Море иллюзий, как основная форма нашей жизни

Вы знаете, что такое «мёртвый штиль»? Насколько поистине внеземным человеку может представиться море в своем безмолвии?

Восточно-Сибирское море в августе с судна напоминает статичный пейзаж какой-нибуть «тарковщины»… Даже не «какой-нибуть», а конкретной – соляристики. Стоит только попасть в «антициклон». Это море загадочно и таинственно, подобно чужой нам планете: бесполезно искать человека – никто по нему не ходит, бесполезно ловить рыбу с борта – нет её в толще. И ветер не дует. И птицы исчезли. Лишь мелкие льдины, настоящие стоики сезона таяния, недвижимы над этим вечным покоем под перманентным солнцем.

На каком контрасте тебя принимает в свои воды и выпускает из них Восточная-Сибирь! Еще недавно вы делали станции в Чукотском: боролись с дождями, туманами, ветрами и пограничниками. Еще недавно в Анадырском заливе у вас клевали жирные минтай и треска на все, что угодно, вплоть до бычков Валерки-моториста. Но вот вы прошли за остров Врангеля в Восточно-Сибирское море… В августе. Быть может поначалу за вами и увяжется какая-нибуть любопытная нерпа, но постепенно вы осознаете, что оказались наедине с абсолютной тишиной. Даже зыбь от далеких барических образований до вас не доходит. Вы отрезаны от реальности, от движения, от динамики этого мира, не говоря уже о суете и скорости моего родного Петербурга. Вы оказались в астрале, в чем-то для вас сверхъестественном, в той природе, которую не покажут по телевизору из-за отсутствия действия. Корабль не спеша идет по этой пугающей зеркальной глади, изредка натыкаясь на скульптуры из льда всевозможных форм, а те, бьющиеся о борт, становятся вашим единственным контактом с реальностью и природой вне судна, единственным звуком внешнего мира. В какой-то момент корабль обнаруживает перед собой кромку многолетних льдов, такое непременно случается в Восточно-Сибирском море из-за свойств ледообразования в нем в течении года. Кромка длинна и непреступна, а прохождение по полынье меж ледяных барьеров требует наличия опытного капитана и команды, а иногда и ice pilot’а – ледового лоцмана. Но в случае соблюдения данных условий и прохождения близ ледяных полей, вам откроется правда о жизни моря среди этого мертвого штиля: белые медведи. Увидеть их – задача любого, кто первый раз оказался в Арктике, да что там, для каждого обветренного Карой или Лапятми завсегдатая встреча с медведем – маленькое событие. И сразу отлегает от сердца: «Я все еще на Земле!». Эти белые властелины ледяных полей пока еще хозяйничают на просторах Восточно-Сибирского моря.

На входе в море Лаптевых в акватории острова Столбовой мы искали моторную лодку: два не очень умных охотника на бивни мамонтов на очень маломерном судне смогли уйти на 200 километров от берега в море… И пропасть. Я был на вахте метеорологом всю ночь и успешно проспал момент, когда после обеда в приближении камер и биноклей с судна смогли запечатлеть медведицу с медвежатами. Когда узнаешь о подобном факте, не говоря уже о наблюдении воочию, тебя одолевает приступ радости, радости за жизни этих малых ребят, что прячутся от взоров за широкой спиной своей матери. Никакие попсовые фильмы и сериалы не сравнятся со зрелищем дикой жизни, кипящей среди ледяного моря. Насколько жалкой на ее фоне кажется человеческая политика и межличностные проблемы, насколько глупой и ничтожной кажется современная культура и ценности нового дивного мира. И как же громко кричит твое желание вновь «прикоснуться» к чему-то вечному по прошествии времени. Человека нужно лишить чего-то повседневного, чтоб возвращение оного, стало для человека счастьем. И мертвый штиль, терзавший тебя последние недели, лишь подогревает аппетит, разжигает желание лицезреть жизнь вокруг и бурю стихии.

Сидя на вахте, особенно в штиль и туман, ничего не остается, как отключиться от внешнего и думать внутри себя, особенно когда твоя вахта приходится на период общего сна. Обрывки каких-то мыслей от нечего делать ты пытаешься собрать в кучу своим черенком от лопаты или сшить воедино своим слабым швейным станком, рука так и тянется строчить, а картине за иллюминатором служит сандтреком Эдуард Артемьев:

«Но ценность «вечного» усиливает осознание его не вечности. Мы напрасно полагаем, что все в этом мире зависит от нас, что нам достаточно прекратить истреблять виды или «выбрасывать углекислый газ в атмосферу», чтобы сохранить нашу гегемонию на планете. «Полный штиль» в безмолвном Восточно-Сибирском море, статичная, застывшая красота – вот та вечность к которой мы прикасаемся с каждым днем все чаще и чаще. «Остановись мгновение, ты прекрасно!» — поистине красивое зрелище представляла из себя наша планета, до возникновения на ней жизни. Вечная красота без буйства, без движения живого, сродни тому, чем мы заполняем свой Инстаграм.

Мерзлота отступает. Климатологи, океанологи, гидрологи, морские геологи, почвоведы-мерзлотнки и другие деятели сферы «Наук о Земле» давно бьют тревогу, в своем же сообществе зачастую получая клеймо «алармистов». Но идя по зеркальной глади среди безмолвия легко и приятно делать гидрохимические и гидрологические станции. Сквозь талики в многолетней мерзлоте в воду, а за ней и в атмосферу поступает метан или продукт его окисления – углекислый газ.

Возвращаясь к Тарковскому, мы упорно создаем вокруг себя человеческий «манямир», надстройку над «базисом» — природой, природой не человека, а той, в которой человек существует. И мы продолжаем, строим и строим эту Вавилонскую башню идей, все дальше и дальше отдаляясь от «базиса», оставляя его где-то внизу, считая его вечным, твердым основанием нашему будущему. Сейчас человечество в шаге от страхов Хаксли или Брэдберри, Оруэлла или Стругацких, где завтра – «полный штиль» без дуновения ветра, а выбор стоит между «буйством жизни», где человек, как часть природы или статичной «жизнью людей», где человек «всесилен» менять себя и быть «кем угодно». И так оказалось, что «всесильность человека» приводит к отчуждению его от мира. И реальность нашего будущего вполне может оказаться не «451° по Фаренгейту», а «Марсианскими хрониками». Можно полагать, что человек свернул «не туда», заменив чувственные восприятие и постижение реальности на сугубо объективно-научное копание. И даже его он смог искривить, извратить, сделав, наконец, субъективным орудием капитала.

На Земле существуют процессы, которые неподвластны человеку, и не он является их первопричиной.

Когда-то мы были медвежатами, что прячутся за спиной у матери. Теперь мы стоим на борту корабля в полной уверенности, что одной лишь нашей воли достаточно, чтобы избавить их от страха. В одной лишь человеческой воли кроется спасение для себя и «братьев наших меньших».

Если человек сидит взаперти, за ПК дома или в офисе, а природа для него – аттракцион, даже не за окном, а где-то там, куда надо добираться на транспорте, ему впору грезить о «трансгуманизме». Море для нас – «хайвэй» или «пляж». Земля – «непаханое поле» или «нетронутые недра». А воздух – тема спекуляций и рыночных интриг. Мы уже не мечтаем о космосе, выражаясь словами «классика»: «Человеку не нужен космос, его вовсе не пленяют колючие звезды…». Ему не хочется исследовать «в ширь». Ему нужно «избавление». Здесь и сейчас все верят лишь в волю человека. И полный штиль в головах людей заключается в отсутствии осознания того, что отчуждение человека от мира и природы стало «добровольным волеизъявлением» самого человека, но он был и остается безволен в подчинении природы, себя и мира. И неизвестно даже, способны ли мы уже реально преодолеть отчуждение и вернуться.

Мертвый штиль и зеркальная гладь Арктики скрывают под собой метановый пул, часовую бомбу со взведенным механизмом. И он тикает. Такое случалось однажды, в конце Перми, и я не о городе. Может произойти и снова. И спасение человека кроется не в «отдалении», а преодолении, не в «сытой лжи», а правдивом голоде, не «благодаря», а вопреки. А современная система гегемонии транснациональных корпораций способна лишь обслуживать эту гегемонию и прикладывать все усилия, чтобы эту гегемонию сохранить, в том числе и мимикрируя под любой вид.

Может впору нам лично снести Вавилонскую башню, покуда та не рухнула на наши головы по воле могущественней нашей. Или она, недостроенная, застынет нашей вечной гробницей? Ведь человек не способен раздуть полный штиль в штормовой ветер».

Идя по «Солярису» — морю из иллюзий, в голове возникает стойкое желание выбрать для просмотра следующим какой-то другой фильм, нежели «Сталкер»…

Но вот корабль наконец вышел в Лаптевых через пролив Санникова. Через некоторое время штиль начал сдавать позиции, мне пришлось отложить ручку, вытащить наушники и закрыть иллюминатор по просьбе заглянувшего в лабораторию радиста, так как на верхней палубе стало нестерпимо от ветряного гула. До ближайшего «срока» метеосводки было полно времени, а гидрология начиналась лишь в Каре, и я как обычно пошел на мостик, соседствующий со мной, чтоб лишний раз застать обмен анекдотами между «вторым» и его «вахтенным».

«Собачья вахта» – у каждого экипажа на нее свой промежуток. Мне выпала с 4:00 утра до 8:00. В это время ничего не происходит. А мертвый штиль Восточной Сибири мог окончательно доконать, если бы не байки дуэта на мостике и не фильмотека маэстро океанологии и гидрохимии И. Г. Правда сейчас на мостике было какое-то движение. Второй склонился над картой, а Старпом-«Чиф» раньше своей смены уже подпирал приборную панель. Как вахтенный метеоролог я мог присутствовать на мостике в любое время, чтобы знать точные координаты и курс судна. Но не тогда, когда вам звонят из головного института. Радиоинженер вытолкал меня за дверь со словами: «Кыш, все потом». И действительно, через пару минут меня пустили обратно. Это была явно не та ситуация, когда телефонную линию занимают надолго.

Каков был шанс, что экипаж лодки-казанки, ушедший на 200 километров от берега в море Лаптевых и пропавший без вести – выживет? Какой шанс, что их вообще найдут? Найдут хоть что-то от них? В воде 5 градусов или меньше – пары минут хватит для «нормальной» пневмонии.

Из МЧС поручение: войти в акваторию, обойти вдоль острова и искать с применением звукового сигнала, затем высадить на остров «вельбот» для связи с местными вахтовиками-метеорологами и передачи им ориентировки.

Все происходящее будит, выводит меня из оцепенения. «Требуется срочная сводка по метео…» — говорит капитан второму, оба поворачиваются в поисках того, кто на вахте. Но я уже все слышал. Бегу в лабораторию к терминалу и молюсь, чтоб метеозонд не полетел – иначе придется подниматься в ад на пеленгаторную, стоять под дождем и ветром около 15 метров в секунду, и выводить психрометр на выстреле. Слава богу нет, он исправен. Но нужна и температура воды, а ее придется брать вручную. Хватаю термометр, в тренниках «Найк» и кроссовках «Рибок», можно сказать, «в исподнем», выбегаю на корму с 3-ей палубы, чтоб на подветренной стороне бросить свой ртутный ТГ на тросе в воду, держу его на волнении какое-то время, визуально фиксирую волнение и облачность.

Докладываю, прибежав на мостик. «Зови всех, пусть выходят на борт и ищут!». Спускаюсь вниз – никто не спит, народ расселся в столовой и, затаившись, среди ночи под чай играет в «тысячу». Объясняю ситуацию. Толпа хватает кто что есть: объективы и фотоаппараты, бинокли, журналист тащит наверх кинокамеру. Да и те, кто с пустыми руками, тоже спешат наверх. Через считанные минуты вся палуба наполняется ночными игроками: кандидаты наук, инженеры, журналист и часть экипажа – все пристально вглядываются в черные, гнетущие, высокие берега острова. «Господи, никто не сможет помочь тому, кто сгинет в такой дыре!» — Валерка-моторист затушил бычок в кофейной банке. Высокие берега Столбового, века насилуемые абразией, с теневой стороны напоминали скалы Мордора, ужасающе они возвышались над серой водной гладью, отражающей недоброе пасмурное небо. «Ищите лодку типа «казанка»! Или любое другое присутствие человека», — командует капитан. Но в бинокле были одни лишь брошенные постройки некогда великой империи и коряги вынесенные на берег великим морем. На корабле стали задаваться вопросом: «А есть ли здесь вообще хоть кто-то живой?»

Судно сделало круг. Звонок по спутниковой связи: сначала во Владивосток, оттуда – в Москву, в головной Росгидромета. Экспедиция срывается: нас и так задержали на неделю в Анадырском, военные никак не хотели пускать; в Беринговом у Диомида нас держали пограничники. Разговор с МЧС: продолжать делать круги. Столбовой – остров, вытянутый в длину на примерные 45 километров. Максимальная скорость судна 11-14 узлов. На все уйдут целые сутки. Конечно, на ушах все: и Питер, и Москва, и Владивосток. Конечно, ведь мы вышли из Восточно-Сибирского моря, мы вышли из пугающего штиля, долго терзавшего наши души в плавании. Теперь мы не одни! Связь есть, есть люди, есть большая страна, занятая поиском двух человек и лодки-казанки невесть где! Гражданка С. Обратилась с просьбой о помощи! Пропали два человека! И только сейчас мы узнаем, что они пропали 4 дня назад… Во всяком случае нам так говорит присланная распечатка ее обращения. Но приказано продолжать поисково-спасательную операцию, а значит – надо продолжать.

Спускаем лодку. Под конец своей вахты, кое-как помогаю травить, точнее учусь: еще никогда не спускал лодку с судна на кране. Обнимаемся с нашей «командой по спасению мира»: Чиф, журналист, неочевидно как попавший на судно сын друга капитана и инженер, оба с корочками СОЛАС, они спускаются в смешных гидрокостюмах в лодку, проверяют связь, заводят «семидесятую» Йомаху и уходят к острову. Моих сил не оставалось, затолкав завтрак и кое-как приняв душ, рухнул в своей каюте.

Меня разбудил сосед-приятель, настраивавший рацию, такой же как я океанолог, даже гораздо круче. Мы обходили Столбовой уже по третьему кругу, с капитанского постоянно давали сигнал, разрезая гулом все и вся над поверхностью. Безуспешно.

Видели медведей. По всюду и разговоров-то было, что видели медведей. Еще раз. А я в наглую проспал. «Могу себе позволить!», — ответил я, как бы пренебрежительно, когда за обедом К. заметила, что я проспал.

Вельбот вернулся. Островитяне приняли наших, как родных. На ветхой полярной станции накрыли стол и налили, как надо. Жила там всего пара человек, да собака. Но это были сильнейшие люди, настоящие люди, способные оставаться самими собой в таких условиях. В полубревенчатой халупе, окруженной пустошью, медведями и ржавеющей свалкой из цистерн и бочек советской эпохи, они продолжали работать и добывать натурные данные.

Бравая команда спасателей кое-как поднялась на борт судна. Все были поддатые, за исключением Чифа. Старпом принципиально не пил. Его лицо, вечно каменное лицо человека, готового обсуждать на вахте только Путина, Сирию и Украину, было хмурым. Он вылез из гидрокостюма и, скинув его на корме, спешно поднялся на мостик, бросив нам в ответ: «Живут, что даже времени не знают».

Формально мы сделали, что могли. Все пункты, задачи, нам поставленные, были выполнены. Капитан решил двигаться дальше и пытаться наверстать упущенное время. Я поднялся наверх. Чифа уже не было. Старик-капитан стоял рядом со штурвалом и задумчиво глядел в горизонт прямо по курсу. Второй у навигационной системы перебирал ночные бумаги.

- Как думаете, уничтожить? – обратился тот к капитану, многозначительно покачав пачкой.

- Да не, бог с ними, оставь себе, если хочешь, — капитан махнул рукой, развернулся в пол-оборота и, задумчиво покачав головой, пошел в свою каюту.

Второй положил бумаги на стол рядом с навигационной картой. Сверху лежала распечатка обращения гражданки С. в управление МЧС по Республике Саха. Ниже была обведена дата и подписано карандашом: «4 ДНЯ НАЗАД!», — должно быть Второй накарявил в злобе от сорванных сроков.

Корабль пошел дальше. Впереди было море Лаптевых, а за ним Карское. А там, наконец-то, работа.

Пропавших «яхтсменов» нашли на острове. Не мы, а вахтовики, живущие там, в этом богом забытом месте на краю света. Двое из казанки забрались вглубь Столбового, спасаясь, видимо, от медведей и ветра.

— Но как они не услышали наш сигнал? Ведь мы пробыли там целые сутки… Странно это, — задался вопросом второй, стоя рядом со мной на мостике, уже после того, как у Сабетты до нас дошли новости о чудесном спасении.

- И казанка… Лодка не сказать, что неподъемная, но неужели они затащили ее с собой вглубь острова? – я посмотрел на второго, а тот лишь пожал плечами в ответ.

- А я вам сажу, — на мостике для передачи вахты показался Старпом, — мы просто не могли их найти!

- Начинается… Моя вахта закончилась, я сваливаю. – Второй, моложе Чифа лет на 15, всегда старался побыстрей передать вахту и сбежать, чтоб не спровоцировать Старпома на диалог о политике: он знал Чифа достаточно давно и любое его изречение Второй мог закончить на полуфразе, обычно все заканчивалось набором нелестных эпитетов о том, какие Мы и какая страна.

— Вы должно быть помните, насколько запоздали из МЧС с обращением? Они вообще были в своем уме, когда присылали ориентировку четырехдневной давности? - Старпом не глядя на нас прошел по мостику и по обыкновению проверил сообщения навтекса за ночь, — мы просто не способны были их найти… Ведь чтобы спасать чьи-то жизни, мы просто… — он прервался, задумавшись, - Мы просто не вышли из мертвого штиля…

В тот же момент второй помощник замер в дверях.

Идя по «Солярису» — морю из иллюзий, в голове возникает стойкое желание выбрать для просмотра следующим какой-то другой фильм, нежели «Сталкер». Хорошо, что у И. Г. на внешнем диске была целая фильмотека…

#месяцморей #историиморя