На глаза Война подкатила слеза и скатилась по мягкой шёрстке его лица. И он мысленно ещё раз попросил прощение за своё вторжение и, не открывая глаз, начал бежать через луг. Его прижатые к затылку уши пронзали крики раненых, мольбы надломленных и последние вздохи усопших растений. Но он знал, что останавливается. Сейчас уже поздно и нельзя. Однажды, будучи ещё ребёнком, он видел, как бывалый солдат, как он сейчас, ступил на непротоптанный луг. А вскоре склонился над молящей его травой, со слезами на глазах, коря себя во всех прегрешениях, выравнивая стебель за стеблем, травинку за травинкой, пока не осознал, что трава медленно, но верно овивает его целиком и полностью своими путами. И вот уже он сам болезненно молит о помощи с таким же испуганным взглядом ребёнка, как у меня тогда смотрящего на него. С тех пор и по сей день этот момент отпечатался на памяти увесистым грузом. А муки совести, как назло, подбирают подходящие моменты для воспоминаний о былом. С каждым услышанным стоном он заставлял себя бежать всё быстрее и быстрее, желая и жалея, чтобы этот миг закончился так же быстро, как и начался. В один момент он решил открыть глаза, чтобы убедится, закончился ли луг, и это решение спасло ему жизнь от неминуемой гибели. Буквально в трёх шагах был резкий обвал, и от накативших воспоминаний он потерял запах, ведущий его через луг в лес. А смерть уже тянула свои руки из бездны тёмной ямы. Выступив лодыжкой вперёд, он начал тормозить, правой лапой скользя по почве и листьям под ногами к краю обрыва. Осознав крайнею степень риска такого решения, что теперь может точно попасть в яму, но уже кубарем, он понял, что ничего не осталась, кроме как прыгать. Надеясь, что за краем пропасти будет на что приземлиться.