлюцинацией. Сновидческой структуры добавляет и обрамляющая сказку мини-история о гигантской рыбине, которой, возможно, и приснились эти события, пока она дремала на илистом дне под толщей тёмных вод.
«В песке».
Немного сентиментальная история о взрослении, дружбе, любви и самопожертвовании. Слегка ироничному рассказу на руку его некоторая приземлённость, которая работает на контрасте с необычным полуфантастическим допущением в сюжете. Обаятельные персонажи воспринимаются к концу новеллы как хорошие знакомые; поэтому и переживать за них приходится в десятки раз сильнее, когда случается несчастье. Этот рассказ наполнен добротой и пониманием, и хотя бы здесь читателю можно будет немного выдохнуть, особенно учитывая брутальную концовку предыдущей истории.
«Хлеб и кот».
Настоящий шедевр среди других сильных историй и однозначно лучший рассказ сборника. Здесь две важные для Дайскэ Игараси темы — еда и животные — наконец-то выходят на первый план повествования. О самом лучшем следует сказать как можно меньше, поэтому пересказывать сюжетные перепетии будет лишним. Следует отметить лишь две по-настоящему важных особенности этой работы. Первая откроется в одной-единственной на всю историю, но абсолютно гениальной бесшовной метаморфозе строго реалистичного повествования в сновидческий зыбкий мир фантазии и точно такой же бесшовный возврат в привычную нам вселенную спустя несколько фантасмагорических страниц. Вторая же особенность заключается в общей манере развития сюжета, и более всего — в концовке.
Дело вот в чём.
Есть распространённое жанровое клише, утверждающее, что в хорошем рассказе обязательно должна быть ударная неожиданная концовка, где всё объясняется и все концы соединяются, а если у вас не так, тогда дурной вы сценарист. Такой подход характерен для западной культуры с её самозацикленным рационализмом и заплесневелым культом «всеобъяснительства». «Хлеб и кот» имеет неожиданную концовку, но парадоксальным образом это не та неожиданность, которую ожидаешь. В конце невольно вздрагиваешь от запоздалого осознания, что на самом деле история была совсем об ином, а второстепенная линия оказалась главной. Более того, складывается ощущение, что этой новелле не хватает ещё страниц пять-шесть до «нормальной» концовки. Что происходит, начинает беспокойно метаться встревоженный мозг? Что будет с героями? Что это было, в конце концов?.. Но на самом деле финал истории именно там, где его обозначил автор. Дайскэ Игараси, дитя столетних рощ, с присущей многим людям восточной культурной парадигмы мудростью, прекрасно понимает, что любой сюжет бесконечен. Финальный кадр с котёнком шокирует лишь тем, что это совершенно не то, чем вроде бы должна завершиться история. Куда там качественной, но выхолощенной конвеерной ленте голливудских блокбастеров вроде «Шоу Трумана» или «Подозрительных лиц»! Небольшая графическая новелла «Хлеб и кот», рассказывает о реалистичной жизни обычных людей, и всего на сорока семи чёрно-белых страницах показывает, как недосказанность, художественная смелость и истинно природная (так и хочется сказать — животная) свобода творят… Что? Подходящим будет слово «магия». На нём и остановимся.