Синий Кит
На пустынном песчаном пляже, несмотря на погожий денёк, был только один человек, и больше - ни души. Песок, вялое ленивое море, холмы с редкой травой, скрывающие за собой низкорослый городок. Человек сидел на корточках в нескольких шагах от линии прибоя. Перед ним - детские шорты и рубашка.
Человека звали Вадим, и на пляж он пришёл в поисках своего племянника Мити.
Он внимательно осматривал смятую одежду, не касаясь. Рубашка была застегнута на все пуговицы. Свежезаштопанный рукав. Вадим помнил, как сестра зашивала рубашку. Она плакала и рассказывала... что? Он не мог вспомнить.
Вадим осмотрелся. Следы босых ног шли прямиком от холмов и заканчивались тут. До воды было еще далеко. А больше ничего не прочесть на гладком влажном песке. Только торопливые оттиски подошв самого Вадима.
За холмами приблизился и смолк грохот мотора, хлопнула дверца. Вадима накрыла тень при погонах и знакомо откашлялась.
Вадим ответил не сразу, всматриваясь в дальний кустарник. Ему показалось, или мгновение назад кто-то пристально наблюдал за ним?
Вадим и друг его Коля, уже в штатском, встретились в сквере напротив школы. Они сели в тени старой яблони, усыпанной переспелыми яблоками.Еще больше яблок валялось прямо на земле, их никто не подбирал. Двое школьников потянули, было, руки, но Вадим строго окликнул их, и те поспешили скрыться.
— Ты чего это? — поинтересовался Коля.
— От этой яблони траванулось полшколы десять лет назад, — брезгливо ответил Вадим, — я сам чуть не траванулся. Ну, да пёс с ней с яблоней, — махнул он рукой, — ты мне на пляже сказал “ещё один”. Это что значит?
Коля, хоть и был уже не при исполнении, по привычке пристально смотрел по сторонам и говорил негромко, что с его басом удавалось не всегда.
— То и значит, что это уже пятый, и начальство мне голову снимет.
— Пятый — что? Пропавший ребёнок?
— Да. Вот точно так же — на пляже, и хорошо если одежда осталась, а то только следы. На прошлой неделе девчонка. Десять лет. Семья хорошая, в дочке души не чаяли, никаких жалоб. Соседей, учителей — всех опросили. Две недели назад — пацан, девять лет. У этого только мать, правда, но жили дружно. Мать на хорошей работе. Капли в рот не брала. В школе тоже всё нормально. Остальные так же. Может быть, хоть у твоего Мити что-то было? — в голове его прозвучала слабая надежда, — Родители обижали? Или ругались день деньской?
Вадим крепко задумался. Он копался в памяти, но не мог ничего такого вспомнить. Люда и Пётр всегда жили дружно и счастливо. Сына они любили. Сколько раз он прибегал к нему в слезах и рассказывал, как мама и папа любят друг друга...
Он покачал головой. Коля вздохнул.
— Ну вот. Значит, дело не в этом.
— А в чём?
— Да тут к гадалке не ходи — это всё интернет. Начитаются ребятишки про “синего кита”, умишка не хватает, идут и топятся.
Вадим фыркнул.
— Сказки. Не может человек, чего-то начитавшись, пойти и утопиться. Не бывает так.
— А ты поработай с моё, и не такое увидишь. Ты-то у нас всегда был правильный во всём, пай-мальчик, а люди, бывает, такое делают, что потом сами удивляются. Тем более дети. Они, как я уже говорил, нынче тупенькие.
— Про Митю не говори так, — нахмурился Вадим, — он бы не стал.
— Как видишь, стал, — отрезал Коля, — Следить надо было, чем дитя в интернете балуется. Сейчас обнародуют все дела, может, тогда доходить начнёт.
Вадим сухо попрощался и ушёл, погруженный в раздумья. Под ноги ему попалось красное сочное яблоко, и он со злостью пнул его так, что оно лопнуло, разбрызгивая сок.
“Почему её до сих пор не спилили?” — подумалось ему.
Вадим не знал — отравлена ли яблоня до сих пор, или уже давно нет. Но он твёрдо знал, что совершенное зло нельзя прощать. Никогда, никому.
Вадим боялся, что придётся долго и безуспешно утешать сестру. К его удивлению, Людмила была уже спокойна и привычно приветлива, пусть глаза её и покраснели от слёз.
— Я держусь, спасибо, — сказала она брату, наливая чай, — все-таки у меня есть Петя. Необыкновенный человек. Без него я бы не справилась.
Вадим не хотел ни о чём ее расспрашивать, но Люда сама начала делиться мыслями.
— Честно, не знаю что случилось. Пойдём, конечно, и в школу, и в футбольную секцию, везде будем выяснять — что такого могло приключиться. Сама я бы побоялась, но Петя сказал что везде и всегда будет со мной. Мы обязательно выясним всё.
— А телефон его вы уже смотрели? — осторожно спросил Вадим.
— Смотрела, — вздохнула Людмила, — ничего необычного. Хочешь, посмотри сам. Ты лучше меня разбираешься. Только... это ведь не поможет его вернуть, верно?
Вадим покачал головой и крепко обнял сестру.
Дома Вадим разулся, скинул куртку и сел в кресло, крутя в руках телефон Мити. Что-то ему не нравилось.
Почему Люда так спокойна? Он помнил, как она рыдала у него на плече, вскоре после рождения Мити. Что тогда случилось такого, что поразило ее сильнее смерти сына? Вадим сморщил лоб, но никак не мог вспомнить что же случилось в тот день. Он настолько долго терзал свою память, что даже начал сомневаться - а было ли? С чего бы вдруг. Ведь они с Петром всегда были дружны. Вадим даже грозился рассказать своему другу участковому Коле каким хорошим мужем был Пётр и как он любил свою жену.
“Бред какой-то в голову лезет”, — Вадим устало потёр виски, — “Надо отдохнуть”.
Но вместо отдыха он взял телефон и углубился в поиски.
Проверил историю запросов. Все, что характерно для мальчишек его возраста, и ничего более. Проверил историю посещений. Парочка порносайтов, которых Вадим еще не видел, но ничего экстраординарного. Никаких “синих китов”.
Динь-динь.
Оповещение.
“Струсил?”
Вадима бросило в холодный пот. Он открыл мессенджер и посмотрел, кто пишет.
Писала некая Маша Воронина, судя по информации в профиле - одноклассница Мити. Судя по фото — улыбчивая девчонка с двумя хвостиками и легким косоглазием.
Пока Вадим копался, пришло еще одно сообщение.
“Ну и пусть. А я сделаю”.
Вадим отложил телефон в сторону и крепко задумался. Взгляд его скользнул по фотографии на стене. Их маленькая семья - мама, Вадик и Люда. Брат с сестрой хмурились исподлобья. Мама, уже в инвалидной коляске и исхудалая, улыбалась. Она всегда улыбалась.
“Я всегда хотел, чтобы она улыбалась”, подумалось ему, “Но видеть её улыбающуюся на пороге смерти... Это оказалось больнее, чем видеть её слезы”.
На фото не было отца. На тот момент он уже исчез без следа, бросив их одних. Люда простила его. Она всегда всё прощала.
Вадим простить не мог.
Наутро он отправился к школе. Старое каменное здание, в котором когда-то находилась тюрьма, было несколько раз перестроено и перекрашено. Вадим считал это недостаточным, чтобы смыть прошлое, и к зданию до сих пор относился настороженно.
Он стоял недалеко от школьных ворот и ждал, внимательно выглядывая две косички в толпе выходящих учеников. Наконец, томительное ожидание окончилось: Маша Воронина вышла на свободу.
— Маша, здравствуй, — Вадим быстро оказался рядом и включил дружелюбие. Девочка растерянно остановилась, — Я Вадим, дядя Мити.
Маша побледнела.
— Ты писала ему вчера, а я увидел, — рубанул с плеча Вадим, — помоги мне, пожалуйста. Что с ним случилось? На что он решился?
Маша вжалась в забор спиной. Её глаза расширились, она тяжело дышала. Вадим вдруг понял, что нависает над ней и призывает к ответу, а она будто оцепенела от страха.
Еще через мгновение он понял, что лежит на асфальте и сплевывает кровь, а над ним стоит коренастый мужик с мутными глазенками и отвешивает Маше затрещину.
— Цепляет она тут хер пойми кого, — голосил мужик, — пошла в машину.
Когда Вадим, наконец, поднялся, Ворониных и след простыл. Он коснулся рукой губы и взглянул на окровавленные пальцы. “Это тебе с рук не сойдёт”, — мстительно подумал он, — “Как бы поговорить с Машей без него?”
Вадим вспомнил последнее сообщение от неё: “Я сделаю”. Ему стало предельно ясно, где он сможет её найти.
Вадим прибыл к пляжу еще днём. Осмотрев внимательно берег и близлежащие холмы, он долго выбирал место. На самом пляже прятаться было негде, да и следы выдали бы его. Кусты у обочины он отмёл сразу — кажется, именно отсюда на него глазели в тот день. Большая скала на краю пляжа была что надо, но далековато от того места где лежали Митины вещи.
Выбирать не приходилось. Внимательно осмотревшись и убедившись, что вокруг никого, Вадим полез по камням, держась в нескольких сантиметрах от песка, и нашёл себе укрытие за большим булыжником прямо у воды.
Тут он сел и принялся ждать, то и дело глотая нагревшуюся воду из бутылки. От ощущения охоты его бросало в жар. Чувство стыда за подсматривание уступило место чувству долга. Он должен разобраться. Должен докопаться до правды. И должен — если получится — спасти отчаявшуюся душу.
Солнце клонилось к закату. Оно медленно закатывалось за холмы, даря прощальные теплые лучи. От воды несло прохладой, а от нагретых за день камней — жаром. Вадим дрожал, покрывшись испариной.
Когда в небе показался месяц и блеснули первые звезды, тогда он понял, что дождался. Только было поздно: Маша стояла уже близко к воде.
Она говорила негромко, но море и камни усиливали её голос, и Вадим отчётливо слышал слова.
— Я пришла. Я тут.
Море смолкло. Не наступил штиль, вода не успокоилась, она просто замерла, застыла, будто на фотографии. Застыли волны, застыл прибой. Водная гладь недалеко от берега вдруг стала прозрачной, как стекло, и из глубин полилось синеватое сияние. Чей-то бок, покрытый густой лазурево-блестящей шерстью, и огромный оранжевый глаз. Глаз, не мигая, смотрел на Машу.
— Чего ты хочешь? — пророкотало море.
— Я хочу — девочка едва сдерживала слёзы, — чтобы мой отец не был контужен на войне.
— Ты знаешь цену?
— Знаю.
— Чью жизнь ты отдашь?
Девочка вытерла брызнувшие слезы и твёрдо произнесла.
— Свою.
Волны ударились о берег. Оранжевый глаз загорелся и исчез. Вместе с ним исчезла и Маша, а на песок опустился её нарядный сарафан и резинки для волос.
Вадим очнулся от наваждения. Он выскочил из укрытия и добежал до того места, где только что стояла Маша, забыв, что не собирался этого делать, чтобы не навлекать на себя подозрений. Он рухнул на колени рядом с сарафаном и со злостью ударил кулаком по песку.
Было больно. Вадим прикусил губу и почувствовал привкус крови. Да, вчера он упал и ударился об асфальт. Как раз тогда он и познакомился с папой Маши. Приятный мужик, отставной военный. Вадим сам уже не помнил как так получилось, что он разбил губу. Споткнулся неудачно?
“Вспоминай”, — скомандовал он себе, — “Вспоминай”.
Но он не мог вспомнить. Он только твёрдо знал, что было всё не так. Просто все забыли.
— Эй, — крикнул он в море без особой надежды, — эй ты! Слышишь меня?
Волны снова застыли. Вадим от неожиданности протёр глаза. Потом на четвереньках, осторожно, будто по болоту, подполз к воде и попытался дотронуться пальцем. Вода отталкивала его.
Тогда он собрался с духом и встал в полный рост. Из глубин на него смотрел оранжевый глаз, окруженный синей сияющей шерстью.
— Чего ты хочешь? — пророкотало из глубин.
Вадим сглотнул. В горле пересохло. Очень хотелось пить.
“Хорошо, что мама уже умерла”, — подумалось ему.
— Я хочу, — срывающимся голосом закричал он, — чтобы всё вернулось на свои места. Чтобы дети вернулись. Чтобы они снова жили.
Оранжевый глаз мигнул и приблизился.
— Нет.
Вадим опешил.
— Нет? — обескуражено переспросил он, — Почему?
— Потому что я уже исполнил твоё желание один раз.
Оранжевый глаз из морских глубин исчез. Волна прибоя сорвалась с поводка и отвесила Вадиму град пощёчин. Солёная вода лилась в глаза и ноздри, но Вадим не замечал этого.
Он смотрел вниз, в темную воду. На своё расплывающееся отражение. Он осознал, что жив, все ещё жив.
— Что я пожелал? — спрашивал он шёпотом. Но море не отвечало ему. Память молчала, отвернувшись. Что-то черное подкатывало к горлу, оплетало сердце и сжимало его. Что-то злое.
— Что я пожелал? — спрашивал он снова и снова, — Чем я заплатил?
Рассвет застал Вадима в школьном сквере напротив бывшей тюрьмы. Он сидел на скамейке, растерянно глядя перед собой. В руке он держал яблоко.
Перед глазами его стоял образ Мити, который так же стоял и кричал своё желание. Чего он пожелал? О чём все забыли? А девочка за неделю до него? И еще четверо детей? И сколько их было на самом деле?
“А чего пожелал я? Чьей жизнью я заплатил?”
Он задавал себе эти вопросы не переставая, потому как боялся задать совершенно другой вопрос.
Вадим закрыл глаза и попытался представить себе, каково это — быть некогда отравленной яблоней? Год от года давать вкуснейшие плоды и знать, что никто не притронется к ним, потому что когда-то, много лет назад, ты совершил зло?
“Сейчас узнаем”.
Он поднёс яблоко ко рту и надкусил. Прожевал и проглотил.
Яблоко было кисловатым и терпким. Оно утолило его жажду и приглушило черноту в душе. Вадим сгрыз его целиком, не оставив огрызка, а потом свернулся клубочком на скамейке и крепко уснул под ласковый шелест прощённой яблони.