Хаминг

Для конкурса: #возвращениевскайрим

– Хелген! – гаркнул извозчик, указывая вперёд.

Я отвлёкся от дневника и посмотрел на чернеющие развалины, в годы Гражданской войны служившие перевалочным пунктом Империи. Десять лет назад здесь погибли мои родители. Память моя избегает произошедшего, но даже те непрочные воспоминания, что окружают это слепое пятно, причиняют немалую боль.

За день до случившегося отец нашёл мне работу – договорился с комендантом гарнизона, что за плату я счищу нагар с подсвечников в крепости. Мне выдали короткий полукруглый нож и усадили перед грудой закопчённых козьих рогов. Атмосфера в гарнизоне была напряжённая: из Черного Брода пришло сообщение, будто предводитель восстания Ульфрик схвачен и его везут в Хелген на казнь. В крепости опасались атаки мятежников. Местному палачу было велено проверить инвентарь, но тот лишь оскалился, опрокинув очередной кубок, и утёр мясистую, похожую на обритую тыкву голову своей маской. К вечеру в сопровождении жрицы Аркея прибыл генерал Туллий. Выслушав указания генерала, комендант спешно выпроводил меня через чёрный ход.

Если бы отец узнал о предстоящей казни, он бы точно не выпустил меня из дома. Поэтому я не стал ничего рассказывать, но с раннего утра устроился на крыльце – под предлогом, что распутываю забытые всеми рыболовные снасти. Отцу моё поведение, наверное, показалось странным, он вышел ко мне во двор, и с подозрением начал расспрашивать, где я собираюсь поставить сеть. Едва печные трубы в округе занялись дымом, мы услышали топот копыт. Я бросил возиться с сетями и стал высматривать имперский конвой.

Когда произошло нападение, я был в доме – лежал на кровати, злясь на отца за то, что тот загнал меня внутрь. Скоро я заметил странное: из камина мерными толчками стали вылетать зола и раскалённые угли, будто кто-то засунул меха в дымоход. Дом затрясло. Всё вокруг гремело и падало. В комнату ворвался отец, чумазый и ошалевший. Он облил меня водой, взял на руки и понёс к выходу.

– Смотри на меня, Хаминг. Смотри на меня, сынок! – повторял отец на бегу. Дыхание его было сбивчивым, а голос неестественно хриплым.

– Где мама? – спросил я, боковым зрением наблюдая полыхающую деревню.

– За воротами, сынок. Нам нужно вырваться за ворота.

Над въездной площадью небо накрыло чёрной тучей, но вместо дождя с неё слетал великий ветер, и сдирал всё с земли. Всюду лежали обгоревшие тела. Отец на мгновенье остановился, а затем с какой-то нечеловеческой силой отбросил меня в сторону. Оправившись, я посмотрел на него. Он стоял лицом ко мне, не обращая внимания на зависшую высоко над ним смерть. Я видел, как она машет своими крылами, как из чёрной пасти исторгает огонь. Я ринулся к нему, но отец вдруг зарычал на меня – по-звериному. Так громко, что я остановился, не понимая, что делать. Когда забравший его огонь стих, я всё так же стоял на месте. Сквозь заложенные уши слышались приближающиеся голоса, и чьи-то чужие руки притянули меня к себе.

– Гуннар, займись мальчиком. Мне нужно найти генерала Туллия, он организует оборону.

– Да направят тебя боги, Хадвар, – приняв меня у солдата, старик начал растирать мне лицо. Внезапно небо надо мной покачнулось, и я свалился без сил.

Я пришёл в себя на полу, закутанный козьими шкурами. Пахло сушёными травами, поблизости мерно потрескивали поленья. Повернувшись, я увидел старика. Тот сосредоточенно толок что-то в ступе.

– Не вставай, – спокойно проговорил он. Голос его был совсем непохожим на тот, что я слышал в Хелгене.

Он подошел ко мне и поднёс ложку с какой-то кашицей.

– Держи во рту сколько сможешь.

Кашица была горькой и сильно била в ноздри. Я лежал и смотрел, как из камина сквозняком выдувает искорки. Пламя согревало моё лицо, от него распространяясь по телу. Я отвернулся к стене и тихо заплакал.

Ночью приснилась мама. Она стирала бельё в реке. Я медленно подошёл сзади и закрыл ей руками глаза. Затем мы долго сидели у воды, слушая пение птиц. Мама вплетала мне в волосы веточки горноцвета. Её тонкие пальцы скользили по моей голове. Рядом нежился на солнце огромный медведь. Рычать ему больше не хотелось.

Я проснулся от холода. Хотелось выйти по нужде, но желание сохранить оставшееся тепло побеждало, поэтому я просто лежал, вглядываясь в чернеющий потолок. Было слышно, как старик раздувает потухшие за ночь угли.

– Выйдем на рассвете, – коротко сказал он и снова повернулся к камину.

Я медленно встал и, не снимая с плеч шкуру, направился к выходу.

– Принесу воды, – прошептал я слипшимся ото сна голосом.

От порога шла тропа. Я подумал, что она приведёт меня к нужнику, но в конце пути увидел только сломанную телегу. Сделав свои дела, я случайно уткнулся в её трухлявый борт и… завизжал. В телеге лежало тело. В ответ на мои вопли внутри хижины угрожающе загремела посуда. Я испугался, что старик меня тоже убьёт, и побежал в лес. Скрываясь за деревьями, я услышал его крики, но не смог разобрать ни слова.

За холмом я почувствовал слежку. Точнее, ощутил на себе странный – выжидающий и голодный – взгляд. Но вокруг было тихо, значит, «наблюдавший» сомневался. Присмотревшись, я заметил притаившуюся в снегу лисицу. Отец говорил, что лисы – существа необычные, а их мех соприроден золоту. Если пройдёшь по лисьим следам, обязательно найдёшь сокровище.

– Лиса, помоги мне добраться до дедушки, – тихо проговорил я, припомнив отцовское наставление.

В ответ лиса коротко фыркнула, отвернулась и потрусила в лес.

Внезапно меня ударили под колено и с силой прижали к дереву.

– Что, пацан, потерялся? – я почувствовал смрадное дыхание гниющего рта.

Грубая рука ещё сильнее прижала меня к стволу, свободная же стала обшаривать одежду.

– Да ты пустой! – с досадой проговорил незнакомец и бросил меня на снег.

Я увидел грязного, косого человека в лохмотьях. Он припадал на одну ногу. А смотрел – будто бы с изумлением, тараща большие глаза. Мне показалось, что он меня узнал и теперь пытается примириться с каким-то неприятным решением. Ещё немного поразмыслив, человек вытащил нож... В следующее мгновение в его шею вонзилась стрела. Человек схватился за неё руками и повалился на снег. Я притаился и стал ждать, надеясь, что лучник видел только его. В глотке бешено колотилось сердце. Из-за деревьев послышались шаги. Меня резко схватили за волосы и ударили по щеке.

– Не убивайте! – закричал я. – Не надо! Я хочу жить!

– А умереть, значит, не хочешь? – зло прошипел знакомый голос. Старик смотрел на меня в упор. – Слушай внимательно! Я с тобой вожусь только потому, что обещал Хадвару! Будешь так глупить – угробишь обоих!

Я кивнул. Тогда старик резко тряхнул мою голову и ослабил хватку.

Обратно шли долго. Я удивился огромному расстоянию, которое пробежал с испуга. Солнце находилось в зените. Я смотрел перед собой, стараясь наступать на следы старика. Шли молча, и звуки природы усиливали наше молчание.

– Набери снега, – не оборачиваясь, строго приказал старик и вошёл внутрь.

У лавки было вбито несколько колышков для сушки посуды. Я снял с одного из них казан и направился к нетронутому участку двора. Возвращаясь к крыльцу, я увидел выглядывающий из-за хижины край телеги. Мертвец ненавязчиво напоминал о себе. Будто не я, а он ждёт объяснений всему, что случилось, и намерен тут лежать, пока их не получит. Я шёл прямо, стараясь не смотреть в его сторону. Подходя к порогу, я незаметно для себя побежал.

Чтобы снег не пригорел, я поставил казан у камина, а сам устроился рядом. Старик резал капусту.

– Я Гуннар. Каменный глаз. Жил в Хелгене, на другой стороне деревни.

– Я Хаминг. Жил… – договорить у меня не вышло. До вчерашних событий в моей жизни прошлого не существовало, и такое состояние было для меня новым.

Старик немного помолчал, будто взвешивая слова, но затем всё же спросил:

– Есть живые родственники?

– Дедушка.

Видя моё недоверие, старик с раздражением указал в сторону стены.

– Тот в телеге вместе с твоим «приятелем» заявились под вечер. Не похожи на разбойников – слишком голодные.

– Они хотели нас убить?

– Они хотели есть. Я дал им краюху хлеба, но, видимо, этого им показалось мало. Вернулись ночью с намереньем забрать остальное. Не знали, что у нас самих тут только это.

Старик отправил в казан капусту и, немного поразмыслив, протянул мне нож и яблоки.

– Нарежь помельче.

Снег в казане подтаял, и Гуннар повесил его над огнём. На поверхности воды плавали небольшие льдинки. Когда вода закипела, он бросил в казан и яблоки. Вытащил несколько веточек из висящего над камином пучка и растёр в ладонях.

Ели быстро, вымакивая хлеб в горячей похлёбке. Доев своё, Гуннар разбередил кочергой уголья, присыпал их золой и стал собираться.

– Где живёт твой дед? – спросил он, перекидывая лук через спину.

– Недалеко от Осенней сторожевой башни. В горах.

– Доедай и выходим. Путь неблизкий.

Я старался не отставать от старика, но держать заданный темп было непросто. Время от времени он оборачивался на меня и с раздражением замедлял шаг. Проходил спокойно несколько футов, затем, по привычке, начинал торопиться.

– Завтра обойдём Ветровую дугу, – сказал он и указал пальцем на полукруглую горную цепь.

Мы стали готовиться к привалу. Начали собирать лежавшие на земле ветки и обнаружили, что с них свисали пучки коричневой шерсти. Взглядом проследив вверх по склону, увидели медленно шагающих мамонтов.

Гуннар усмехнулся:

– Как-то встретил человека, который приехал в Скайрим охотиться на мамонтов. Он где-то услышал, что здесь они падают прямо с неба.

Я не стал ему рассказывать, что, если сильно зажмуриться, а затем резко посмотреть на небо, оттуда и правда может упасть мамонт.

В ущелье мы заходили уже в сумерках. Сразу стали подыскивать место для ночлега и вскоре увидели выскобленную ветрами полупещеру. Внутри чернело кострище, кое-где валялись объедки.

– Накатай снежных камней: заложим подветренную стену, – сказал Гуннар, укладывая поленья.

Вскоре мы разбили лагерь и уселись по разные стороны от костра. Места в полупещере едва хватало. Я смотрел на дымящиеся носы своих промокших сапог и неожиданно для себя спросил:

– Гуннар, а драконий огонь обжигает так же, как этот?

– Не знаю, Хаминг.

Вокруг нас шелестели деревья, где-то отстукивали катящиеся с гор камни. В звёздном небе полыхало северное сияние. Я и не заметил, как Гуннар уснул. Немного посидев, пытаясь угадать в небе астрологические фигуры, я тоже закрыл глаза.

Мне снился птичий базар. Птиц было много, и они сидели на скалах, поклёвывая молодые побеги. Везде шумела жизнь. Крики птиц высоко отражались над морем.

– Бери мелкого, а я разберусь с этим, – чужеродно прошелестело сквозь сон.

Я открыл глаза и увидел перед собой женщину. Она резко потянулась ко мне. Я отпрянул назад и, налетев затылком на камень, потерял сознание. Когда очнулся, было уже светло. Гуннар сидел, привалившись к огромному камню у дороги. Он был весь в крови. Вокруг тоже была кровь – свернувшаяся, бурая. Я потрогал затылок и ощутил, как болит место под слипшимися волосами. Три человека копошились в наших вещах. В ту часть ущелья, где мы остановились на ночлег, солнце ещё не светило, и в полупещере было темно, как ночью. Поэтому бандиты выволокли вещи на дорогу, ближе к повороту.

– Рунольв, подведи лошадь! – жёстко скомандовала женщина.

Ко мне никто не проявлял интереса. Я опустился на землю и медленно пополз прочь от напавших на нас людей. Дорога с моей стороны была почти прямой и хороших укрытий не предлагала. Я подумал, что стоит забраться повыше, и осторожно полез вверх по острым выступам. Руки быстро налились кровью, а кисти перестали слушаться. Пытаясь не свалиться, я начал шуметь, и меня заметили. Трое дружно захохотали, а затем начали бросать в меня камни, весело улюлюкая. Я был уже довольно высоко, и, чтобы не промахнуться, они подошли ближе. Теперь, вместе с оскорблениями и усмешками в меня попадали и пущенные снаряды.

– Что, пацан, на небо собрался?! – крикнул тот, что поменьше, и бросил камень.

– Совнгард в другой стороне, дружок! – откликнулся крупный, давясь от смеха, – Спускайся, мы тебя доведём!

Послышалось удаляющееся лошадиное ржание, и троице сразу стало невесело. Они бросили надо мной измываться и побежали к повороту. Мысль, что Гуннар жив и даже смог украсть у них лошадь, придавала сил. Я подтянулся на плоскую вымоину, оставшуюся от замёрзшего водопада, и стал искать путь на другую сторону скалы.

Я шёл около двух часов по пологой и обдуваемой со всех сторон местности. Ветер сметал с меня оставшееся тепло и растворял в воздухе. Было облачно и из-за этого казалось, что в мире вообще не осталось никаких цветов, кроме белого. Тяжело дыша, я останавливался, смотрел по сторонам, но видел лишь покрытые снегом горы. Между двух вершин я увидел повёрнутую ко мне спиной статую Талоса. На широких плечах бога тоже лежал снег. Он угрюмо держал свой дозор, несмотря на мороз. На осмысленную молитву сил уже не было, поэтому я просто стал кричать в его сторону. Крик множился, отражаясь от скал. Наконец, я упал на колени с чувством, будто падаю в собственную могилу. Меня звала земля, предлагая остановиться и спрятаться от ветра в мягком снегу. Я старался не слушать её уговоров.

Оперевшись на камень, я сидел и смотрел вниз по склону, старался не засыпать. Скалы уже порозовели с верхушки, когда чёрная точка появилась на горизонте. Она двигалась зигзагами, то пропадая, то появляясь вновь, щепкой перекатываясь по белым волнам. Я следил за ней, низко склонив голову к плечу. Снег был глубокий, и лошадь фыркала, выдыхая облака тяжёлого пара. Пар оставался висеть в воздухе, а лошадь шла дальше. Гуннар просто проехал мимо меня. Он потерял много крови, и сознание ему давалось с трудом. Я застонал, но пересохшая глотка издавала только какой-то скрежет. Он остановился будто прислушиваясь, но, кажется, ничего не понял. Это меня рассмешило. Я стонал и тянул к нему пальцы, словно увязший в снегу драугр. Он развернулся и посмотрел в мою сторону. Молча прилёг на лошадь и спустил мне руку. Я уцепился за неё, но подтянуться не получилось. Мы проехали так несколько метров.

– Постарайся, Хаминг. Если слезу с лошади – тут же ускачет, – обессиленно простонал он.

Я держал старика за руку, а тот всё никак не мог меня поднять. В конце концов он нашёл в себе силы и рывком втащил меня на шею лошади. Помог устроиться поудобнее и укутал шкурой.

Утром мы, наконец, обошли Ветровую дугу и спустились к имперскому лагерю. Он лежал у самого подножия, словно его и правда сюда сдуло. С лошади нас снимали солдаты. Они осмотрели Гуннара и отнесли его в палатку. Меня же уложили на телегу и повезли куда-то в гору.

Я пробыл в забытьи несколько дней. Когда приходил в себя, видел перед собой сырые от жара брёвна. Я бредил. За мной ухаживали живые, которых я не узнавал. За их спинами стояли мёртвые, которых я знал хорошо.

Кажется, приходил дедушка. Он ставил на пол тяжёлую заплечную сумку, полную диких трав и о чём-то говорил с ухаживающими. Гуннар несколько раз заглядывал через приоткрытую дверь, но в этом я не уверен. На ночь со мной оставляли молодого данмера. От скуки тот ночи напролёт гремел костяными кубиками, каждый раз показывая мне «шестёрку», если таковая выпадала. Утром его сменяла жрица и прикладывала руки к моему больному телу. Остужающая благодать тишины мне и правда была полезна. Через несколько дней в комнате остались только живые. Мир снова становился устойчивым и поворачивался ко мне привычной стороной.