Ключа не надо
Просто удивительно, как в часто соцсетях ДТФ постят статьи годовалой давности, а свежие события проходят мимо. Запрыгну в остановившийся поезд со своим рассказом.
В качестве картины возьму страницу из комикса Kill Six Billion Demons.
В "Ловце душ" намечалась долгая ночь. Воздух плотный и осязаемый из-за смешанных слоев дымки от сигарет, травки, кальяна и вейпа. Этот воздух можно упаковывать в бумажные пакеты и продавать ностальгирующим ублюдкам из красных шпилей. Или любопытным, которым не довелось жить в Яме и карабкаться по ее ненадежным метафорическим краям к сытости, достатку, высшему извращенному обществу. Мэлчу повезло — несколько лет назад он нашел в Сиэтле кучку подростков, из которых постепенно вырастил настоящих ублюдков. "Голодные псы" уже третье поколение исправно питали его болью, страхом, желаниями, истончая свои души. Два подельника Мэлча заботились, чтобы его банде всегда было с кем повоевать. Так они и кормились.
Бар еще до полуночи изрядно набился кем попало. Когда живешь в Яме, не выбираешь, с кем пить. Мэлч с болезненной гримасой потер рога — крепкие, ребристые, растущие из высокого лба чуть закругляясь, а потом уходя завитками в разные стороны. Мэлч не был красавцем с точеным инкубским профилем или устрашающей мистической мордой они, что в Яме работает одинаково хорошо. Но вот рога у него были славные. Зашибись рога. Он потирал их каждый раз, когда чувствовал себя неуютно, чтобы напомнить себе, кто он такой. Сейчас его беспокоил наплыв посетителей: уличных работяг с широкими, как ладонь, красными подбородками, когтистых тайваньских пожирателей младенцев, сатиров-сутенеров, вездесущих суккубов с вульгарными телами в порванных на модный манер майках с бессмысленными и пошлыми надписями "Slap me daddy", "Sweet as my ass", "Horny". У одной даже была татуировка над лобком, обнаженная драными шортами с низкой посадкой Lucky U.
Мэлч жалел их. Безнадежно отставшие от мира, они кормились отбросами и не могли увлечь перспективную аудиторию. По массивному ящику над барной стойкой крутили в сотый раз рекламу со стримершей Дарлинг. Вот чей банк душ забит под завязку. Она каждую неделю красила волосы в кислотные цвета самых трендовых производителей компьютерной техники для геймеров. Неоновый розовый, кислотный зеленый, фосфоресцирующий голубой. Ей всегда 17, большие глаза подчеркнуты линзами от лучших корейских брэндов, по-детски пухлые губки, маленький капризный носик и белые круглые груди в нарочито соскальзывающей на плечо футболочке или маечке. Когда по земным годам ей стукнет 25, она трагически "умрет" от ножа своего накачанного бойфренда. Это породит, во-первых, массу страдающих поклонников, режущих вены из-за... а черт их поймет, из-за чего. Во-вторых, жители имиджбордов будут поливать задротскую шлюху грязью, равно как ее парня "Чеда", вызывая токсичные споры. В-третьих, новая волна взаимной ненависти феминисток и прочих жителей интернета. И вся эта сладость будет капать на счет Дарлинг, которая к тому времени переродится в новом смертном обличье, обязательно модном и перспективном.
Сейчас она кормилась страданиями юных девственников. Ее имидж предполагал образ такой домашней девочки-геймера, которая несомненно ухаживает за собой, но вроде как не слишком старается. Цветные волосы всегда с темными корнями, так и видишь, как она в твоей ванной намыливает голову новым красителем, наклонившись над раковиной в узких шортах.
Дарлинг заняла хорошую нишу, совращая подростков тысячами ежедневно, затягивая их в круговорот похоти и нездоровых онлайн сообществ. Более того, она косила души и обитателей Ямы, коротающих вечера за просмотром стримов. Мэлч точно знал, что это унизительное дело, и опустил глаза в стакан.
К полуночи отбросы заняли все сидячие и стоячие места. Подтянулись даже славянские маммоны — мужики с брюшком-фартуком в рубашках-поло не по размеру. Шерсть с груди выбивается из воротника и цепляется за массивные золотые цепи. Сальные рыла, дорогие часы и черные телефоны размером с лопату. Всегда потные, живущие по понятиям московские и кубанские пацаны, а еще польские паны, воротилы и зажиточные "люди", у которых в хорошие времена рот влажный от жадности, похоти и обжорства. Медвежьи лапы щупают влажных баб в банях и пересчитывают пухлые купюры. Девиз у маммонов простой и абсурдный для незнающего об их сущности: чтоб все по-людски. Машину в кредит, чтобы плевать на брата-пешехода, а если родственничек разживется колесами, то купить лучше, чем у него. Взятки-взяточки, чтобы свозить свою жену с выводком в Таиланд, а там с мужиками снять проституток. Потому что все мужики гуляют с молодухами, а ты чем хуже? Из такой мещанской рутины получался небольшой, но стабильный ручеек дохода. Короче, маммон — это такой браток, который сидит с тобой в пивнушке и говорит "Ну че ты не по-людски? А? Давай, поехали..."
Китайцам повезло больше — их архаичная культура сохранила подношения и жертвы, так что их кормежка шла прямым путем, без эксплуатации пороков. Они могли позволить себе не выходить из образа в обоих мирах. Щелкающие сухокожие твари в шелках и нефритовых бусах, обычно сморщенные от времени, но с очень мудрыми и ясными глазами. Надо сказать, сам Мэлч был чем-то вроде тощего локального божка. Его ублюдки подкоркой чуяли какого-то Голодного Пса, который сплочал их. Они надирались в хлам в его честь, видели его пасть — глубокую, красную, с тремя рядами зубов — в наркотических трипах, марали его именем стены и упивались мордобоем с его (или банды?) именем на губах. Обрабатывая девиц по-собачьи, они отождествляли себя с Мэлчем, понятия нее имея, кто он такой, и обсидиановая подвеска наливалась кровавым. Мэлч думал об этом и натирал двумя пальцами основания рога, болезненно морщась. Он мысленно повторял: "Ты такой же как остальные, не хуже". Поймать неприятностей в обществе себе подобных проще простого, стоит только показать спину. Если беспокоишься об этом, значит, ты в порядке. Инстинкты работают как надо.
Рядом сидели две ученицы, одна с "Ключом Соломона" под мышкой. Эти ведьмы могли доставить проблем другим путем. Книга напомнила о давнишней истории, когда "Ловец душ" звался "Седьмой Печатью", и его из-за суеверных страхов переименовали, потому что пророчества порой демонстрируют хреновое чувство юмора. Никогда не знаешь, когда Большой Замысел решит, что пожар в баре технически соответствует сломанной библейской Печати. Вот только многие по привычке называют эту поилку старым именем, и говорят, что Замыслу плевать, что накалякано на вывеске — он зрит в суть.
У Мэлча была только одна догадка, почему столько сброда натолкалось в вечер среды в этот бар. Что-то происходит. Он был готов поклясться, что в "Запретном плоде" и "Истощении" народа не меньше. Его сородичи издревле, подчиняясь коллективному бессознательному, собираются в толпу перед значительными событиями, а затем, повинуясь все тем же древним испульсам, соединяются в одно целое в оргии или мордобое — разница небольшая.
Мэлч сунул в паучью клешню бармена подвеску — буквально на мгновение — и двинул к выходу. Но паршивый день на то и паршивый. Из допотопного ящика раздалась унылая сирена, и десятки черных, красных, подернутых бельмами и язвами глаз прилипли к экрану. Господин Мефистофель в черном, как слепота, итальянском костюме держал под локоть то, что еще неделю назад было ангелом. Тонкое, но без сомнения женское тело, было в ослепительно белом платье с высоким горлом, таком цельном, что казалось, в крое нет ни единого шва. Рукава открывали нежные бледные руки и ниспадали до пола. Большие блеклые глаза смотрели прямо перед собой, в белых длинных волосах текли черные смолянистые пряди. А за спиной было два грязных и мятых, словно им мыли полы в нужнике, крыла.
— Ангел Ауриель выразила желание присоединиться к моему Легиону Гордыни. Теперь госпожа Ауриель официально одна из падших. Нам осталась одна небольшая процедура, после чего моя новая подопечная займется своими обязанностями. Госпожа Ауриэль?
Она потупила взор и в легком поклоне произнесла:
— Ждем всех жителей Ада на процедуре обрезания завтра.
Если они говорили что-то еще, то разобрать это было невозможно: "Ловец душ" агонизировал. Паучий бармен колошматил лапами по стойке и трещал хелицерами. Пуза маммонов давили друг на друга в потных объятиях. Костлявые черти таскали суккубов за волосы, попутно разрывая одежду на себе и них, и масляные пьяные огоньки на поплывших женских лицах вспыхивали в красном чаде. Ведьмы скандировали имена своих многоликих господ, а алая вязкая струя брызнула на постер с Дженис Жоплин.
Мэлч пробивался к выходу так отчаянно, как дикий зверь выталкивает себя из утробы, задыхаясь и брыкаясь. Его тошнило и желчная струя жгла горло, едва сдерживаемая мышцами. В мутном от вездесущих серных паров переулке стал понятен масштаб задницы: вся Яма бесновалась. У Мэлча болела спина, но он точно знал, что его выплюнула из массы кишок и нечистот Бездна, и ничего у него там болеть не может! Наверное, именно из-за его полного наплевательства на дела ангелов, он задержал на мгновение взгляд на Ауриэль, а не предался буйству. Ее тонкий рот едва искривился в улыбке.
— Блять.
— Мэлч! Мэлч! Ты слышал?
— Все слышали. Тонкий чернявый инкуб Ленни навис над ним, что не прибавляло сил сопротивляться тошноте.
— И что теперь делать, Мэлч?
— Валить. Тут начнется настоящий ад.
— Мэлч? Разговора не получилось.
Мэлч несся через переулки, помойки, мимо бурлящих толп и сплетений тел, несся мимо азиатских лавок с тошнотворным месивом еды, несся прямо в свою халупу в многоэтажном нагромождении трейлеров, единственным достоинством которой был вид на красные шпили. Он закинул в армейский вещмешок бутылку текилы, анкх, пачку старомодных контрактов (вдруг пригодится?), пнул от холодильника безмозглого, с жирным прыщавым гузном импа, выгреб остатки съестного, затем сорвал изображение Будды со стены и забрал из тайника два зазубренных от старости армейских ножа. Теперь оставалось молиться (кому? А вдруг услышит?), что какой-то идиот зовет его. Идиот звал. Впервые за день ухмыльнувшись, Мэлч встал в круг призыва и ушел в мир смертных.