Имя для дочери

Фантастический рассказ о рождении главной героини игры «Вагон-Вагон». О том, как отец шёл в роддом и разговарал со встречными о Пламени, о ведьме, о стакане молока в старости, о Прогресс-программе.

Рассказ написан четыре года назад. Был опубликован в журнале «Уральский следопыт», вошёл в сборник «Убит поток». Первый для меня робкий эксперимент с интерактивной литературой. Он мне показался удачным, и следующая история из мира Прогресс-Программы вылилась уже в полноценную игру – «Вагон-Вагон». Статью о её разработке можно найти здесь же, на dtf.

Дальше рассказ будет говорить сам за себя. Буду очень рад комментариям и критике.

Девять новых заказов. Семь из дома престарелых в какой-то деревне далеко-далеко на юге - обычная рутина. Ещё два от четы инвалидов - намного интереснее.

И письмо.

Отправитель незнакомый. И заголовок странный. Очень. Возможно, какая-то ошибка.

Сначала он медленно и тщательно читает один за другим тексты заказов. Делает пометки в истрёпанной тетради. Накидывает по свежим впечатлениям пару схем. Перечёркивает одну. Пишет: «Сложно, подумать».

Переходит к письму. Медлит, прежде чем открыть. Смотрит ещё раз на заголовок. «Родилась дочь. Нужно выбрать имя».

Читает. Письмо короткое. Всего три предложения.

Последнее: «Завтра ждём в роддоме».

Он сидит некоторое время без движения. Воздух сухой, тяжёлый. Жужжит терминал. Снаружи прижались к окну чёрные листья клёна. Где-то в подполе тонко, жалобно пищит мышь.

Записывает в тетради: «Имена: Агния, Мара, Тамила, Юна». Дополняет: «Выбрать!» Подчёркивает двумя чертами.

> Агния

Обводит имя Агния. Ставит после три вопроса.

> Мара

Обводит имя Мара. Рисует рядом лицо. Одно, другое. Лица выходят страшными.

> Тамила

Обводит имя Тамила. Пишет что-то неразборчиво в скобках. Вымарывает.

> Юна

Обводит имя Юна. Пожимает плечами. Заходится кашлем. Бьёт по груди кулаком.

Девять месяцев назад это произошло.

Она шагнула из снежной вьюги в его дом. Отряхнулась. Сняла шлем. По-хозяйски огляделась. «Погодка!» - сказала. Волосы спутанные, давно немытые. На щеках румянец. Толстые перчатки пахнут бензином.

– Привет! От Радости я.

– Здравствуйте, – ответил он.

Потом они пили чай. В корзинке лежало шесть пирожков. Она куталась в старый материн плед — из щелей в окнах дуло, было холодно. Болтала с набитым ртом. Что-то про изменяющийся мир, про Прогресс-программу. Он слушал. Кивал. Черкал в блокноте.

Как звали её? Не говорила. Он бы запомнил. Записал.

Дальше — вечер. Они играли в шахматы. На истёртой, заляпанной доске. Она заметила футляр на шкафу и взвизгнула: «Я отсюда не уйду, пока вы со мной не сыграете! Шахматы... это же... колоссально!»

Он поддавался и проиграл первую партию. Потом перестал поддаваться и неожиданно снова проиграл. Причём как-то быстро и безнадёжно. На третью партию он настроился уже как следует. Перед каждым ходом подолгу думал, мусолил во рту карандаш, даже достал с нижней полки шкафа клеенную-переклеенную книгу «Дети играют в шахматы» и пролистал несколько страниц с дебютами. По этой книге учил его когда-то отец.

Гостья тоже была вся в игре. Сложила руки по-ученически, подалась вперёд, закусила губу, восклицала при каждом его удачном ходе что-то в духе «Ужас какой!».

В итоге он всё-таки победил. С огромным трудом.

С удовольствием вспоминает один за другим все ходы. Путается где-то на середине партии и уже направляется было искать дневник с записями, но останавливается на полушаге.

Дочь!

Наливает остывшей воды из чайника. Наблюдает, как свет лампы отражается в стенках стакана. Пьёт короткими глотками.

Дочь. Имя. Нужно выбрать.

Агния, Мара, Тамила... Та-ми-ла... Юна.

> Агния

– Какой взгляд!.. Суровый. Аж жуть берёт... Кто это?

– Агния. Она грозит.

– Кому?

– Каждому. Потому что все мы живём неправильно.

– Тётенька, не надо так переживать, - сказала гостья и осторожно погладила идола по деревянным волосам. Засмеялась. Потом спросила:

– Скажите, а вы сами в это всё верите?

– Во что?

– Не знаю, в Великое Пламя, наверное. Чему тут у вас все поклоняются?..

– Пламени... Но это не так просто. Если хотите... Я тут размышлял немного на эту тему...

– Какой вы забавный всё-таки!

– Почему?

– Всё время смотрите в эти свои дневники... Смешно!

Она расхохоталась, запрокинув голову. Он тоже весь расплылся в улыбке.

Разговор этот был уже утром. Её грязный мотоциклетный комбинезон валялся в углу. Сама она сидела на кровати в его старой однобортной тужурке, скрестив ноги. Прекрасные голые ноги с отчётливыми голубыми венами.

> Мара

Ведьма. Скрюченная косматая ведьма. На сизом бородавчатом лице безобразный рот с кривыми зубами. Мара.

Ей носят в дар мышей, и она поедает их живьём вместе с хвостиками.

Ещё ей носят новорождённых младенцев. Она проводит грязным пальцем по их животам, ухает, хохочет. Или молчит. Смотрит только подслеповатыми глазами...

Но случилось так, что однажды извечный порядок вещей был нарушен. В одной семье родился ребёнок. Отцом был молодой учёный. Не местный. Приехал издалека, из сияющего тысячей огней стольного города. И он не захотел показывать младенца ведьме. «Зачем?» - спросил он. И мать не смогла его убедить. С тяжёлым сердцем смирилась.

Тогда хвори одна страшней другой приключились с новорождённым. Еле теплилась жизнь в крохотном тельце. Все говорили учёному: «Иди к Маре. Падай на колени. Моли о пощаде! Иначе — конец!» Но он был непреклонен.

И мальчик выздоровел.

А ведьма вскоре исчезла. Как? Куда? Никто не знает.

Сказка о Маре. Вот, что он помнил об этом имени.

И ещё Марой звали одну чудную облезлую кошку, которая давным-давно уже умерла.

> Тамила

Маленькая девочка в квадратных очках с толстыми дужками. Она появились рядом с их домом на следующий день после переезда. Сделала несколько кругов по улице, заглянула через забор.

Отец крикнул ей весело, дескать, заходи. Она зашла мелкими шажками, встала, потупилась.

Их семьи были чем-то похожи. Мать — коренная, местная. Отец — другой.

Её мать — склочная баба с родимым пятном во всю щеку. Вытирает испачканные землёй руки о передник и вечно орёт — такой он её запомнил. А отец — тихий, худой, с прямой спиной, в белой отглаженной рубашке. Везёт на телеге сено на рынок... Потомок какого-то знатного рода. Этот род, конечно, здорово ощипала Прогресс-программа... Но что-то такое в её отце осталось. И в самой Тамиле.

Они подружились.

Лето. Марево. Маленький пруд под сенью деревьев. «Хочу, чтобы в мире не было ссор, - говорила она. - Чтобы никто ни на какого никогда не кричал...» И плакала.

Добрая маленькая девочка.

Стала толстой доброй тёткой. Переехала в соседний посёлок... Он помогал ей как-то с составлением заявки на домашнего робота. Она поила его чаем. Вокруг были дети. Приносились, уносились, давали советы, хватали подгнившие яблоки из облупленного эмалированного ведра, тузили друг друга, хохотали.

Хорошее имя Тамила.

> Юна

Аппарат назывался ЮНА. По фамилиям его конструкторов. Он упал на севере, в лесу, не так уж далеко от этих мест. Ухнул в мгновенье ока, со страшным грохотом. Но капсула выдержала. Человек внутри остался жив. Побывал в космосе и вернулся. Впервые за всю историю эксперимента.

Это был грандиозный успех Прогресс-программы. Успех новой формы организации общества. Когда планированием жизни занимаются вычислительные системы. А люди предлагают, голосуют, исполняют, но никогда не принимают стратегических решений.

И очень символично, что на слуху осталось имя аппарата, а не его пилота. Именно аппарат стал героем. В честь него стали писать песни, снимать фильмы, называть детей...

Но что теперь означает это имя? Юна? Может, это символ больших, но не сбывшихся ожиданий? Ведь тот запуск так и остался единственным удачным... Да и сама Прогресс-программа с тех пор сильно изменилась. И непонятно в какую сторону.

Следующее утро.

Молчан выходит на улицу в одних подштанниках.

Тихо. Зябко. Только-только начинает светать.

Обливается холодной водой из бочки, фыркает. К груди пристаёт кленовый лист. Молчан смотрит на него, отлепляет.

Уже совсем скоро все вокруг будет жёлтое, красное, бурое. Но пока лето ещё держится.

Отдышался. Теперь чистит зубы электрической щёткой. Сморкается.

Делает зарядку. Приседания, махи, прыжки на месте.

Тем прекрасным утром он тоже делал зарядку. А она высунулась из окна — растрёпанная, круглая, милая — и хохотала. Сказала потом, что очень смешно взлетала в воздух его борода.

Это утро тоже отчего-то прекрасно. Свежее, ясное, другое какое-то. Не такое, как вчера.

Одно плохо – работа, новые заказы, сроки... Теперь всё это придётся отложить. А заказы при том непростые, интересные...

Взять эту чету инвалидов: муж – бывший шахтёр – потерял руки из-за несчастного случая десять лет назад. И вроде всё – жизнь закончена, осталось только смириться и терпеть... Но вот выходит декрет от электронного правительства о контролируемом будущем. Делайте, де, любые заказы, а машинки посчитают, как их наиболее эффективным способом выполнить. И этот инвалид захотел себе новые механические руки. Не какие-то ущербные протезы. А настоящие руки. Ничего похожего никто никогда не делал.

И задача Молчана теперь – запрос этот переформулировать, перевести на машинный язык и отправить в систему. Да не просто отправить, а чтобы эту задачу взяли в работу, чтобы не затёрли, не отложили. А по первым прикидкам там чуть ли не отдельный институт надо создавать... Значит, нужно найти какие-то похожие заявки, скрепить вместе, обосновать... Тяжело! Но возможно!.. Такая работа...

Он тщательно одевается. Болотного цвета брюки, чистая рубашка для служб в храме, отцовский потёртый пиджак, носовой платок... Но платков нет. Ни одного. Раньше были. Год или два, или десять назад.

Вздыхает, причёсывается. Гребешок пластиковый, зелёный, с двумя отломанными зубчиками. Ему тоже лет десять.

Достаёт из-под стола рюкзак. Протирает тряпочкой пыль. Кладёт внутрь флягу с водой и несколько чистых тетрадей. Запирает на ключ все шкафы.

Обходит вокруг свою хибару и идёт к большому дому. Это дом, в котором он вырос. Сейчас окна и двери наглухо заколочены. На крыше — птичьи гнезда, крыльцо утопает в сорняках.

Садится на покосившуюся скамеечку у окна. На дорожку.

Основная часть деревни находится на другом берегу. Здесь — несколько разваливающихся домов, прогнивший пирс и храм Великого Пламени, покрытый облупившейся оранжевой краской.

Он проходит мимо и смотрит на храм сквозь дыру в ограде. Когда-то верховной жрицей здесь была его мать. Шествовала в широком плаще с узорами по своим владениям. Медленно. Грозно.

С её смертью и включением деревни в Прогресс-программу храм быстро захирел. Иногда, по большим праздникам, здесь служил жрец из районного центра, но это уже было не то, совсем не то.

В прозрачном синем небе вьётся стая птиц. Сами маленькие, с длинными жёлтыми клювами – время от времени пронзительно кричат. Будто ругаются.

Река широкая, спокойная. Блестит от лучей утреннего солнца. На пирсе тёмная фигура в тулупе. Согнулась в три погибели. Держит удочку.

Это Горбатый. Второй и последний обитатель этого берега.

Самое интересное в Горбатом – это его нос. Не горб. Горб вполне обычный. А нос – нет. Прямой, с широкими волосатыми ноздрями. Слишком торчащий. Нагло, презрительно торчащий...

Презрительно к кому? Чему? Когда-то он уже рассуждал на эту тему. Даже записал в дневник... Презрительно к опасности? Презрительно к людям? Презрительно к Прогресс-программе?.. Что-то в этом духе...

Сидит, нахохлившись. Смотрит исподлобья. Его тулуп весь в прорехах и дурно пахнет. Очень дурно.

– Доброе утро, товарищ. Мне бы на ту сторону...

Горбатый сверлит его глазами, двигает челюстью, но ничего не отвечает.

– Товарищ, если позволите... – снова принимается Молчан, но почему-то осекается. Замирает в растерянности.

Наконец Горбатый спрашивает:

– Зачем?

– Что, простите?..

– Зачем на ту сторону?

– Дочь родилась. В столице.

Ещё пауза. В реке среди кувшинок дёргается поплавок. Рыбак подсекает и снимает с крючка среднего размера леща. Кидает в ведро.

– Пошли, – говорит.

В молчании они бредут к лодке. Напрямую, через впадающий в реку ручей. Хлюпают болотные сапоги. Кружатся стрекозы. Прячется под корягу, шевеля усами, сом.

Дошли, сняли брезент, столкнули лодку в воду. Горбатый садится на вёсла.

– От кого дочь? – спрашивает.

– Если позволите...

– А! От той. На снегоходе. Помню. Без головы.

– Без головы?

– Да. Как назовёшь?

– Кого?

– Дочь.

> Агния

– Агния... – Он крутит головой, хрюкает, оценивает. – Это хорошо.

– Да...

– Агния – жрица, покровительница, хозяйка... Жаль, мать твоя не дожила. Вот, кто был хозяйка так хозяйка.

– Да…

– При ней всё было по-другому. Большая была деревня. Шумная. Весёлая. И все знали: что-то плохо - иди к ней. Она направит. И накажет, и наградит, и суд совершит. По справедливости. По воле Великого Пламени... Да, Пламя жило в каждом доме. И в моей хате мальцы пищали. Где теперь? Нет. Упорхнули с мамкой.

Он хрюкает несколько раз, вытирается рукавом, продолжает:

– Ты думаешь почему я пить стал? Потому что Прогресс-программа пришла и сказала: не существует вашего Пламени, и вечного ничего нет, а после смерти мы — тьфу, и исчезли без следа. Только и вспоминай... А это... Это мерзкая ложь! Но жрица наша не может возразить – нет её больше, а сын её и сам...

Он осекается, некоторое время молчит, бормочет:

– Агния – хорошее имя, – И тут же добавляет с усилием... Не просто с усилием, с каким-то колоссальным внутренним напряжением:

– Мы будем бороться. И, знай, мы ждём тебя... И верим, ты спасёшь нас. Возвращайся. С дочерью.

– Куда? – спрашивает Молчан.

Горбатый морщит лоб.

– Просто возвращайся сюда. В деревню. Не оставайся там...

> Мара

– Мара... Сильной будет женщиной, это хорошо... – говорит он. – Сейчас нужна сила. Нехорошие дела творятся. Прогресс-программа эта. Безбожие. Пережить, перетерпеть...

Смачно сплёвывает за борт.

– Вот у меня нет сил. Меня размазало... И вся моя судьба... Я же сам теперь её хозяин, да? Пламени нет и слушаться больше некого... Моя судьба – сиди, молчи, уди рыбу, получай задарма жратву. Загнивай.

– Мы могли бы что-то подкорректировать. Для этого достаточно подать заявку в электронное правительство. Форма очень простая. Со своей стороны я готов...

– Не надо! - прерывает Горбатый. – Не надо мне подачек. Не хочу мараться...

Он налегает на вёсла и хрипит:

– Я теперь сам за себя! Меня теперь не проведёшь!

> Тамила

Горбатый качает головой и произносит:

– Не надо.

– В смысле?

– Ты же гулял с Тамилой, пока она, того, не отчалила.

– Прошу прощения, но я не...

– Слушай, дело говорю. Гулял. Не понравится это твоей новой. Бывших не любят они. Бабы. Моя вот тоже...

Он перестаёт грести и дёргает головой, словно отгоняя наваждение.

– Была моя, да не моя... – шепчет. Снова берётся за весла.

– Короче, не надо. Да и курица она, эта Тамила. Не живут сейчас такие.

– Она хорошая, честная женщина.

– Ты на ней не женился, а?

– Нет.

– А урод этот из посёлка её бросил?

– Да.

– И она охапку детей одна тянет. А?

– Да.

Течение сильное, лодку чуть сносит, и Горбатый налегает на весла. Пыхтит. На шее выступает пот. Некоторое время они не разговаривают.

– Ну не курица? - спрашивает наконец.

> Юна

– Юна... Ну, даёшь... Тьфу, мерзота, - он смачно сплёвывает в реку. - Значит, ты всё-таки из этих. Ага.

– Почему?

– Потому что это их имя.

– Чьё?

– Их. Прогресс-программы. Врагов.

Он плюётся ещё и продолжает с яростью:

– Их никто не звал! Мы жили в нашей деревне, как отцы, деды, прадеды. А они пришли и устроили всё это... Помнишь эти лыбящиеся хари?.. Роботы их, сортиры красивые, звон этот из телевизора... Звон-звон-звон, как раньше мы плохо жили: и то не так, и это не этак - а сейчас мы заживём, так заживём; честно, по справедливости, по плану! Ага, нах такую справедливость!..

– Но Юна...

Горбатый с силой налегает на весла.

– ЮНА – это машина. Рычаги, кнопки, мозг компьютерный... А внутри был человек. И кто знает про этого человека? Как его звали? А ведь он был главным в полете! Он был пламенем... В этом суть. Зырь: они хотят сделать из нас машины. Все эти программы, правила — это способ нас контролировать. Нас программировать!.. А души наши, всполохи огня мирового — загасить, растоптать... Несчастные мы несчастные...

Когда лодка уже почти касается носом противоположного берега Горбатый наклоняется вперёд и говорит:

– Ты умный, да. Ты сразу понял, куда дует ветер. И отрёкся от нашей веры. Самым первым. Мы помним.

– Простите, но...

Он отрыгивает, выпускает облако вони, прикрывает рот рукавом, скалится.

– Мы не осуждаем. Новый мир — новые правила.

– Но...

– Главное – пусть дочь знает, откуда вышла. Свои корни. Нашу деревню. Бабку-жрицу... И тогда она сама найдёт путь к Пламени.

Лодка причаливает.

Другой берег. Здесь всегда была жизнь. Школа, почта, магазин, пожарная вышка, остановка автобуса. Одноэтажные деревянные дома с резными ставнями, зелёные сады вокруг, низкие заборчики, картофельные поля. На разбитых улочках — дети, собаки, козы, гуси.

Молчан давно здесь не был. Несколько лет. Теперь он идёт по заросшей, едва видной тропинке к остановке. Смотрит на знакомые дворы, дома. Все запущенные, покосившиеся, заросшие...

Здесь жил дед, который построил самолёт. Все мальчишки помогали ему. Самолёт был неказистым, страшным, но все же смог подняться в воздух и даже перелететь на другой берег. Это было счастье.

А здесь обитал дядя, которого однажды ночью зарубили топором и бросили в ближайший ручей. Мирный дядя. Попивал, конечно. Но по пьяни не буйствовал. Плакал все больше. Убийцу не нашли. Хотя и не искали, кажется.

В небе над домом дяди висит аппарат, отдалённо напоминающий голову чёртика. Из прямоугольного беззубого рта во все стороны тянутся провода. На кончиках антенн-рогов мигают лампочки. Это местный сервер Прогресс-программы. Хотя поток сообщений через него небольшой, он часто отключается без причины. Молчан грозит ему кулаком. Едва заметно улыбается.

Вот и автобусная остановка. Вся какая-то волнообразная, металлическая, гладкая, новая. Такая, что и не поймёшь сразу, остановка ли это. Всё-таки остановка. С табло и встроенным терминалом электронного правительства. Ничего не работает. В углу терминала кто-то успел намалевать похабное слово.

– Ты с того белега, да?

Мальчуган лет пяти. Беленький, ясноглазый, чумазый. В больших не по размеру штанах с вытянутыми коленками. В руках держит резиновый мяч.

– Да.

– Привет!

– ...Доброе утро.

– А где твой голп? – спрашивает мальчуган и чихает.

– … Голп?

– Ну... голп. Такой, – Он показывает на спину. – У вас тем все такие, голпатые. Ты же с той стороны?

– А! Горб!

– Угу.

– У меня нет.

– Угу.

Мальчуган ещё раз чихает. Разговор заходит в тупик.

– Ты не знаешь, случайно, когда придёт автобус?

Он пожимает плечами в отвечает:

– Сколо. А куда ты едешь?

– В столицу. У меня дочь родилась...

– Маленькая?

– Не знаю. Маленькая, полагаю.

– Должна быть маленькая.

– О...

– А как назовёшь? Буля, наверное?

– Буля?

– Всех маленьких девочек называют Буля. Б-у-у-у-у-ля! Смешно.

– Я назову её...

> Агния

– Бууу, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.

> Мара

– Пщ, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.

> Тамила

– А мама говорит... – произносит было мальчуган, но останавливается на полуслове, чешет нос и подбрасывает мяч.

> Юна

– Беееее, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.

Автобус. Появляется из-за леса. Медленно тарахтит по кочкам. Маленький, жёлтый, грязный.

К этому времени Молчан уже дремлет. Бросил на траву рюкзак, сел, прислонился к нему, скрестил ноги, повернул лицо к солнцу, прикрыл глаза.

На пастбище за деревней мычат коровы, скрипит ржавый флюгер на ближайшем заброшенном доме, каркает ворона, крякают утки, шумит лес.

Родилась дочь... Такие дела...

Автобус подъезжает к остановке. Кренится на правый бок. Стёкла опущены. Салон весь забит. В окнах головы. Квадратные, металлические головы разных размеров... Не люди. Роботы.

– Деревня Вороний Куст! – громогласно объявляет водитель. Дородная тётка в шерстяной шапке и оранжевом жилете.

– Мелкий, давай на выход! – орёт после паузы. Внутри начинается какое-то копошение, но никто не появляется. Тётка вздыхает так, что дрожит весь автобус, задом выбирается из своей кабины и заходит в салон.

– Ну-ка убрали свои клешни из прохода! Ты, длинный, голову пригнул! Вот так! И ничего пищать..

Наконец она выкидывает на улицу маленького робота на гусеницах. В лапках он держит что-то отдалённо напоминающее метлу. Глянув по сторонам, он тут же подползает к остановке, брызгает едкой жидкостью на похабную надпись и принимается тереть.

– О... Ты ко мне что ли, красавец? – спрашивает тётка-водитель у Молчана.

– Да.

– Ну, заходи, – открывает она дверь кабины.

– А туда?.. – указывает он на салон с роботами.

– Они там друг на друге штабелями лежат. Железяки хреновы. Не поместишься.

В кабине тесно, пахнет супом, везде шелуха от семечек. Громко играет музыка. Старые песни. Из детства.

Сидеть приходится на маленьком откидном стуле, подогнув ноги. В бок упирается огнетушитель. Неудобно.

Едут.

– Развожу вот, понимаешь, – говорит тётка. – Всю кровь выпили болваны эти. Говорили: они умные, что люди. Сами будут входить, выходить, все дела делать, ты им только остановки объявляй. Ага, накося выкуси!

– А зачем вы их, простите?..

– Потому что больше некому. По расписанию транспорт им сделают через полгода. Понимаешь, да? План, загрузка, то-сё... А я вози!.. Но зато вот честно скажу, что они там обещают в электронном правительстве, всё выполняют. И вовремя! Тютелька в тютельку!..

– Да... - Молчан кивает.

– Не знаю уж, кто там всё решает, машины – не машины, главное, чтобы результат был, я так рассуждаю... Вот ломался у меня автобус – пылесос, знаешь, древний, заслуженный, с норовом... Подожди-ка... Эй! Не орать там!.. Слышал, да? Распищались! Кнопку зажало у кого-то, и пошло... Так вот, сломался мой пылесос. Я думаю, ну сейчас пойдёт бюрократия, но нет! Посчитали, повертели, красной лампочкой помигали из ящика ихнего — и через час ремонтника прислали. Первой категории ремонтника, не хухры-мухры. Вот так вот! Важное дело делаю! Роботов развожу!

Молчан кивает ещё раз.

– Слушай, красавец, а ты-то куда намылился? Чего не на работе? Чего план не выполняешь, как все люди?

– У меня дочь родилась. В столице. Еду.

– О! Ну поздравляю папаша! От души, от души... Как назовёшь?

> Агния

Тётка цокает языком.

– Не в почёте сейчас такие имена... Но если в деревне будете жить, то сойдёт.

Молчан ничего не отвечает. Рассматривает старые рекламные объявления на пожелтевшей газете. Куплю, продам, обменяю... Теперь ничего этого нет. Ни «куплю», ни «продам», ни бумажных газет, ни объявлений, ничего.

– По мне так, конечно, давно пора было всю эту пламенную братию разгонять, – продолжает тётка. – Ну хорошо, ну вот Бог. Я верю в Бога. Я вот честно говорю... Много лет прожила. Понимаю, что не так просто всё тут у нас вертится. Тут кто-то должен и за рулём сидеть, и масло в мотор вовремя доливать. Ну как бы мир наша — это автобус, понял, да? Не поедет сам автобус. Развалится, заржавеет, и все дела... Ну так вот. Бог есть. Но почему же своими посланниками он выбрал этих прохиндеев? Все такие расфуфыренные в халатах. Банных!.. Подайте, де, служителям Великого Пламени. А у самих морда от жратвы трескается... А те, кто не прохиндеи, те того. – Крутит пальцем у виска. – Видела раз, как демонов один изгонял. Сначала бил палкой мужичка со всей силы. Потом забрался к нему на спину и давай кругами ездить. Оба вопят истошно: и жрец, и мужичок – ужас!

Молчан вспоминает, как сам в юности высказывал что-то подобное матери. Та сидела, закрыв глаза. Мозолистые руки лежали на подлокотнике кресла. Слушала. Потом сказала усталым, простуженным голосом: «Дурачок ты. Смотришь на стену, а видишь лишь грязь на кирпичах». Грязь на кирпичах... Да...

> Мара

Тётка хохочет:

– Ты чё, красавец, сбрендил?

– Простите...

– Кикиморой бы ещё назвал. Хорошее имя. Кикимора. Звучное.

Молчан предпочитает ничего не отвечать. Смотрит в окно. По полю медленно едет трактор. За ним аккуратно ступает с кочки на кочку похожий на цаплю механизм. Время от времени берёт длинным клювом пробы грунта. Обучается.

– Слушай, это мода что ли такая на это?

– На что?

– Ну, на сказочные эти имена. Мара, там, Яга... Кощея вот знаю одного, малолетку... Кощей, ёлки-моталки...

Он снова ничего не отвечает.

– Я всё поняла. Ты чудик!.. Послушай меня, чудик, опытного человека, не называй дочь Марой. В школе все дразнить будут. Дети они такие, знаешь... А у нас тут особенно. Где в городе, оно, может, и ничего... В общем, надо оно тебе? Не надо! Я говорю.

> Тамила

Тётка шарит одной рукой в ящике и ставит в магнитофон древнюю как мир кассету. Высокий мужской голос запевает:

– Ох, Тамила, краса моя, Тамила... Ла-ла-ла....

Она мурлыкает в такт.

Молчан прислоняет голову к стеклу между салоном и кабиной, прикрывает глаза.

– Хорошее имя! – говорит тётка. – Наше. Простое.

– Ага.

– У тебя ещё дети есть?

– Нет.

– Припозднился ты. Ну ничего, теперь будет кому молоко тебе в старости принести... Семья – это семья. Ничего не попишешь. Слышала я о новых всяких делах в городах... Что молодёжь вытворяет. Нет, не к добру это... Программа программой, а семья семьёй. Пусть не трогают! Верно говорю?

– Да...

– Я вообще считаю, нужно плюнуть на это всё. Идеи, навигаторы, роботы... Надо просто жить. Жить и всё!

Автобус забирается на холм. Дорога извивается внизу замысловатыми петлями и ныряет в лес далеко-далеко впереди. Жить и всё...

– И вам с Тамилочкой этого и желаю!.. – добавляет тётка.

> Юна

– Покорять космос, значит, решили, а? – посмеивается тётка.

– Если позволите, я...

– Да ладно. Я же шучу. И потом, разве покорять космос – это плохо? Я в новостях слышала что для благодетелей наших, машин-вычислителей – это сейчас самая важная задача... С другой стороны, ну вот выйдет человек в космос. По-настоящему. Зачем это надо-то? Что он там увидит?

– Не знаю, – отвечает Молчан.

Тётка смотрит на него с некоторым удивлением.

– Ха, а я думала ты идейный. Идейные так не говорят. Зачем тогда имя такое выбрал? Взял бы чего попроще.

– Так... получилось.

– Ну да, ну да, – она снова посмеивается. – Жена небось?

Молчан смотрит на плывущие по небу облака, раздумывает. Жена. Прекрасная розовощёкая жена в мотокомбинезоне... Как же всё-таки удивительно, что они встретились, что она забралась в его глухую, миром забытую деревню...

– Ей, не грусти, папаша! - пихает его кулаком в плечо тётка.

Автобус приезжает на следующую остановку. Такую же красивую и блестящую.

Она стоит на опушке леса. Рядом просека, закрытая ржавым шлагбаумом, и видавшая виды сторожка.

Выходит лесник. Статный. Видимо, молодой. На голове фуражка и тёмные очки.

Бум-бум-бум - это роботы один за другим выбираются наружу. Неуклюже спрыгивают со ступенек, наталкиваются друг на друга, падают, встают и с грехом пополам строятся в шеренги. В салоне теперь маячат всего две квадратные головы.

Лесник достаёт откуда-то планшет и зычным голосом начинает перекличку.

– Видал, а? – говорит тётка. – Тут какая-то большая стройка затевается. Аэродром или что-то в таком духе.

– Угу, – отвечает Молчан.

– Слушай, красавец... Что-то хотела спросить и забыла. Дырявая голова.

Скоро они уже должны приехать. Впереди видны пятиэтажки райцентра. Молчан схематично записывает в дневник мысли после утреннего разговора с Горбатым. «Люди — машины». «Люди — огонь». Подчёркивает двумя чертами слово «машины». Ставит жирный знак вопроса. Интересно, что бы сказал отец?

– А! Вспомнила! Ты чем занимаешься-то, а?

– Я программист-консультант. Помогаю составлять запросы в электронное правительство. Старикам, инвалидам... – Молчан говорит ровным голосом, будто на автомате. Продолжает черкать в блокноте.

– Это дело, это дело... Слушай, у меня тут есть юноша один... Хороший. Но вот всё у него, знаешь, не складывается с этими новыми правилами... То девки какие-то, то работу прогуляет... То одно, то другое. Пропадает парень... А руки у него золотые. Может, глянешь на него? Подправишь что?

– Да, но... Инициатива должна идти от человека. Я только могу переформулировать запрос на техническом язык. Там есть некие правила. Несложные, но...

– Инициатива будет! - Она взмахивает рукой. - Короче, я тебе брошу контактик в сети, а?

Молчан пожимает плечами.

– Да, но...

– Вот и хорошо. Вот и хорошо, – быстро говорит она. – Всё устроится... Очень ладно будет.

В райцентре Молчан бывал всего три раза в жизни. Дважды с отцом в детстве и один раз для знакомства со своим навигатором.

Отцу было везде хорошо, и везде у него была куча друзей из прошлой жизни. Молчан смутно помнил какие-то бесконечные застолья, песни, танцы... Было шумно, весело. А отец в этой круговерти ещё и успевал что-то записывать. Он был лингвистом, этнографом. Всю жизнь работал над книгой о жизни в этих северных краях. Проклятой книгой.

Глухой тупик. Пыльные стекла. Безликие кирпичные коробки вокруг. Везде асфальт. Серые буквы на вывеске: «Библиотека». Где-то внутри навигатор.

Странно получилось, что библиотекарь раздаёт теперь задачи программистам. С другой стороны, почему странно? Сам Молчан тоже должен был стать жрецом, но не стал. Прогресс-программа определила ему другое, самое эффективное по беспристрастным расчётам занятие. В новом мире каждому позволено начать с чистого листа.

Молчан толкает дверь и входит.

– Великое Пламя! - она вскакивает, несётся к нему и кидается на шею. – Это я! Это я всё наделала! Прости меня! Дура я! Дура! Всё порчу только!

Непривычно. Странно. Непонятно.

Стеллажи с книгами теряются в полутьме. Между ними горит белым светом экран терминала. Не один. Два. Три. Целая станция. На столе под лампой недопитая чашка кофе, зеркало, пакет с орешками, несколько яблочных огрызков, открытый глянцевый журнал с платьями.

– Ну как ты, бедняжка? Держишься? – спрашивает она.

Навигатора зовут Рада. Маленькая, худая, остроносая. На плечах чёрный платок. Глаза печальные. А сейчас ещё и влажные от слез.

Молчан пожимает плечами, слегка отстраняется.

– Ну говори же, говори!

– Здравствуйте.

– О, Великое Пламя! Скорее проходи-проходи, садись сюда, за стол. Как стыдно!.. Забываешь всё. Теряешь... Есть же правила, да? Простые правила... Человеческие. А когда вокруг эти судьбы. Одна, другая, третья... Не моё это, ох, не моё... Будешь чай?

Он кивает.

Пьют чай. Рада суетится, причитает, всплёскивает руками. И вот вроде уже успокаивается, садится и вдруг снова вскакивает.

– Не хочу сидеть напротив! Это как экзамен. Ненавижу экзамены. Давай посидим лучше рядышком как друзья. Мы не друзья, я знаю, но мне приятно так думать... Ладно? Хорошо! Скажи наконец как ты? Ты здоров? Ты не обиделся на меня?..

– Я?

– Ох, вот имя у меня – Радость... Ну вот какая Радость? Глупость я. Суета...

Она мечется ещё некоторое время а потом без перехода продолжает:

– Это же я послала к тебе ту женщину! Не помню уж, как звали её. Никак не звали. На большущем снегоходе... Я гадала-гадала, кто это – никак не могла разобраться. Вот ты сразу понял по её виду?

– Нет.

– Вот и я тоже. Даже мыслей не было. А оказалось, что она серверный инженер. По нашей жалобе приехала. На то, что соединение с сетью в твоей деревне постоянно падает. Ну я и отправила её к тебе... Ну и рассказала всё про тебя, конечно. Какой ты хороший.

Он хочет что-то произнести, но не успевает. Рада снова разражается слезами:

– Ну я же не знала, что так будет! Не знала!..

– А что... случилось? – спрашивает Молчан наконец.

– Как что случилось?.. Она же!.. Она же!.. Эта женщина!.. Она же совратила тебя! А ты же жрец! Ты давал обет!

– Нет.

– Как нет? Как нет?.. Ты жрец Пламени. Ты отшельник. Святой. Только ото всех это скрываешь.

– Это неправда, – он медленно качает головой.

– Но мне же говорил... Мне говорил...

Она садится, трёт виски, потом вдруг откидывается на спинку стула, раскручивается и принимается хохотать. Весело у неё получается. Легко. Задорно. Как у настоящей Радости.

– Твой отец мне говорил! Вот кто. Он же постоянно заходил в библиотеку, пока в городе жил. Сразу после развода. Такой классный старикан! Мы с ним подружились!.. Но дуралей! Прямо как ты. Всё перепутал, наверное... Это что же получается? Это получается вы женитесь теперь?

– Не знаю.

– Так это я сваха получилась? Вот уж ни думала, ни гадала!.. Сваха-навигатор. Есть, что в отчёт за пятилетку вписать. Глядишь, программа премию выпишет! Ишь ты! Жених! А то бы так и просидел всю жизнь в своей конуре...

Вдруг она снова мрачнеет. Это происходит без всякого перехода. Мгновенно.

– С другой стороны вспоминая эту парочку, твоих родителей. Твой прекрасный отец и твоя... мать.

– Не надо про мать...

– Не надо, так не надо... Ну и потом, не встреть они друг друга, не было бы и тебя, а?.. Теперь вот ещё одна душа к нам прилетела откуда ни возьмись... Дитя Прогресс-программы. Да... Мальчик, девочка?

– Девочка.

– Как назовёте, уже решили?

> Агния

– И ты мне будешь рассказывать, что ты не жрец?

– Нет.

Рада встаёт и убегает куда-то в полумрак библиотеки. Раздаётся грохот, шум падения, тихая ругань. Появляется с книгой подмышкой.

– Я ничего не имею против жрецов. Вот вообще, – говорит она. – Если честно, я считаю, что нельзя так было с ними поступать. Что-то тут в общине не додумано. Это же вера! Люди верят! Тысячи людей! И сейчас что произошло? Они все разом перестали верить? Вот и нет! Они затаились... И чего у них там зреет внутри, я не знаю. И хорошо, если там, с ними, есть такие люди, как ты... Я наткнулась тут на книгу...

Книга старая, потрепанная. На обложке красные волнистые узоры. Читает торжественным голосом:

– «Всё в мире из огня. Мир есть, был и будет вечным огнём, мерами затухающий и мерами возгорающийся».

– «Мерами затухающий и мерами возгорающийся»... Классно... – добавляет она и улыбается. – Это книга о становлении веры! О борьбе! И интересно, что мозгами ты вроде на стороне Прогрес-программы... Ну потому что... Ну потому что понятно. А вот сердцем... Как-то пафосно получается... Ну извини, не скажешь по-другому... Сердцем ты с этими угрюмыми бородачами.

Молчан поглаживает свою бороду. Получилось машинально. Рада смущается.

– Ой, извини, я совсем не имела ввиду... – она не заканчивает предложение, трёт лицо руками и без перехода снова продолжает говорить. – Там кровавая история на самом деле... И не хочется, чтобы такое когда-нибудь повторилось. Короче, если ты там, с этими людьми, я спокойна.

– Но я не там.

Она пропускает это мимо ушей.

> Мара

– Мара? Серьёзно?

– Да.

– Как ведьму?

– Да.

– Колоссально! Ты как знал...

Она осматривает ближайшие к столу стеллажи, находит журнал и протягивает ему:

– Я тут прочитала одну статью про легенду о Маре. Очень интересно! Очень! И ты знаешь, я прямо влюбилась в эту ведьму в итоге... Странно, да? Знаешь, какая там главная мысль? Что Мара на самом деле была добрым ангелом вот этой вот дремучей деревни... Её все боялись, но она никогда ничего плохого никому не сделала...

– Она ела мышей...

– Пф. Тоже мне мыши! Это антураж. Чтобы убедительнее все смотрелось. Она помогала людям поверить в себя... Давала такое психологическое плацебо в виде театрального представления. Я сложно сказала, да? Это из книги!.. Мара — это олицетворение животной человеческой силы. И она противопоставляется учёному, который пришёл из мира разума...

– Какому учёному?

– Который пришёл из мира разума! Который отказался от её помощи для лечения ребёнка... Ты что, не помнишь?.. Так вот, когда он отказался, тогда и другие увидели, что Мара не нужна. И она ушла. А она-то на самом деле очень нужна! Особенно сейчас. Потому что мы слишком полагаемся на разум. На логику... И мы слабеем от этого. Вот такие дела.

> Тамила

– Ты врёшь, – говорит она.

– Я не вру.

– Извини, тогда молчу.

– Что... не так?

– Ну... – она отворачивает голову к стене. – Ты не обижайся, но это унылая хренота, банальщина... Имя – это же ключ. Ключ к характеру человеку. А этих миленьких скромненьких Тамил, их же сейчас пруд пруди... И это имя ну вот вообще ничего не означает. Не выделяется, и хорошо... Ой, подожди-ка!

Рада принимается что-то быстро-быстро набирать на клавиатуре. Говорит:

– Группа инородных имён. «Томная», «Томиться», «Мучиться»... Ну что это такое?.. Твоей дочери нужно мощное, необычное, звучное имя! Со смыслом!.. Тамила Молчановна – блеск. Слов нет.

– Я знаю очень хорошую женщину по имени Тамила.

– Вот и женился бы на этой очень хорошей женщине!.. Ой, извини-извини... Опять я со своим языком. Посидим, выдохнем. Так... Не собираетесь помириться с отцом?

Вопрос застаёт Молчана врасплох.

– Нет, – выдавливает он.

– А стоило бы. Он очень хороший человек. И лингвист. Такое бы мог имя придумать – закачаешься!

– Не хочу.

– Ладно.

> Юна

– Знаешь... – она осекается.

– Что?

– Знаешь, мне кажется, что ты заигрался.

– Почему?

– Потому что ты идёшь против себя. Против своей природы, своих корней. Я же всё о тебе знаю.

– Полагаю, не всё...

Рада с ухмылкой приподнимает брови:

– Всё. Я твой навигатор. И умная женщина. Даже в тот момент, когда ты отрекался от Пламени, от своей веры, ты делал это не по-настоящему. Ты делал это назло.

– Нет.

– Может, не назло. Может, с умыслом. Чтобы стать тайным жрецом и помогать запутавшимся, сбитым с толку верующим. Повторяю: я не считаю, что это плохо! Это достойная цель!

Она снова вскакивает, кидается куда-то, но тут же возвращается, замирает, выпаливает:

– Ты – сын своей матери! Это важно. Ты такой же мрачный и задумчивый, и одинокий... Но это не главное! Главное, ты – соль этой твоей замшелой деревни. Ты сидишь там на своём берегу, и думаешь, что про тебя все забыли. Но это не так! Кто-то боится тебя, кто-то дивится тобой, а кто-то тихо на тебя надеется... Поверь мне. Потому что ты наследник, потому что ты вырос с ними, потому что ты умный в конце концов... Других таких умных у них нет.

– Но это...

– Это жизнь, дорогой Молчан. В Прогресс-программе таких как ты много. Лучше тебя много. А в деревне ты такой один. И когда ты называешь свою дочь Юной... Ты уходишь от них. Совсем. В другой мир. Ты этого хочешь?

Он вздыхает и ничего не отвечает.

Вечереет. Становится зябко. Он идёт по направлению к вокзалу через какую-то стройку. Под ногами хлюпает. В грязевых лужах отражаются яркие фонари на кранах. Сами краны высокие, изогнутые. Связаны между собой тонкими блестящими нитями. По нитям гуляют туда-сюда маленькие роботы-шарики.

После разговора с Радостью голова всё ещё гудит. Слишком много слов. Слишком много всего. Надо остановиться, подумать, разложить по полочкам, записать, но времени нет. Уже совсем скоро уходит последний поезд в столицу.

Тук-тук-тук. Какой странный звук от башмаков. Смотрит под ноги. Грязь, лужи... Ничего не изменилось. Только появился какой-то бесцветный, едва видный туман. И ноги стоят как-то неправильно. Не в луже, а на луже, будто она ледяная.

Идёт дальше. Замечает с удивлением, что с каждым шагом поднимается всё выше и выше. Словно взбирается по невидимой горке. Туман сгущается, становится плотнее.

Молчан оборачивается. В тумане висит цепочка его грязных следов. Хмыкает. Наклоняется, ощупывает невидимое нечто. Похоже на полированное дерево. На паркет.

«Вот придумают», - бурчит он. Направляется дальше.

Через пару сотен метров уже на приличной высоте сидят в тумане подростки. Трое длинноволосых ребят и стриженая под ноль девушка. Свешивают ноги куда-то. Играют музыку. Пытаются.

Длинный с прыщами на подбородке бренчит на бандуре. Щуплый рядом сонно дудит в дудку. Ещё один парень невпопад долбит руками по барабану. Девушка поёт.

– Прошу прощения...

– Пауза, товарищи, – говорит длинный. – Чего вам, дядя?

– Не подскажете, как добраться до вокзала?

– Дык вот она ж, дорога, – отвечает со смешком и указывает на туман. – Идите себе. Минут через пятнадцать дойдёте.

– Прошу ещё раз простить, но... как это работает?

– Дорога что ль? Она воздушная. Студент один придумал. Вы не местный что ли?

– Нет.

– Ого, – восклицает щуплый.

– Товарищи! Нашу лучшую музыку в честь гостя нашего города! Три-два-один-поехали!

Они снова принимаются играть. Фальшивят. Все шипят на щуплого. Тот краснеет и исправляется. Вступает девушка. Пару раз сбивается, но вскоре ловит ритм. Поёт.

В этот раз музыка неожиданно хороша. Жива, пронзительна.

Молчан осторожно опускается на невидимый «паркет» рядом. Подпирает голову рукой. Ноги погружаются в прохладный туман.

Перед ним город. Разрытый, истерзанный, ждущий новой жизни. Что вырастет из этих котлованов? Стеклянные небоскрёбы? Заводы, производящие бесконечных роботов? Или наоборот зелёные бесконечные парки, ровные, подстриженные?.. Или это будет город невидимых домов и воздушных дорог? И по ним будет ездить на электрическом самокате его дочь?

Дочь... Как же её будут звать?

> Агния

Оркестр на время замолкает. Только щуплый парень продолжает играть на дудке. Это старая народная мелодия. Знакомая с самого детства.

> Мара

Вступает барабанщик. Ускоряется, расходится. Бам-бам-бам. Громко, ритмично. Он серьёзен и сосредоточен.

> Тамила

Девушка запевает балладу о войне. Голос её тонкий, грустный.

Алеет небо.

> Юна

Бандура издаёт какие-то странные, неземные, но вместе с тем удивительно гармоничные звуки. Длинный трясёт головой в такт. Немытые волосы закрывают глаза.

Поезд. Общий вагон на двадцать мест. Широкий экран транслирует последние новости Прогресс-программы. За большими окнами с огромной скоростью проносятся леса, поля, города. Ход плавный и почти бесшумный. В воздухе странная искусственная свежесть.

Кроме Молчана в вагоне ещё два пассажира. Одинаковые мужчины в чёрных костюмах. С круглыми усталыми лицами. Переговариваются. С ними похожий на паука киноробот.

Молчан записывает свои последние впечатления. Почерк скачущий, кривой. Торопится. Потому что через каких-то пару часов он доедет. А ещё столько всего не продумано, не проанализировано.

Вот отец. Бросил их.

«Проклятая книга, – выводит он в блокноте. – Других дел в деревне не было. Дописал и уехал. Куда? Не знаю. Мог ли взять мать и меня? Нет. Хотел? Не знаю».

Добавляет и обводит рамочкой: «Опасность: могу бросить семью, как отец».

Вскоре он увидит их. Своих девочек. Большую и маленькую... Готов ли?

– Готовы ли вы, о товарищи?!

Кудрявый, сутулый человечек. Стоит, сложив руки в молитвенном жесте, прямо перед экраном с новостями. Одет во что-то невообразимое. Больше всего напоминает скреплённые шнурками целлофановые пакеты. Правый глаз дёргается.

– Позвольте представиться, меня зовут Ждан. Я ваш проводник в этом славном путешествии в нашу прекрасную столицу. Прошу обращаться по любым вопросам.

Он расшаркивается с мужчинами в чёрном. Гладит кино-робота. Ласково, как собаку. Поворачивается к Молчану. Оскал во весь рот, и рука уже вытянута для рукопожатия. Глаз дёргается ещё сильнее.

– Здравствуйте, не имею чести быть с вами знакомым. Как вы уже слышали, я Ждан, проводник.

– Здравствуйте, – отвечает Молчан.

– Впервые едете на поезде?

– Да.

– Чу́дно! Технология впечатляет, неправда ли? Разве такое можно было себе представить до Прогресс-программы? В тёмные века владычества жестокой и алчной жреческой касты?

– Простите, мне казалось, что это разные вещи...

– Разные! - соглашается проводник. - Но связанные! Скажите, а кем вы работаете?

– Я программист-консультант. Помогаю старикам, инвалидам...

– О, а я распыляюсь! Вы же как раз их тех безвестных героев, благодаря которым нам удалось достичь того, чего мы достигли. Равенства, справедливости! И главное независимости от животной природы человека, которая так портила нам жизнь раньше! Теперь миром правит разум! На прочном научном фундаменте! И если бы у меня была шляпа, я бы сейчас снял её перед вами!.. Товарищи-товарищи! С нами в одном вагоне едет человек нового мира! Творец!

– Нет-нет...

– Прошу вас, не спорьте. Скажите лучше, куда вы едете, если не секрет?

– В столицу. У меня родилась дочь.

– Товарищи! Мы присутствуем при грандиозном событии в жизни этого приятного и в высшей мере скромного человека! Давайте поздравим его от всей души!

Мужчины в чёрном вяло кивают из своего угла вагона. Робот вздрагивает, просыпается, водит глазом-камерой по сторонам.

– Первенец? – спрашивает Ждан.

– Да.

– Чу́дно! – Под шелест целлофана он устраивается в соседнее кресло, складывает руки на груди, спрашивает: – Как назовёте?

> Агния

Улыбка Ждана меркнет. На лице появляется скорбное выражение.

– Дорогой товарищ, вы знаете, с чем, так сказать, ассоциируется это имя?

– Не совсем...

– С Пламенем, дорогой мой товарищ! Агния — это огонь! Это кошмарные деревянные идолы! Это дремучие суеверия! А всё это вместе — это перевёрнутая страница истории!

– Но...

– Бога нет. Я это знаю. Вы это знаете. Мы это знаем. Каждый следующий шаг науки оставляет в мире всё меньше тёмных мест, где он бы мог укрыться. Раньше мы считали, что у нас есть душа, и она — часть мирового Пламени. Теперь мы точно знаем, что никакой души у нас нет. И мир состоит не из огня или воды, а из атомов. Что же, атом нам теперь объявлять новым богом?..

Он победно глядит на Молчана, будто ожидая мгновенного раскаяния. Не дождавшись, продолжает:

– Религии – это суррогаты наивных представлений и страхов человечества перед природой. Мы же хотим укротить природу! Подчинить её разуму. Как единое, сильное человечество. Поэтому мы должны отринуть раз и навсегда своё наполненное предрассудками прошлое. Никаких Агний, товарищ! Новому времени новые имена!

> Мара

– Ммм... – неопределённо мычит Ждан, потом качает головой и произносит:

– Перед нами типичная жертва, моды. Да-да... Мода – это когда имя дают вопреки заложенному в него смыслу. Когда подразумевают обратное. Я встречал человека по имени Злой. Как вы думаете, был он злым?

– Не знаю.

– Конечно, он был злым! Из-за своего имени! Как же ещё?

Молчан пожимает плечами. Проводник вздыхает и продолжает:

– Тяжёлая пора сейчас, конечно... Столько новых людей включено в Прогресс-программу, столько судеб резко и необратимо поменялось... Я много разговариваю с людьми. Вот так, в пути, за чашкой чая. В неформальной, так сказать, обстановке. Задаю вопросы... Они ничего не понимают. Что происходит. Зачем... Правительство рассказывает, показывает, старается, а на выходе снова Злые и Мары. Шутки, прибаутки. «Ничего не изменится. Мы все будем мучиться, а потом умрём...» Но вы! Вы же программист! Вы же понимаете, какая сила в наших руках. Сила моделировать, контролировать будущее! Серьёзные дела творятся! Ну какая Мара, а?

> Тамила

Ждан улыбается но без особого энтузиазма.

– Скажите, дорогой товарищ, а какой вы видите будущую жизнь вашей дочери?

– Не знаю, – говорит Молчан.

– Я советую вам заказать долгосрочный прогноз её судьбы. Для справки, это самая популярная услуга электронного правительства за всё время существования Прогресс-программы.

Молчан откашливается:

– А разве имеет смысл так рано что-то моделировать? Ведь ещё... ничего не понятно.

Проводник оживляется:

– Почему? Многое понятно. Кто родители. Где живут. Кем работают. Кто родители родителей. То же имя ребёнка. Мотивация дать именно это, а не другое имя. И даже сейчас, даже на этом начальном этапе многое можно изменить. В этом же вся мощь глобальных вычислений. Вы должны понимать.

– Я понимаю, но...

– Ну вот, скажем, Тамила. Если я не ошибаюсь... Если я не ошибаюсь... – Он принимается рыться по карманам своего странного одеяния, достаёт из кармана платок, сморкается. – Извините... Тамила в каком-то смысле одно из самих нейтральных имён. Глядя на вас, я могу предположить, что вы готовите ей судьбы созерцателя, но не двигателя прогресса. Это нормально. И хорошо. И даже в какой-то мере похвально. И делайте ровно так, как считаете нужным, но... Но дерзнуть!.. Создать!.. Как говорил один мудрец, сотворить живое из неживого – ей будет сложно. Можете считать, что это прогноз. Не очень профессиональный, но всё же...

– Но разве всем... Разве всем нужно быть создателями?

– Это верно... Было верно. Потому что сейчас перед нами век автоматизации, искусственного интеллекта, программного планирования... И человечеству больше не нужны простые ремесленники. Не нужны и всё.

> Юна

– Замечательно! – говорит он и скалится во весь рот. – Это замечательно! А теперь, дорогой товарищ, рассказать вам, что ожидает человечество в ближайшем будущем?

Молчан пожимает плечами. Ждан продолжает:

– Ну, во-первых, полёт в космос! Настоящий, успешный, далёкий полёт. А знаете почему?

– Почему?

– Потому что этого хотят люди! Потому что вы этого хотите! Понимаете, в чём штука? Есть какое-то заблуждение, что Прогресс-программа создана умниками для умниками, что у Прогресс-программы есть какой-то один мозговой центр, который определяет цели и новые смыслы... Но ничего такого нет! Прогресс-прорамма – это просто отличный инструмент для изъявления воли людей. Изъявления, обработки и реализации!.. И вот вы сегодня не просто назвали свою дочь Юной! Вы сформировали запрос.

– Запрос?

– Да. Запрос на новый полёт, запрос на подвиг, запрос на движение вперёд. И это прекрасно!

Проводник делает паузу, смотрит в потолок благостным взглядом.

– Ну а теперь я вам расскажу, что будет во-вторых!..

Столица. Молчан теряется в переплетении воздушных невидимых улиц, искривлённых фантасмагорических зданий, линий монорельса. Идёт дождь. Ночь. Шагает пузатый робот. Под козырьком остановки спит бездомный, укрывшись рваной фуфайкой. Рядом с ним рукописный плакат с растёкшимися буквами: «Отвалите! Лежу по плану!»

Терминал на остановке просит ввести адрес. Молчан достаёт из дневника мятый листочек, вглядывается в него близорукими глазами, набирает.

Десять минут. Всего десять минут до того, как всё закончится... Или начнётся? В голове всё смешалось, и нет времени подумать, разобраться. Великое Пламя, Прогрес-программа, суровая мать в парадном одеянии, весёлый отец с книгой подмышкой... Хвостики мышей, торчащие из безобразного рта; хохочущие дети; пахнущий потом мотокомбинезон...

Поздно. Надо просто дойти и увидеть их. И сделать выбор. Окончательный, бесповоротный, единственно правильный выбор.

Нет, не единственно правильный. Он не может быть единственно правильным! Это важно помнить. Это очень важно.

Он повторяет это как заклинание до самого роддома.

Необъятное конусообразное здание с иссиня чёрными стенами. Усыпано жёлтыми точками горящих окон. Стеклянные двери автоматически раздвигаются перед ним. Он медлит, прежде чем войти, смотрит внутрь.

Глубоко вздыхает, вытирает пот со лба, делает шаг.