Котельная
Привет, DTF! Сегодня – просто забавный сон про бабок на лавочке (+мини-пародия на Г.Р. Державина в конце рассказа).
Страшно преобразился летний двор. Над старой кирпичной котельной, разрушенной бомбардировками, воздвигнулись две удивительные конструкции – гигантская, выше трубы, прямоугольная плита с изображением неизвестного святого, неизвестного прежде всего потому, что нельзя разобрать его черт, и позади фигура богоматери, вроде бы меньшей высоты, но такая же внушительная, высеченная словно с натуры, светлая и женственная под всеми складками, вписанная в круглую раму и медленно, бесшумно поворачивающаяся в ней, как в подвеске, заглядывающая в каждый уголок двора и в каждое отдельное окошко. Плита стоит как будто на руинах самой котельной, богоматерь же поднята в воздухе без опоры, как будто поддерживаемая чудодейственной силой, и это хорошо видно почти с любого места.
Обе громады нависли над цветущей сиренью, заслоняя вечернее небо, и кажется, что кусты растут вокруг них.
– Кто это установил? – спрашивает вечно озабоченная Надежда Капитольевна. – В администрации узнавали?
– Что там узнаешь? Больно надо им. Такими вещами «Жилсервис» занимается.
– А этих кто просил? Благотворитель, что ли, какой? За здорово живешь?
– Деньги собирали недавно, – напоминает флегматическая Светлана Флюидовна. – Может, на богородицу все и пошло? Дело хорошее, чего жаловаться. Да нам ее, наверно, продешевили.
– Благотворитель, точно тебе говорю, – уверяет всевидящая Вендетта Павловна. – Этот, который стройматериалы продает, миллиардер. У него любовница в сотом доме. Вот и выпендрился. А те деньги на вывоз мусора собирали.
– Мало, что ль, за мусор платим?
– Мы ТКОшникам платим, – объясняет деловая Криптида Ильинична. – Ту свалку, где почта, они вывозить не станут. И «Жилсервис» открещивается. Тут либо виноватого искать, либо самим справляться.
Женщины пыхтят, морщатся и качают головами.
– А про богомать власти должны знать. Есть регламент. Это ж культурный объект, да еще какой! Не без их ведома.
– И правда – объект! Будем теперь как в Америке, – предполагает жизнерадостная Софья Магнитична. – У них небоскребы, у нас – во!
– Нашла на кого равнять, на Америку эту, – ворчит политически грамотная Клавдия Марципановна. – У них на костях все стоит. Высоток нагородили, а под ими загажено. Люди побираются, машины коптят. На улице шагу шагнуть негде без машины. А дороги хуже наших. Кому надо это? Мне не надо.
– Арабы молодцы, – высказывается эрудированная Мотриса Семеновна. – Я видела – месяц построили. Серп. Колоссальный. Так и лежит, как на море. Красота! И люди внутри. Рехнуться можно. – И изображает руками.
– Где видела?
– Зять фотографировал. В том году ездил.
– А как рога держатся-то?
– Не знаю я, – отвечает. – Держатся, и все. Инженеры придумали. Поумней тебя.
– Что поумней, это ясно, – раздается тот же голос, – но все-таки интересно. Посмотри в интернете, что пишут.
– Где я тебе интернет возьму?
– В телефоне.
– Нету у меня его.
– Интернета? – подхватывает современная Регалия Петровна. – Я тоже отключила, а то там с утра до ночи что-то качалось, качалось. Магазин, обновления. С каждым обновлением все меньше места. Понимаешь? Карточку еще покупать... Про-при-е-тарную...
– Телефона, говорю, нет.
– Не берешь?
– Зачем мне его с собой таскать? Меня и разыскивать нечего. Я все время на людях. Упаду, поднимут. А об чем со мной говорить, пока я живая?
– С нами-то говоришь, пустобреха.
– Вы тут со мной, в чистилище, – отвечает на это Семеновна. – Между нами связь загробная... духовная то есть. Она посильнее будет.
И старухи сходятся на том, что хотя арабы и большие молодцы, но телефон с собой брать все же не обязательно.
– У арабов традиции, – вздыхает меланхолическая Татьяна Мольбертовна. – А нас штормит, качает все. Сегодня богородица, завтра Ленина опять привезут. Полжизни в одной стране живешь, полжизни в другой...
– А плохо, что ли? Хотя б не скучно. Натаха моя говорит: чтоб демократия была, надо, чтоб все менялось.
– Чего меняется-то? – злобствует оппозиционно настроенная Серпентина Ивановна. – Одну икону убрали, другую поставили. Тоже мне перемена в общественной жизни.
Воцаряется неловкое молчание.
– Мне света мало в доме, – осторожно сетует наконец Татьяна Мольбертовна. – Из-за этой... Я в воскресенье второй канал утром смотрю. Потом книжку до обеда читаю. Теперь тяжело. Все перекрыло. Впотьмах читать вредно. И телевизер давит на глаза.
– А ты лампочку включи.
– Электроэнергию жалко. Еще у меня бзик такой... Если свет горит в квартире, то и вечер как будто уже пришел. У меня расстройство начинается. Кажется – день кончился, а я не заметила. Сколько еще этих дней бог даст? Сижу отсчитываю. Болячки вспоминаю. Кого увидеть не могу, вспоминаю. Кого вспоминать не хочу, вспоминаю.
– Вон какие тонкости душевные, – хихикает Регалия Петровна. – Мои окна прям на эту махину выходят, ну и что ж теперь. Дети ноутбук подарили. Я его раскладываю. Дорогой. У таких знаешь какой экран новейший? Не устаешь совершенно! Мне там открытки шлют. Читай, пиши сколько влезет. Позвонить можно – хоть на луну. Модем, конечно, барахлит... – Она растопыривает пальцы и делает ими исчезающие столбики сигнала. – Бывает, самая маленькая открытка два часа загружается. Но и то ведь чудо!
– Открытки... – возвращается к прошлому мечтательная Алевтина Аспергиевна. – Я же за артистом была замужем – тогда еще.
– Когда? – с улыбкой спрашивают все.
– Ну, тогда... В семьдесят... Ой. В общем, у него этих открыток... от поклонников... было. Жуть. Я думала, мы в них утонем. Красивые, с виньетками, с фотографиями, стерео. Еще всякую чепуху посылками слали. Сувениры и прочее. Хорошо, если дефицит какой-нибудь. Однажды пришла такая штуковина... Как сказать, чтоб вы поняли. В общем – шарик с дверкой, для хомяков. Или мышей. Пускаешь туда мыша, он по квартире катается. Придумают люди... А куда нам эти грызуны? Я их боюсь до смерти. Так и не завели мыша. Потом Игорек сам укатил – я ему обузой стала со своими страхами...
Татьяна Мольбертовна, в которой еще жив дух романтизма, незаметно заливается предзакатным румянцем. Регалия Петровна крутит пальцем около виска. Серпентина Ивановна хочет выступить, но Надежда Капитольевна вовремя на нее цыкает. Остальные женщины смеются.
– Смех смехом, но ведь боязно как-то, – внезапно откровенничает Клавдия Марципановна. – Такая огромная. Перестарался он, благотворитель твой. У меня весь сон пропал по ночам.
– Чего йто?
– Того. Заснуть хочу, а она на меня... глядит сверху. Испытывает. Шторку закрываю, она глядит. Света нет, а тень видать все равно. В прихожке уже стелю, а она висит и висит перед глазами.
– В церьковь сходи, – советует Вендетта Павловна. – Полегчает. Покайся. Не перед попом, а перед богом. Зло сделала и забыла, вот тебе повод вспомнить.
– Неправильно это! Не должна пречистая так пугать. Она утешать должна, покровительствовать. И не обижала я никого вообще-то. Тараканов травила один раз и кошаку на хвост наступила на почте, вот и все грехи. Ну, парня отбила в восьмом классе у мурмулетки одной. Так она через неделю с другим уже гуляла, страдалица. Где преступление? Это уж сколько жизней миновало. Сколько таких парней...
– То-то и оно, – тихонечко говорит Светлана Флюидовна – и все прекрасно слышат.
– Как понять? Я всех любила, всех и каждого! Никто не жаловался! Никого не обделила! Никого не обманывала!
– Ну ладно, не начинай.
Подруги знают философию Марципановны: человек создан для счастья и по натуре своей обязан нести это счастье другим, пока его есть желающие.
– Я сама не пугаюсь, – поспешно говорит, чтобы разрядить обстановку, Софья Магнитична, – но внук мне такие страсти рассказывал. Мож, она и влияет как-то.
– А что он?
– Да вот снилось ему, мол – собор наш как бы кто на веревку привязал, с земли вырвал и потащил в ту сторону, на карьер. Люди... ой, кто куда. Машины, избы, скамейки – все ураганом. Всмятку. Деревья с корнями. Так и пропахало весь город – от площади до промзоны. Солнце, говорит, еще скукожилось, все небо красное, как пожар.
– Дьявольщина, – выносит вердикт Вендетта Павловна. – А дальше что? В карьере?
Софья Магнитична разводит руками.
– Не помнит он... Ну, зато честно.
– Богомать ни при чем, – убеждена Криптида Ильинична. – Она откровения дает, а не мозги мутит.
А Вендетта Павловна опять за свое:
– Сходите в церьковь.
– Наигрался, наверно, – подозревает Регалия Петровна. – Моя внучка тоже в компьютер играет. Сюжет игры объясняла. Ужас. Слушайте. Значит, есть такой город викторианский, как у Диккенса.
– Какой город?
– Английский. Старинный, короче говоря. Какая вам разница.
– Англичан не люблю, – сообщает Клавдия Марципановна.
У рассказчицы на языке зреет язва, но она терпит.
– Короче! Город тот чумой непонятной накрыло. Грязь, темень, разруха полная. Люди в собак превратились, в свиней. Ребенков жрут, которые без присмотра. Кто ума не лишился, по домам сидят, под замком, мрут потихоньку. И церковь у них, значит, во всем виновата. Нашли когда-то какую-то космическую гадину в пещере и давай кровь из нее сосать. Не то знания тайные в ней, не то лекарство от всех болезней...
– Фу-фу-фу! – кричат старухи. – Ну тебя, Петровна!
И только Серпентина Ивановна замечает:
– Врага нужно знать в лицо.
Но ее никто не поддерживает, и разговор возвращается к привычному земному.
– В церкви я была... – мурлычет Алевтина Аспергиевна. – В церковь я ходила... И в семидесятые, и в восьмидесятые, и во все года. Самая что ни есть тихая гавань. Какие новости не свалятся на голову – война, эпидэмия, кризис... Думаешь, никуда не деться. Но это пока в храм не зайдешь. С артистом когда все кончилось, только там и спасалась. От помешательства. Молодая была. – Она ищет глазами окна пятого этажа. – В последний год Игорю столько писем приходило... Ему уж ни холодно ни жарко от них не было. А я все читала. Написала одной женщине ответом – что у нас да как, чем живем. Решила показать, что мы люди не заносчивые, простые. Ну вот, даже дружить с ней стали. По переписке. Потом она как начнет крестики разные посылать – деревянные, алюминевые, медные, лунный камень... детские, с поталью, со вставками, латинские были. Настольные даже, с Богородицей, с Магдалиной. Больше такое, скромненькое, но посмотришь – в храме так дорого все... и сберечь хочется. Ценное.
– Слыхали мы про твои кресты.
– Ага, – рассеянно кивает. – Я что сказать хотела... Может, они сами эту исполиншу поставили? По плану какому-нибудь, по программе? А теперь цены поднимут еще, чтоб окупить.
– А чего тогда у нас, а не на площади? – удивляется Серпентина Ивановна. – Почему такие преференции?
– Ну кто их разберет... Почему крестики дорогие? Браслетики. Брошюрки, книги...
– Как там цена на бумагу? – переглядываются между собой остальные. – Ничего? Обещали? Понятно.
Следует довольно бестолковое обсуждение факторов производства. По ту сторону дома, в трехстах метрах от южного торца его, солнце погружается в вагончик с углем. Как ни странно, в наступивших сумерках фигуры над котельной бросаются в глаза еще резче.
– Ох, девочки, – беспокоится Надежда Капитольевна, – а мы о чем не подумали-то. Она же – на воздухе. На честном слове. Сколько тонн в ней? Срок службы какой? Там дети гуляют под этим кольцом, карбиды ищут. На гаражи лазиют. Она если оттуда грохнется, это ни человека, ни гаража, ни машины!
– До сих пор не падала, – возражает Светлана Флюидовна. – Значит, на совесть сделано.
– У нас небоскребы не рушатся, как в Америке, – подтверждает Марципановна. – Мы если халтурим, то по мелочи. А с таким проектом халтуры не допустят. Не зря мы в космос летали, телевидение придумали. Никто не жаловался. Когда хотим, то можем.
– Тем более с властями согласовано, – вторит Ильинична.
– Не нашего ума дело, – добавляет Семеновна. – Инженеры работали. Может, заграничные. Может, арабские даже.
– Мы права имеем, – вмешивается Серпентина Ивановна. – Все-таки надо выяснить, кто ее водрузил сюда. У меня разговор к нему будет лобовой. Как это без нашей санкции? Как это без уведомления? Как это без подписей?
– Станет тебя кто слушать, конечно.
– Не станет, так я всех подыму на уши, – хорохорится. – Пойду в газету. Нет, в две. Сколько у нас их? Три?
– В одной окромя реклам ничего не пишут, – предупреждает Ильинична. – Хочешь статью, плати в кассу. Вторая по району работает. Про сельхоз, про юбилеи. Ее в музей, да в дома культуры, да фермерам возят. Не развернешься. Третья муниципальная...
– Вот туда и пойду в первую очередь. Как раз наведем справки. Кто, откуда, на какие шиши. Все разузнаем.
– Флаг тебе в руки! – одобряют ее разные голоса.
– Белые флаги... зажигайте медленно... – нараспев произносит Алевтина Аспергиевна странные слова. Старушенции, которые только-только опять завелись, начинают вдруг клевать носами; а Татьяна Мольбертовна, приняв такой оборот близко к сердцу, машинально прочитывает отрывок классического стихотворения, глубоко запавшего ей в память:
Ни враг, ни флаг, ни серп араба
Не гнет муниципальный мир.
Мильярды для любимой бабы
Не полонят телеэфир.
Здесь интернет пропал в сирени,
Но в окна проникают тени
Давно отдавленных хвостов;
Артисты прячутся от смрада,
Но кровь космического гада
Не заливает жадных ртов.
Американская культура
Несет картинку два часа.
Крестом загробная халтура
Коптит дорогу в небеса.
Жилсервис, съеденный мышами,
Карбид взрывает под ногами,
Как сон, глубок карьер и тих;
Открытый вырванным собором,
Назло невидимым опорам
Кружится свыше Девы лик.