Счастье — это выбор: наркотическая антиутопия в We Happy Few

Когда Большой Брат действительно тебя любит.

Само слово «антиутопия» из года в год тащит за собой связку стереотипов. Тоталитаризм, вечная война, тысячи ограничений любых свобод, от свободы мыслей до свободы выбирать партнёра.

Главное же клише — пята. Непрестанное давление на умы людей для управления ими, зачастую ненасильственное, а более тонкое, например — бюрократическое, как у Франца Кафки. Подразумевается, что гражданин антиутопического государства втайне желает освободиться.

We Happy Few принадлежит к другому роду антиутопий: многие сравнивают её с «Дивным новым миром» Олдоса Хаксли, но на самом деле сходство лишь одно — наркотик сома. We Happy Few показывает нам общество, добровольно бросившееся в пучину наркотического забвения и счастья. Адам и Ева повесили яблоко обратно на Древо Познания и запрыгали по весенним лужам.

В мире We Happy Few история человечества пошла по другому пути. После разгрома Франции в ходе Второй мировой войны Германия всё-таки реализовала план «Морской лев»: дивизии Вермахта высадились на британских берегах и оккупировали страну. США не спешили влезать в конфликт на стороне побеждённых, так что с Третим Рейхом бился только Советский Союз.

Война растянулась на долгие восемь лет или даже больше. Победы Вермахта, о которых англичанам сообщали по радио, происходили всё ближе к Берлину. СССР медленно, но верно ломал хребет гидре нацизма. И чем быстрее падал Рейх, тем больше соков немцы выжимали из британцев.

Конфискация транспортных средств, вывоз горожан на «сезонные работы» в Рейхе, не говоря уже о стандартных процедурах любой оккупации: повсеместной проверке документов, постройке КПП, показе пропагандистских фильмов об ужасах большевизма и комендантском часе.

Не очень понятно, как Британия сбросила гнёт оккупации, зато известно абсолютно всё про Веллингтон-Уэллс, островной городок, страдавший от немецкого произвола наравне с остальной Англией.

Оккупационная администрация острова предложила властям города сделку, больше похожую на ультиматум. Жители отдают немцам всех детей младше тринадцати лет, либо немцы пускают в ход танковый батальон, который давно стоит на базе, видный каждому случайному прохожему.

Веллийцы встали перед выбором: восстать и, скорее всего, погибнуть под гусеницами танков, либо подчиниться и выжить.

В итоге, горожане безропотно отвели своих детей на вокзал, и поезд увёз их по мосту в Британию, а потом — в Германию. Со временем нацисты ослабили хватку и постепенно оставили Веллингтон-Уэллс наедине с его горем. Жители упали духом, не в силах простить свою слабость и трусость.

Им было уже не важно, что запросы у cоветской администрации в Германии, которая в 1948 году пала к ногам коммунистов, остались без ответа — русские так и не нашли, куда нацисты дели увезённых детей.

Веллийцы так и не узнали, что немцы никогда не держали на острове ни единого танка. «Тигры» на военной базе были наспех склеены из папье-маше, чтобы устрашить население. То было делом рук не нацистов, а британского генерала Роберта Бинга. Он считал, что большинство людей не поддержит восстание, и немногих смельчаков легко сотрут в порошок, тогда как «танки» полностью исключали возможность успешного бунта.

Исполнительный комитет и другие влиятельные веллийцы не могли ждать приказов из Лондона, о судьбе которого было известно не так уж много. Брошенную немецкую базу вместе с «танками» передали резервным войскам, которым удалось сохранить тайну.

Город же оставался парализованный горем. Лишь в 1950 году удалось найти выход из коллективной депрессии. Среди брошенных нацистами припасов нашлись психоактивные препараты: первитин (форма выпуска метамфетамина), который нацисты добавляли даже в шоколад, различные опиаты и другие вещества.

На основе всего этого блестящий химик Гарри Хоэрт создал радостин, мощнейший эйфоретик, пагубно влияющий на память. Началась массовая раздача препарата населению, и веллийцы попросту забыли о своём поступке. Веллингтон-Уэллс восстанавливался, но уже с учётом необходимости поддерживать всеобщую эйфорию любой ценой.

Вновь открылись магазины, заработал водопровод, система подачи мотилена — минерального топлива, альтернативного бензину, который неоткуда взять. Однако структура общества менялась. Основной функцией полиции стало пресечение отмены приёма радостина, а также контроль границ и мостов.

Управление здравоохранения выродилось, доктора превратились в пугающих соглядатаев, всегда готовых ввести инъекцию живительного радостина тому, кто не хочет принимать его сам. Телевидение перешло на выпуск ободряющих шоу Дяди Джека. Церковь переоборудовали под игру в «Саймон говорит», религию нового общества.

Исполнительный комитет, как можно увидеть в We Happy Few, перестал управлять городом очень давно. Его члены нарушили простое правило «трезвого» дежурства — каждую неделю один из директоров не принимает радостин. Так они и остались: обдолбанные, весёлые, скачущие по разрисованному залу совещаний.

В таком виде Веллингтон-Уэллс дожил до начала We Happy Few в 1964 году.

Людей никто не заставлял глотать пилюли радостина. Общество, струсившее один раз, не попыталось осмыслить и пережить свою ошибку, а просто закрыло на неё глаза. Как и на все другие тревоги. Само понятие смерти у веллийцев исчезло, они в упор не видят труп на мостовой, а про умерших говорят, что те «ушли в отпуск».

Визуально Веллингтон-Уэллс очень похож на другие антиутопии: вездесущие стражи порядка, только одна разрешённая мораль, пропадающие без следа несогласные. Но это сходство зачастую лишь поверхностное, сама суть явлений иная.

Например, цензура. Её задачи в классической антиутопии — скрыть от граждан факты, вредящие режиму, вселить уверенность, найти врага. Да, жители антиутопии обычно сами всё понимают, но спасительное двоемыслие позволяет соглашаться с противоположными суждениями. Публикация фактов об истинном положении дел (плачевном, как правило) лишает правящий режим его несокрушимого образа.

Веллингтон-Уэллс не чужд цензуре, но её цель другая: не испортить настроение читателю. Проблемы представляются как достоинства или вовсе замалчиваются, тогда как в архиве яростно вымарывают любые упоминания о сделке с нацистами. Радостин, конечно, помогает забыть неприятное и закрыть глаза на беды, однако достаточно мощный информационный посыл запросто «отрезвит» даже самого отпетого наркомана. Артуру Гастингсу понадобилась всего одна заметка с фотографией брата — причём не связанная с его «отъездом» — и он тут же отказался от радостина.

Нет в городе и карательных органов. Полиция скорее «прибирает» после очередного психоза или линчевания, у них в участке даже камеры не построили. Доктора возвращают отказчиков в «здоровое» общество, а те, кого они забирают, становятся подопытными и умирают не ради чьей-то жажды крови или вящей веры в режим, а ради царицы наук — фармакологии.

Веллингтон-Уэллс — причудливое отражение даже не общества в целом, а современного человека. Он видится создателям игры безвольным созданием, которым одинаково владеют как пороки, так и совесть. Любое душевное влияние доводится им до абсурда: муки вины — до полного паралича воли, счастье, пускай даже наркотическое — до блаженной идиотии, неприязнь — до крайней жестокости. Жители налепили на свои лица маски с натянутыми улыбками — даже эмоции обратились в гротеск.

Наркотическая утопия охватила не все части острова. В её власти — Парадный район, где расположены властные учреждения, и обширная деревня Гаммельн. Там веллийцы поддерживают относительный порядок, а радостин сглаживает все углы.

За пределами же «приличных» районов мы видим обратную сторону антиутопии. Садовый округ — разбомбленный пригород, куда изгоняют всех, кто отказался от радостина. Одни из них сами пожелали вырваться, другие страдают от аллергии на препарат. Думаете, это волевые люди, строящие свой мир и честно взирающие на ужасы прошлого?

Увы, отказчики — такие же безвольные и слабые, а вдобавок лишённые таблетки счастья. Руины вокруг них остались руинами, сады одичали. Тот паралич от сознания ошибки, что сковал людей после выдачи детей, не отпускает и современных отказчиков. Они бесконечно терзают себя воспоминаниями и мечтают вернуться в царство радостина.

Некоторые из них, будучи оставленными без присмотра, нашли утешение в безумстве разного рода. Вроде сектантов, готовящихся к массовому суициду и перемещению на внеземной корабль. Или фанатов Дяди Джека, построивших карго-культ. Да и простых бандитов, нужных для того, чтобы игроку было кого избивать.

Несмотря на кажущуюся очевидность неправоты веллийцев, Compulsion Games не позволила We Happy Few скатиться в нравоучения. Авторы подытоживают всю историю пугающим вопросом: может, некоторые люди просто неспособны взглянуть в лицо правде? Вдруг они так и останутся «руинами» тех личностей, которыми были раньше? Все мы совершали ошибки в жизни, но возможна ли настолько великая подлость, которая никогда не будет «переварена» и останется бетонной громадой на душе?

Конечно, возможна.

Авторы прекрасно поняли, какую уродливую и неестественную модель они построили. Строй трещит по швам, хотя ни одна живая душа не пытается его сломать: все его беды, включая бунт главных героев — лишь прямое следствие природы этого режима, который и режимом-то назвать нельзя. Неуклюже структурированное разгильдяйство.

О моральном облике горожан легко судить по трём главным героям, которые служат срезом этого общества. Артур Гастингс — цензор, трус и подлец, который отправил своего брата на поезде в Германию вместо себя. Салли Бойл, безответная любовь Артура, когда-то переехала в его дом после смерти своих родителей — чтобы прыгнуть в койку отца Артура. Да и потом она только и делала, что вертела мужчинами, предавая и унижая их. Оливер Старки — человек, из-за доноса которого дочь Джека Уортинга, Маргарет, попала под немецкую пулю.

До чего омерзительные протагонисты! И это не самые худшие представители веллийского общества.

Даже сам радостин угрожает порядку. Авторы трезво смотрят на возможности психоактивных веществ, пускай и делают парочку допущений (радостин не вызывает толерантности, то есть не требует всё больших доз).

При всего лишь одном положительном эффекте (эйфория), препарат вызывает массу побочных действий. Необратимое бесплодие — даже женщины-отказники в Садах не рожают детей. Прогрессирующие проблемы с памятью: да, ради этого радостин и создавался, но его эффект накапливается и становится причиной резких «сумерек».

У всех радостиновых наркоманов усиливается рассеянность. Легкомысленность и припадочно-весёлый образ жизни мешают даже в быту: дома веллийцев обклеены изнутри десятками записок с напоминаниями. Возьми зонтик, причешись, проверь под кроватью, запри дверь на ночь.

Главная опора и поддержка для этих «бабочек» — Дядя Джек и его телепередачи. Во время оккупации Джек Уортинг служил нацистам как «рупор» их пропаганды и главный коллаборационист. Он заплатил сполна. Его дочь Маргарет была убита, когда немцы узнали, что отец укрывает её от поездки в Германию. А после ухода захватчиков Уортинга поместили под стражу.

Но спустя считанные годы, когда Веллингтон-Уэллс подсел на радостин, услуги Джека понадобились вновь — уже как воспитателя.

Утром, днём и вечером Дядя Джек единолично ведёт свои шоу. Этот располагающий к себе джентльмен с мягким сильным голосом вещает в каждом доме и пользуется большой народной любовью — даже среди жителей Садов.

На рассвете Джек напоминает о необходимых действиях (в первую очередь — о приёме радостина). Днём рассказывает поучительные истории (в первую очередь — об опасности отказчиков и их тяжкой доле). Для такой кособокой игры, как We Happy Few, в неё запихнули просто немыслимое количество передач. Даже спустя 65 часов игры я не увидел и половины!

Пускай их посыл одинаков, зато подача всякий раз принимает новую форму. То истории о дальних странах, то приёмы у «доктора Джека», то юмористические шоу, полные бывших расистских шуток, переделанных под реалии Веллингтон-Уэллса. Хоть вообще не уходи от телевизора!

Наконец, вечером Дядя Джек напоминает о комендантском часе, пугает страшилкой о Туманном Джеке, а чуть позже провожает зрителей в царство сновидений очередной сказкой, где злодей непременно говорит с немецким акцентом. Сами сказки звучат в исходном народном варианте: волк не просто сжирает бабушку, а ещё кормит Красную Шапочку её мясом, и в конце никто не режет хищнику брюхо, чтобы спасти девочку.

Вся жизнь веллийцев проходит под наставления Джека, без которых они бы тупили ещё страшнее. Но к началу We Happy Few передаче приходит конец. Джек Уортинг во время записи шоу вспоминает о своей погибшей дочери, его отпускает радостин, а затем он громит студию и убегает. Есть мнение, что теперь он слоняется по ночному Веллингтон-Уэллсу и убивает тех, кто не успел зайти домой до заката — таким образом превратившись в того самого Туманного Джека, о котором вещал раньше.

Старое метро давно брошено, ведь машинисты на радостине разбивали бы составы, а диспетчеры направляли поезда навстречу друг другу. Шахты, где добывается мотилен, обрушились сами и готовы обрушить город, шахтёры то и дело гибнут от ядовитых паров, забывая надеть противогазы.

Система пневмопочты работает лишь чудом, а в телебашне, где цензурируют старые газеты, она давно вышла из строя — теперь капсулы просто ложатся грудами. Ком всё растёт и растёт, лопают мотиленовые трубы, взрываются будки полисменов, отказывают шоковые хлысты.

Здесь надо сделать оговорку. Несмотря на полувековую давность, в мире We Happy Few технологии далеко ушли по пути электрических приборов… и пневматики. И химии. Сеттинг не подпадает ни под стимпанк, ни под дизельпанк, хоть наркопанком его называй. Технический прогресс города — во многом заслуга доктора Фарадей, уроженки Веллингтон-Уэллса. Драма этой женщины — отдельная история, которую придётся опустить. Главное же — её заслуги.

Благодаря ей по всему городу стоят датчики радостина и синхронизированные с ними шокохлысты, башни с катушками, которые бьют током свои цели. Эти и другие технологии совершенно не затрагивают жизнь радостиновых наркоманов, но превращают в ад жизнь тех, кто решил слезть с препарата.

Ночью, когда наступает комендантский час, наружу проступают скрытые проблемы города. Ядовитый газ заливает переулки, по которым прячутся отказчики, сумевшие проникнуть обратно в город, чтобы поживиться едой в домах. Огромные «пылесосы»-радоходы патрулируют улицы, всасывая живых и мёртвых отказчиков, обдавая их живительным парами радостина.

За пределами же чистых улиц Веллингтон-Уэллса ночью творятся ещё большие ужасы. Наружу выбираются моровые больные. Их пожирает грибок, порождённый отходами лабораторий Хоэрта, слитыми прямо в воду. Заражённые со временем умирают и служат грибницами, но до тех пор они плачут в сырых погребах, кидаясь на всех прохожих, или носятся по ночным тропинкам Садов.

Не слишком-то жутко, да? Только пока вы не услышите, как чумные орут вам проклятия на древнеанглийском. Доктора пытались выяснить, как инфицированные узнают (или вспоминают?) этот язык, но результаты в игре не озвучены.

Казалось бы — этого достаточно, но нет. Радостин изначально был не особо универсальным из-за комбинации множества веществ, а потому производился в виде трёх вкусов — шоколадного, ванильного и клубничного, и «неверный» выбор вкуса вёл к ужасному психозу, после которого обычного человек вообще не мог принимать препарат и вылетал в Сады.

Теперь ещё и сырьё для препарата подходит к концу: немецкие склады опустели. Эксперименты с разными вкусами помогли растянуть запасы ценой массовых жертв среди населения, но к концу 1964 года истощатся даже они. Тогда-то и выясняется, что уже разрабатываются альтернативы.

Одной из них занимаются доктора из института здравоохранения — наиболее устойчивые к радостину существа, сохраняющие все прелести здравого рассудка. Почему существа? А вы ударьте одного из них лопатой по спине. Из доктора посыплются гайки. Игра не объясняет этот феномен, и мне, по правде говоря, от этого ещё больше не по себе.

Доктора подошли очень близко к созданию кокосового радостина, но прямо на пороге великого открытия их остановили обстоятельства. Страшный дефицит кадров, например — новых докторов набирать неоткуда, ведь умственные способности жителей деградировали до ужасных величин.

Оставшиеся вынуждены испытывать свой препарат на чумных дикарях и прочих отказчиках из Садов, что закономерно приводит к чудовищным результатам. Мучительные смерти, острые галлюцинации, стёртые из памяти навыки (Артур всего лишь после одного сеанса разучился писать). Лишь несколько «нормальных» веллийцев решили бы проблему, но Антон Верлок, директор лабораторий Хоэрта, запретил докторам брать горожан для опытов. Почему?

Верлок сам разработал решение. Немногим ранее его бывший начальник, Гарри Хоэрт, немного свихнулся и ударился во френологию, лженауку о форме черепа. Лабораторию «спас» Верлок, заперев Хоэрта в камере для подопытных новых форм радостина.

Рецепт Верлока оказался перспективным — и отвратительным. Он разрабатывал новые маски, те самые Счастливые Лица, которые носят все горожане, и в его версии каждая маска содержала два электрода, вводимых человеку через глазницы в нужные отделы мозга. Да, это изощрённая форма лоботомии, чреватая всеми прелестями лоботомии обычной: стиранием личности и всех знаний, редукцией всех умений, вплоть до базовых вроде речи.

По аналогии с Холокостом, технология Верлока не раз называлась «окончательным решением вопроса».

Третье решение ускользнуло от Верлока задолго до начала We Happy Few. Его бывшая коллега и любовница Салли Бойл покинула лабораторию Хоэрта и открыла свою, подпольную. Там она и производила ежевичный радостин, более мощную и агрессивную версию старого препарата с куда более жестоким синдромом отмены. Салли распространяла своё изобретение среди горожан, пользуясь покровительством другого любовника, генерала Бинга (который тоже подсел на ежевичный), и полиции (которая всем составом ест новинку).

Как же ежевичный радостин решил бы проблему? По ходу We Happy Few Салли выясняет, что её наркотик можно создавать из подручных компонентов: растений из Садов, спинномозговой жидкости (ни один донор не погиб!) и отходов производства. Это открытие могло бы спасти текущий строй, но Салли сбежала из города на катере, унеся формулу с собой в Англию.

Даже если выход найдётся, и жителей Веллингтон-Уэллса не выпустят из объятий наркотической эйфории, городу всё равно настанет конец. В нём кончается еда. Сады больше не поставляют продукты, хотя могли бы — отказчики вообще не делают ничего полезного. В самом городе выращивать культуры или растить скот невозможно, а поставки из Британии прекратились по причине, которую я не смог установить.

И дефицит пищи потянул за собой другие беды. Горожане, будучи не в силах взглянуть опасности в глаза, питаются тухлятиной или просто голодают, поэтому в Веллингтон-Уэллсе нет ни одного толстяка. Отчаяние бросает иных людей на кошмарные поступки. Местный мясник разработал полный цикл переработки трупов в мясные полуфабрикаты, которые сбывал населению. И это ещё голод не достиг высших стадий, когда его жертвы просто падают в обморок и умирают.

Судьба Веллингтон-Уэллса расплывчата. После того, как Оливер Старки пустил в эфир последнюю запись Джека Уортинга с его призывом бросить радостин, многие и в самом деле отказались от наркотика, но не все. А даже если все — разве это решит мигом все системные проблемы, что годами росли, скрываемые от глаз населения?

We Happy Few не зря сравнивают с BioShock: это две стороны одного явления — столкновения прогресса с человеческой натурой. Веллингтон-Уэллс — тёмное отражение Восторга. На морском дне Эндрю Райан построил убежище для всех амбициозных гениев, чтобы освободить от тоталитарного гнёта морали. А на островке близ Британии люди, этой моралью раздавленные, сами загнали себя в клетку. В Восторге таланты творили ради построения будущего, ради красоты, а в Веллингтон-Уэллсе все усилия последних творцов идут на то, чтобы замазать трещины на куполе абсолютного счастья.

Хотя влиятельные велиийцы и стараются взять судьбу города в свои руки, их власть слаба и незаметна. Горожане принимают радостин не потому, что отказчиков больно бьют, или потому что в Садах неуютно и нечего есть. Они сами так хотят, им нравится этот образ жизни, а те, кто с ним расстаются — горько жалеют об этом. Мордовороты-патрульные и зловещие доктора — это не враги для жителя Веллингтон-Уэллса, не надзиратели, а настоящие друзья, хранящие покой.

Жаль, что погружение в этот тошнотворно-цветастый мирок сопряжено с уродливыми survival-элементами, беготнёй по плохому открытому миру и другими деталями, которые стоило открутить от игры на стадии диздока.

Но даже с такими оговорками Веллингтон-Уэллс стоит того, чтобы его посетить. Нигде вы не будете так счастливы, как здесь!