Общежитие
Вечер в радость, DTF. Вот тебе сон про странные приключения двух девушек в общежитии.
Я очень боюсь жуков-оленей, а теперь вокруг меня их было столько, что просто не укладывалось в голове. Они неловко топтали мою кровать и лениво бодались друг с другом, расхаживали по полу с высоко поднятыми головами, словно царственные особы, усеивали стены и сидели на всякой утвари в самых непринужденных позах. На кровати их было как будто больше, чем на всех четырех стенах вместе взятых, и оттого мне делалось совсем дурно. Хуже всего, однако, было то, что я ждала свою подругу и та должна была постучаться в комнату с минуты на минуту.
Волчонок жила в другом крыле здания, и я могла видеть ее балкончик из своего окна, выходящего во внутренний двор. Отец Волчонка, угрюмый, но в то же время очень бойкий старик с длинными седыми волосами и густыми усищами, выращивал на балконе рассаду. Я раньше перебиралась с помощью троса прямо на этот балкон, чтобы навестить Волчонка, но та меня впоследствии отговорила. Странно было бы думать, что она за меня боится, для этого не было оснований, – нет-нет, ей, по-видимому, досаждало что-то в самом этом занятии, а может, она просто мне завидовала.
Комнаты общежития, как и остальные его внутренности, отличались размером и богатой отделкой. О наружном его виде, впрочем, можно было услышать много нелестного. Разговоры об облагораживании здания сводились к тому, что нам обещали пристроить к нему современную надзорную башню, которая будет выявлять лиц, проникших на территорию без пропуска, и прочих нарушителей. Башня, по словам коменданта, грозилась стать невероятно передовой, потому как даже ему, коменданту, еще не удалось ничего выведать о принципе ее действия. Разработка наверняка секретная, говорил он, и получить ее в свое распоряжение – не просто огромная удача, но и возможность для такого повышения уровня личной безопасности, который не снился ни одному поколению нашего города еще со времен внедрения в Сеть общегосударственных фильтров. Кроме всего этого, башня должна была выглядеть очень внушительно, поэтому, как считал комендант, она была вполне способна превратить общежитие в самую большую достопримечательность района. Нельзя сказать, чтобы это обещание было принято с восторгом, но, с другой стороны, что-то все-таки делалось для нашего благополучия, и мы это, конечно, ценили. В городе было огромное множество развалюх, подобно нашей не знавших ухода; они стояли нахмуренные, подпирая друг друга боками, и чахли от обиды. Очевидно, они существовали только для той цели, чтобы развлекать приезжих стариной и удивлять их потом царившими внутри роскошью и технологиями.
Последние эти мысли призваны были отвлечь меня от рогатых жуков, медленно наступающих на меня отовсюду, и прихода Волчонка. Я не могла смотреть в окно, потому что взгляд невольно выискивал ее балкончик, и не могла смотреть ни на один предмет в своей комнате. Я видела это повсеместное шевеление даже с закрытыми глазами, отчего готова была окончательно выйти из себя и решиться на какую-нибудь глупость. Но когда мне представлялось, как я буду выглядеть, вырвавшись из комнаты, меня охватывал еще больший ужас; я буду вынуждена просить у кого-то помощи и уж точно не смогу принимать гостей; все мысли таким образом возвращались к Волчонку, и мне приходилось бездействовать.
От неподвижности и прохлады, тянущейся от приоткрытого окна, тело понемногу немело. Обидно было то, что перед приходом подруги я хотела принять душ, а теперь закрадывалось подозрение, что такой запах тут же отпугнет Волчонка. Между тем времени у нас почти не было, поскольку на сегодняшний день было назначено собрание жильцов. Соседка долго говорила мне об этом собрании накануне; я смогла запомнить только то, что, хотя на собрании будут опять говорить об этой новой башне, пропускать его ни в коем случае нельзя, и это было главное. Я, конечно, не любила ходить на эти скучные собрания: там не сообщалось ничего нового, а те вещи, которые выносили на общее обсуждение, всегда казались мне сущими пустяками, обсуждать которые подчас было просто глупо. В самом деле, что с того, что кого-то обнаружили под утро лежащими в комнате в одной постели? Во-первых, их связь никем не была доказана; во-вторых, даже если бы в ней не было сомнений, разве у жильцов не было других вопросов, а у начальства общежития не было других забот? Куда больше внимания заслуживало то жуткое обстоятельство, что мужская душевая оставалась в разобранном виде уже около полугода и мало-помалу превращалась в плацдарм для нелепых студенческих обрядов и пьянок. Я говорила об этом с другими жильцами, с вахтерами, с электротехниками, с захаживающими преподавателями и даже с самим комендантом, – эти разговоры случались, разумеется, вне собраний, – и все как один были со мной солидарны и кое-где даже меня перекрикивали, но собрания при этом продолжали напоминать старые бестолковые телешоу. Вопрос пьянства поднимали редко, но к самому наличию сексуальной жизни у студентов начальство относилось как к попранию всех мыслимых законов культуры, морали и святости. Это выглядело тем страннее, что вот уже несколько лет в городе были негласно разрешены даже связи с несовершеннолетними. Тут мне вспомнилась забавная и в то же время неловкая история, происшедшая в мой первый год жизни в общежитии, когда я встречалась со спокойной и невозмутимой Соней. Как-то мы с ней зашли в туалет этажом ниже и не смогли найти ни одной свободной кабинки – по причине того, что каждая из них была занята хихикающей парочкой; некоторые даже не потрудились запереться. Мне показалось, что из кабинок раздаются голоса совсем уж юных девочек, и я сказала об этом Соне, а Соня, нисколько не теряя присутствия духа, объяснила, что здесь такое было в порядке вещей и раньше, а после недавних митингов этому вовсе незачем удивляться. Тогда она еще слегка пожурила меня за неучастие в политической жизни…
Оттого что я думала теперь о Соне, при стуке в дверь я решила, что пришла именно она, и страшно удивилась.
– В-войдите, – пролепетала я, не открывая глаз.
Но в комнату вошла Волчонок. Открыв глаза, я ожидала, что она тут же выскочит из комнаты или по меньшей мере всплеснет руками, но она подошла прямо ко мне, почему-то босая, и жуки-олени бросались от нее врассыпную, не особенно, впрочем, отвлекаясь от своих дел.
– Прости меня… – пробормотала я чуть не плача. – Прости…
Приблизившись, Волчонок погладила меня обеими руками и покачала головой.
– Неужели ты так их боишься? – сказала она.
Я наконец ожила и начала жадно рассматривать Волчонка вместе с ее крепкими смуглыми ногами. На ногах у нее было рассыпано множество родимых пятен, покрытых жесткими волосками; это очень нравилось мне. Я протянула руку.
– Можно?
Волчонок приложила мою ладонь к своему колену. Я гладила ее колени, а потом она приподняла юбку, и я провела рукой по бедрам. Мне стало так тепло, что о жуках я и думать забыла.
– Не стесняйся, можешь выше, – сказала она, но как-то уже слишком обыденно.
Я хорошо понимала, на что она пытается меня подбить – она не оставляла этих попыток; но я никак не могла свыкнуться с тем, что люди теперь не находят в этом ничего предосудительного. Волчонку было только пятнадцать лет, и пусть я любила ее больше всего на свете, но позволяла себе не больше того, что позволяют друг другу закадычные друзья или сестры. Да, я все это время убеждала себя в том, что Волчонок – вроде любимой сестры: теплая, надежная и рассудительная, готовая в случае чего высказать начистоту все то, что думает о моем поведении; к тому же мы никогда не ссорились и вообще не тратили время на разные глупости, которые делают влюбленные. Правда, то, что я сейчас облапала половину Волчонка, тоже было глупостью, хотя и такой приятной, что просто не передать. Я потянула ее за локоть к себе, приглашая сесть, но она мягко высвободилась из моих рук.
– Тут слишком много твоих жуков, – сказала она, – нам будет не очень уютно. Пошли ко мне!
К этому моменту я совсем позабыла о собрании и думала про отца Волчонка, что, по-видимому, сразу же отразилось на моем лице.
– Не бойся, – сказала Волчонок. – Он сегодня опять где-то пропадает, так что мы сами себе хозяева. Ну, погнали!
Я запрыгнула подруге на спину, и она вынесла меня из комнаты в коридор, затем отыскала в комнате мои балетки. Сама она не пожелала надевать что-либо на ноги, и я не стала спорить (как можно отказать себе в удовольствии поглазеть на ее ступни!). Мы пошли по коридору, взявшись за руки, все быстрее и быстрее, кинулись по лестнице вниз и, миновав проходную, выскочили во двор, где как раз ненадолго выглянуло солнце, и перебежали к другому крылу, затем, подтрунивая друг над другом, забрались через открытое окно в сушилку на первом этаже, немного там друг друга потискали, после чего Волчонок предложила примерить что-нибудь из чужого белья, но в это мгновение послышалась чья-то тяжелая поступь, и мы, едва сдерживая смех, вынырнули из сушилки и сделали вид, что заходили сюда по обычным делам (Волчонок потом жалела, что мы не догадались взять что-нибудь с собой).
В коридорах было подозрительно пустынно, и когда мы подошли к лестнице, Волчонок вся ощетинилась и начала беспокойно оглядываться на закрытые двери, как бы ожидая чьего-то внезапного наскока. На лестнице мы услышали, как наверху раздается знакомый хриплый голос. Волчонок фыркнула, и мы медленно поднялись на второй этаж.
На площадке лежал человек в черной военной экипировке со шлемом, и Волчонок, ничуть не напугавшись, бесцеремонно его обыскала. Я озадаченно глядела на нее; сверху явственно слышался голос ее отца, а мне не очень-то хотелось думать, что…
– Мне тоже это не нравится, – сказала Волчонок и насупилась. – Посмотрим, что там происходит. Скорей!
В коридоре на третьем этаже стоял седовласый отец Волчонка (между прочим, его звали Адам) в грязном черном плаще. Перед ним в двух десятках шагов скучились несколько бойцов в черной форме с пистолетами-пулеметами наготове; они не двигались с мест и только наблюдали за действиями Адама. Отец Волчонка мастерски жонглировал искусно гравированными револьверами, иногда наводя их оба на одного из солдат, отчего солдаты порывались отскочить в стороны, но не открывали огонь, хотя и продолжали держать ловкого старика на прицеле. На нас они, казалось, не обращали никакого внимания. Волчонку отцовские фокусы явно доставляли удовольствие, и я опомнилась первой и оттащила ее обратно на площадку, где нас не было видно.
– Чем занимается твой отец? – спросила я строго, хотя мой голос подрагивал.
Я всегда считала себя защитницей Волчонка, но теперь она вела себя так, будто ей не нужна была ничья защита.
– Играет за разные команды! – весело ответила она и сразу меня отпихнула. К моему изумлению, она извлекла откуда-то из-за пазухи револьвер и прямо у меня на глазах зарядила его шестью патронами.
– Отец в них души не чает, – радостно объяснила она. – Правда, мне от него достался самый скромный… А ты возьми вот это!
Она протянула мне небольшой пистолет, позаимствованный у лежащего человека на площадке.
– Я же никогда не стреляла, – сказала я, не чуя особенного страха.
– Будешь прикрывать, – решила Волчонок. – Когда увидишь кого-нибудь из этих болванов, стреляй куда угодно, только не в меня. Это их отпугнет, если они знают, с кем имеют дело. Но экономь патроны.
Я кивнула, и в голове заиграла музыка в стиле би-боп.
На площадке мелькнул черный плащ. Адам перемахнул через перила и унесся вниз, и вслед за ним ринулись люди в черной форме. Убедившись, что коридор очищен от врага, Волчонок сделала мне знак, и мы юркнули внутрь, – но все-таки нас заметили, и группа солдат отделилась от других преследователей, с тем чтобы вернуться в коридор и немедленно нас схватить. Шесть патронов было в барабане револьвера, и все шесть пуль Волчонок выпустила точно в цель; я же выстрелила восемь или десять раз и попала кому-то в бедро, что можно было считать успехом. Еще одна пуля, отскочив от стены, угодила в крепление огнетушителя, отчего тот рухнул на голову ползущему на карачках бойцу, который пытался что-то передать через гарнитуру. Внутри меня продолжали играть залихватские саксофоны с трубами, и звуки выстрелов странным образом вписывались в эту безумную импровизацию; можно было подумать, что мы очутились в старинном шпионском фильме. Волчонок, сама как смуглая пуля, в такт музыке бесшумно отпрыгивала от одной стены к другой, пока я, пригибаясь к полу, то и дело падая на четвереньки, неуклюже катилась по коридору. Все это было так увлекательно, что я едва не пропустила дверь комнаты Волчонка; но она ухватила меня за шиворот и втащила в комнату, которую оставила незапертой. Теперь она закрыла ее на замок и включила сканер. Конечно, такие меры уже не помогли бы остановить непрошеных гостей, но выстрелов больше не было слышно, и казалось, что нас оставят теперь в покое хотя бы на время.
Волчонок выглядела сильно возбужденной.
– Р-р-р! – сказала она и хотела вставить ствол пустого револьвера мне в рот, но я отпрянула. Не дав мне опомниться от такой наглости, она швырнула меня на разобранную кровать и бросилась мне на шею.
– Ты упрямая, – сказала она беззлобно и уткнулась в мои волосы, а потом в ухо. От ее запаха я начала впадать в сладкое забытье…
…Спустя полчаса в дверь постучали, и я подпрыгнула на кровати, внезапно вспомнив о том, что портило мне сегодня настроение с самого утра. Волчонок насторожилась.
– Спрячься, – велела она, и я нырнула под одеяло. Сама же Волчонок в своей растрепанной юбке спрыгнула с кровати прямо к двери и отворила ее. Внутрь заглянула моя соседка Юля. Увидав ее краем глаза, я едва не зарычала с досады, но Волчонок уже забралась обратно на кровать и обхватила меня рукой и ногой, как бы заявляя на меня право собственности. Юля ничуть этим не смутилась, а только уперла руки в боки и сделала укоризненное лицо.
– Ты опять забыла! – сказала она сердито. – А это, между прочим, самое важное собрание в этом месяце, а может быть, даже и в году! Ведь башню уже поставили. Ты меня вчера совсем не слушала? Башню уже поставили! Теперь будут проводить большой инструктаж, вот почему присутствовать обязательно всем.
– Юля, как ты сюда попала? – спросила я, вытирая намокший лоб. – Ведь здесь только что… – Но тут Волчонок незаметно ткнула меня пальцем под одеялом, и я умолкла.
– Я жду тебя! – добавила Юля и захлопнула дверь.
– Ты пойдешь? – спросила я у Волчонка.
– Вот еще! – ответила та и повернулась на другой бок, невзначай лягнув меня грязной пяткой в мягкое место.
Немного спустя я и Юля вполне благополучно выбрались во двор общежития, так и не найдя по пути не только ни одного тела, но и вообще ничего, что могло бы свидетельствовать о внезапном налете; во дворе теперь тоже было тихо, и если бы не пистолет, который, я была уверена, все еще лежал у кровати Волчонка, то нельзя было бы даже и подумать, что этот налет состоялся. Небо вновь затянулось облаками. От ворот в сторону нашего крыла заторопились несколько человек.
– И где же эта башня? – нерешительно спросила я.
Юля махнула рукой, и я пригляделась: вдалеке действительно возвышалась новая замысловатая конструкция несколько зловещего вида.
– Зачем же такая высокая? И почему так далеко?
– Не нашего ума дело, – ответила Юля. – Идем скорей, а то ведь можно опоздать, что тогда начнется!
Двор уже наполнялся людьми, которые, как думалось, вспомнили о собрании в самый последний момент, и пахло ужасной суетой. Но не успели мы дойти и до середины двора, как эта новая, великолепная башня, о которой было столько разговоров, наконец проявила себя! Всех накрыло ослепительной вспышкой, кто-то закричал от страха, – но от самой башни никакого звука не последовало, или нам было уже не до него: свет обрушился такой яркий, словно во дворе ударили залпом молнии. Двор вмиг опустел, а мы, придя в себя, не решались подняться с земли до тех пор, пока не подумали о собрании – а это произошло одновременно.
– Инновация, – нервно сказала Юля.
– Должно быть, она уничтожила… что-то, – сказала я, отчаянно моргая глазами.
– Или кого-то, – радостно подхватила Юля.
Не теряя больше ни минуты, мы направились к парадному входу (Юля на всякий случай взяла меня под руку). Сперва было трудно разбирать дорогу, но зрение вернулось удивительно скоро.
В проходной мы встретились с еще одной заметной достопримечательностью города, гораздо более старинной, чем какие бы то ни было башни.
– Куда, торопыга? – сказала она тремя голосами.
Я бросила взгляд в сторону; вахтерши за стойкой не было, ее, очевидно, попросили присутствовать на собрании, и в этом была наша беда. У хулиганов не было никакого оружия, во всяком случае, они не держали в руках ничего, кроме четок, но все же в таком числе они представляли опасность.
– Ну так что скажешь? – снова начал кто-то из них. – Как оно вообще? Никто тут не обижает?
– Сигарет есть? – осведомился другой.
У меня в правом кармане джинсов была зажигалка, но едва ли она могла бы защитить нас в одиночку. Я отступила в сторону, сделав вид, что разговаривают не со мной, а только с моей соседкой, и заглянула за стойку. Подумать только, там стояла бутылка водки! Нет, конечно, в этом не было ничего выдающегося, но тут алкоголь без присмотра не оставался почти никогда, это грозило его пропажей. «Вот и пеняйте на себя», – подумала я и схватила бутылку, а другую руку сунула в левый карман и извлекла оттуда скомканные белые трусы в зеленую полосочку – не то Волчонковы, не то свои собственные. Хулиганы, которые явно не ожидали увидеть у меня такие находки, уставились на меня с одинаковыми глупыми усмешками.
– Это намек, что ли? Э, э! Гляди, что делает!
Я обдала трусики водкой и заткнула ими горлышко бутылки. «Огонь, иди со мной…» – вспомнилась мне старинная песня, и я, взмахнув зажигалкой, швырнула бутылку на пол, и между противостоящими сторонами тут же образовалась большая вяло горящая лужа. Юля взвизгнула. Хулиганы настолько опешили, что расступились и дали нам дорогу наверх, хотя они легко могли бы обойти жалкие язычки пламени, пляшущие на полу проходной, и задать нам по-своему жару. Но нас не пришлось уговаривать дважды, и мы, одним прыжком оставив позади эту сцену, понеслись по лестнице на верхний этаж, едва не сбивая друг друга с ног и совершенно забыв о происшествии во дворе, которое едва не ослепило нас обеих; да и какое теперь это имело значение, ведь для нас важнее всего было наконец-то попасть на собрание!