Удача бродячего мага

«Прискорбное легкомыслие, наряду с профанацией тайного искусства, проявленные означенным Фальбо, заслуживают всяческого порицания; при этом сведения, сообщенные им, небезынтересны и подлежат занесению в анналы Коллегии. Безусловно следует исключить всякую возможность доступа к ним студентов».
Из закрытого циркуляра Коллегии Винтерхолда

Для конкурса #возвращениевскайрим

Свои пятнадцать септимов я заработал еще утром.

Врут, что в Фолкрите народ скаредный. С умом подходить надо, время выбрать. У деревенщины все на лице написано: как увидишь эдакую благодушную скуку, они твои.

С утра, к примеру, любят заглянуть в «Мертвецкий мед»: кружку пропустить, лясы поточить с проезжими. У женщин свой интерес, нет-нет да и встретишь бродячего торговца, отовсюду, хоть из самого Эльсвейра. А муж-то рядом, перед дружбанами не поскупится на брошки-бусики.

Уселся на скрипучие перила деревянного крыльца, как бы невзначай, и давай играть заклинаниями. Вскоре народ по домам пошел: сытый, довольный, работать им не охота. А тут потеха, поглазеть можно.

Детвора сбежалась, хозяйки охали — красота какая! Мужья кривились, дескать, видали и не такое. Притом трое после подошли: не соблаговолит ли милсдарь волшебник того… благословить. На здоровье там, ну и прочее.

А я и не скупился. Почтеннейший Нелорен может ворчать сколько угодно: первый круг Иллюзии мне дается без сучка без задоринки.

Щедро одаривал мужиков Храбростью с обеих рук, те чуяли небывалое бурленье в жилах и на радостях развязывали мошну. Уходили напыженные, точно кочеты. Заклятье схлынет быстро, так откуда им знать? Небось долго еще будут хорохориться: колдун из самой Коллегии руки возложить изволил, не чета я вам теперь, дружки сиволапые.

Треть от заработанного сразу в пояс зашил: по зароку, а то растрачу. На остаток заказал лосося под травами, к нему, понятно, эля, скинул сапоги и завалился на кровать. За стенкой грохотала посуда, густо разило чесноком — все стены вязанками увешены, но за полгода странствий я свыкся с нордским бытом.

«Мертвецкий мёд» — добротный трактир: тепло, из щелей не дует, хозяйка душевная, хоть и сплетница. В услужении у нее Нарри, рыженькая такая. Ущипнул ее вчера за сдобный круп, теперь дуется, не хочет завтрак нести. Не гордый, сам встану.

Мне бы, заморив червячка, покемарить до полудня да к ярлу наведаться, авось пригожусь. Нет, понесло балбеса по улицам бродить, будто не видел я их. Ну и напоролся.

Стою, на кузнеца глазею от нечего делать. Тот зыркает, но пока молчит. И тут меня дернули за рукав.

Лет ей было… Поди угадай, может, двадцать, а может и к сорока. Нордки, они моложавые. Я глазища запомнил: не то голубые, не то зеленые. Точно как заклинание замиряющее. Не когда оно в полную силу, а наоборот, затухает уже, и вроде дымкой подернулось.

— Прости, почтенный, ты ведь Эрольд Фальбо, из Коллегии проездом?

Думал, не удивить меня нордским выговором, но эта словно дразнилась. Что ни слово, так ровно рашпилем по железу.

Кивнул:
— А вы будете?

Затараторила: звать Хьйотра такая-то, не расслышал, крестьянка здешняя. Все ее тут знают, и мужа уважают, и хозяйство у них справное, а как иначе — раз в месяц в Рифтен ездит Маре поклониться, не то что некоторые. Вот только кабанчик…

Она запунцовела и потупилась. Я ждал, заложив руки за спину, и честил себя последними словами — теперь и не уйдешь, изволь слушать трепотню.

— Захирел он. Не шерудит совсем.
— Так не ко мне это! — возликовал я и развел руками. — Я по мысленным материям работаю, а с болезнями… Зелье какое ему подмешайте, что ли.
— Мысленное как раз, почтеннейший Фальбо! Поздоровей нас с тобой будет, Буряк мой. А то ли обленился, то ли порчу навели — лежит в углу своем день деньской. Такие вокруг свинки, мед со сливками, сама Матушка поцеловала. Ему хоть бы хны, ни на одну не вскочит.

Видать, Нелореновы тумаки так и не выбили из меня школярский дух — загыгыкал самым неуважительным образом. Хьйотра фыркнула:

— А еще волшебник! Ничего тут смешного нет, мы и в «Мёд» свинину поставляем, между прочим. Посмотрю я, много ли наколдуешь на пустой желудок.
— Мы, ученый народ, не избалованы плотской стороной жизни, — с придыханием сказал я, глядя ей в глаза, и добился своего: Хьйотра отвернулась и заерзала.
— Вовсе ничего плотского. Было уже такое пару лет назад, волшебница отлично справилась.
— Охотно верю. Целительница? Или, как бы это… зачаровала ему что-то?

Она задумалась, забавно надув губки, и покачала головой:
— Нет. Госпожа Альвени, магистр иллюзий, проездом из Сиродила. Хоть и магичка, а тоже из крестьян, вот как мы с тобой. В хозяйстве очень сведущая, где волшбой, где советом…
— Я из дворян. Мой отец был старшим над писарями при дворе Баринии.

Хьйотра осеклась, но тут же нашлась:
— Да? А и не скажешь, крепкий такой мужчина. Не серчай, не хотела обидеть.
— Пустое. Расскажи лучше, как высокое искусство моей коллеги помогло твоему хряку.
— Как же я расскажу? Хотя стой, — она прикусила губу и нетерпеливо топнула ножкой, — Я ей плату сую, а она не берет, хохочет. Говорит, невелик труд: разъярить да успокоить.

Это был вызов моим умениям! Дело чести, если угодно. Магический ребус, и, похоже, не из сложных. И потом, к чему скрывать, хотелось еще поболтать с разбитной бабенкой. Мы и впрямь… не избалованы.

Хозяйство Хьйотра содержала на загляденье: грядки ровненькие, прополотые. Ни досточки отставшей не заметишь, ни хлама в углах. Свиной загончик — как с картинки, солома свежая, запаха считай что и нет, хрюшки нежатся на нежарком предосеннем солнышке. Одна, завидев нас, оперлась на невысокую оградку и игриво подтолкнула сияющую от гордости хозяйку пятачком.
— Вот и малышки мои. Мышка, Ромашка, Краса, Ита и Гордячка. А вон и Буряк, спит опять. Бурячок, золотко, иди сюда скорей.

Грязно-коричневая туша в углу раздраженно дернула оттопыренным ухом.

— Видишь? И так дни напролет. Скоро и жрать заленится.
— Может, вовсе не кормить?
— Не-е. — она сокрушенно махнула рукой. — Уж я, прости за правду, знаю: коль мужик задор потерял, пиши пропало. На тебя только и надежда.

Хьйотра лукаво стрельнула глазами. Я не без труда вернул мысли в русло, приличествующее мастеру волшебных искусств, и солидно откашлялся:
— Попытка не пытка. Впрочем… вилы есть у тебя?

Магия — магией, а страховка быть должна.

Как там бишь? «Разъярить и успокоить»? С виду все просто, моего второго круга за глаза.

В книгах силу Этериуса сравнивают с фонтанами и водопадами. Как по мне, она сродни топи: сотворил заклятье, опустел, и тут же натекает снова. Медленно, но постоянно, пока не заполнит.

Мыслеформа Ярости пришла сама собой: не зря часами пропадал на озере Хонрик, доводя до исступления несчастных крабов и рыбешек. Бережно усугубил ее, так, чтобы вскинутые в знаке сосредоточения пальцы зарделись, отзываясь на порыв. Возгрел между ладонями рожденное заклятье, задержал дыхание и резко, словно стряхивая воду, выпустил бушующие спирали силы.

Буряк вскочил с гневным всхрюком. Хьйотра завизжала, а я торопливо закидал свина успокаивающими чарами, пока не свело пальцы, после чего схватился за вилы.

В них не было нужды. Хряк тотчас приободрился, зашустрил по загону, виляя хвостиком и игриво занюхиваясь со свинками. Хозяйка довольно рассмеялась:
— Ишь, забегал! Теперь покроет, с приплодом будем. Тебе, Мать, первого же порося отдаем.
— Маре вроде цветы носят… — неосторожно встрял я. Хьйотра нахмурилась:
— Чтобы Волчица Льдов да от мяса отказалась? Думай, что говоришь, волшебник. Отнесу достопочтенному Марамалу, потребит во имя Матушки. Пошли уж, перекусим, заодно и об оплате поговорим.

Дом, как и двор, лучился достатком. Бревенчатые стены увешаны оленьими шкурами, вместо обычного очага — камин, да с фантазийными решетками, на аккуратных полках там и тут книги.

Хьйотра пригласила садиться. На грубом скобленом столе появились яблочный пирог, толстые ломти оленины, голова сыра и лук. Хозяйка разлила по кружкам эль и, не мешкая, осушила свою.
— Так и живем, почтеннейший Фальбо. Вроде и в довольстве, а что ни день, то своя… незадача. Муженек вот тоже… — при этих словах она понизила голос и как-то сникла.
— Выпивает?
— Да если бы. — фыркнула она. — Ты пирог ешь. Госпожа Альвени хвалила. Говорит, умничка, Хьйотра, что не ленишься Матушке поклониться. Непростая снедь у тебя выходит.
— Очень может быть. — пробурчал я с набитым ртом. — Есть что-то эдакое.

Я и впрямь явственно чуял прилив сил, будто к магическому потоку добавилась еще одна полновесная струя. Совсем неплохо для простого пирога. Еще и вкусный, в отличие от зелий.

Правильно все-таки старик гро-Шуб взялся собирать народные предания. Глядишь, и найдет среди сказок намек на забытые аспекты искусства. С нынешним застоем в Коллегии любая крупица дорогого стоит. Архимаг, уверен, о том же думает. Последние месяцы из книг не вылезал, сядет с ведром яблок и штудирует всю ночь. Огрызки в окошко швыряет, а мы, студенты, собирай, чей черед по двору дежурить.

Тут я понял, что за едой и размышлениями совершенно отвлекся от болтовни Хьйотры, и теперь она выжидательно смотрит на меня.
— Прост? — На людей, говорю, твои заклинания так же действуют?
— Смотря на каких. — ответил я осторожно. — Баланс между эмитентом и реципиентом, разнородные инфлюзии…

От разговора и эля молодая нордка разгорячилась и удивительно похорошела. Не хотелось признаваться, что второй круг заклинаний для меня пока потолок.

Хьйотра вскочила со стула, пошуровала рукой за притолокой и вручила увесистый мешочек.
— Вот. Здесь сорок три септима. А ты уж постарайся.
— Постараться — что?
— Ты чем слушал? Мужа моего… как Бурячка. Пока спит. Давай!
— Зачем?!
— Да затем, что прибью его не сегодня-завтра! Замуж брал — не мужик, а загляденье был. Чуть посмотрит, коленки трясутся. А сейчас? Брюхо вывалит и спит день-деньской, зарос весь, не моется неделями. Меня, — ее голос дрогнул, — как и нет вовсе. «Хьйо, жрать неси. Хьйо, спину почеши.», вот и вся ласка.
— Так он же не боров у тебя. Тут снадобье, наверное, надо.

— Ты погляди на него! — Хьйотра подхватила меня под локоть и потащила к стоявшим в углу бочкам, ухитрившись так поддеть высокой грудью, что все связные мысли зачирикали беззаботными птахами где-то очень высоко.
— Ну? Не боров?

Она указала на груду шкур за бочками. Вольготно разметавшийся на ней пузан протяжно посвистывал носом во сне. Кучерявая шевелюра стояла колом, свекольно-красная рожа лоснилась. Духан в углу стоял такой, что мои птахи вмиг притихли и расселись по веткам.

— Видишь ли, почтенная. — начал я осторожно. — Свин твоя собственность. Что ты попросила, то я сделал. Ежели я супруга твоего разъярить попытаюсь, то мне перед стражей отвечать как за разбой. Чего не хотелось бы.
— Так ты успокоишь потом!
— Ты это страже скажи. — на самом деле я вовсе не был уверен, что заклинания сработают. Брюхо — брюхом, но ручищи у Хьйотрова мужа были толще моей ляжки, а покатый багровый лоб покрывала сетка шрамов.

— И скажу. Штраф уплачу, если надо. Ты уедешь, а мне с ним жить. Уж и ярл его лично совестил, как об стенку горох. — она некрасиво сморщилась и захлюпала носом.
— Хьйотра! Хьйотра… Ты не плачь. Ты вот что. Как в Рифтене будешь, Маре поклонись, со жрецами поговори. Не может такого быть, чтобы чего не присоветовали.
— Знаю я их советы, — сверкнула мокрыми глазами нордка. — «Храни мир, храни семью, ибо так угодно Госпоже». А это вот ей как, угодно?

Хьйотра вдруг ссутулилась и бессильно оперлась на бочку.

— Значит, не поможешь?

Я твердо решил, что досчитаю до трех и выбегу за дверь. Будет в моей жизни одним маленьким позором больше. Ничего, стану великим магом и сотру из памяти.

Я даже сказал уже «один», и собирался с духом, чтобы произнести следующую цифру.

Хьйотра бросилась мне на шею и принялась целовать, страшно вздрагивая всем телом.

Крепость моя рухнула в момент, пташки умчались куда-то за горизонт. Я сгреб Хьйотру в охапку и впился в раскрытые губы, она ответила горячо и жадно, рванула серебряную пряжку на груди — и отстранилась.
— Видишь, боров вонючий, — не сказала, прокаркала она хрипло и зло, — твоя Хьйо ласкает другого. Смотри, что я ему сейчас подарю…

Хьйотра выскользнула из платья, расстегнула мой пояс, уселась на бочку и притянула меня к себе. Мы не отрывались друг от друга, пока на самом краю сознания не забрезжило смутное ощущение: что-то не так. Что-то… сдвинулось?

И воздух. Запахло резче и злее.

В следующий миг бочки полетели в разные стороны, и спавший норд с нутряным ревом вскочил на ноги. Хьйотра проворно шмыгнула в сторону.

В беде не надейся на выученное — спасает то, что часть тебя. И немного везения.

Конечно, я запутался в полах расстегнутой мантии и кувырком полетел на пол. Наспех собранное заклятье успокоения бестолково чиркнуло по стропилу. Волна животного ужаса смыла остатки мыслей, и пальцы сами собрали силу в неопрятный лиловый комок. Он слетел с руки и обернулся здоровенным призрачным волком. Тварь взвыла и вцепилась мужу Хьйотры в лодыжку. Тот снова заорал, затряс ногой, а я подхватил пояс и бросился наутек.

Укрыться в покоях ярла, где всегда полно солдат, мне в голову не пришло. Вместо этого я несся по улице, истошно кликал стражу и время от времени, ощутив прилив магических сил, снова призывал волка. Толстяк грузно топал сзади, прихватив здоровенный боевой молот, которым охаживал моего призрачного защитника. От одного удара волк отправлялся в небытие, но все-таки заставлял преследователя сбавить шаг и сбить дыхание.

Как назло, городок будто вымер. Ни стражников, ни крестьян, лишь стайка детишек с визгом шарахнулась в кусты. Толстяк тяжело сопел, громко сплевывал, но не отставал.

Очередной поворот, и сердце пропустило удар — улочка уперлась в городскую стену. Я оглянулся: мой преследователь перешел на шаг. Все правильно, он же местный, понимает, что бежать мне некуда.
— Почтеннейший, может, поговорим?

Куда там. Казалось, он даже не моргает. На губах застыла нехорошая усмешка, молот пускает солнечных зайчиков по потемневшим от времени срубам.

Я еще раз позвал на помощь и запустил волка под ноги толстяку. Огляделся. Перемахнуть через чей-то забор, и огородами? Догонит как пить дать.

Тупой удар и жалобный визг. Волк отправился обратно на свой план бытия.

Отчаяние придало решимости. В три прыжка добрался до стены, вцепился в покрывающий ее плющ, подергал — рвется! Захотелось упасть и захныкать, но я заграбастал стебли потолще и повыше, зажмурился, подтянулся в прыжке и навалился грудью на гнилые доски, прикрывавшие стену сверху.

Стражник на ближайшей башне что-то рявкнул и угрожающе поднял лук. Понимаю, выглядит подозрительно. Это ничего. Хоть арестуй, ради Восьме… Девятерых, только подойди поближе. Или я не жилец.

Наверное, надо было это не думать, а сказать. Крикнуть даже. Коротко свистнул в воздухе молот, левую ногу пронзила вспышка боли, я завопил и рухнул с наружной стороны стены.

Толстяк все-таки выдохся, догоняя меня — не смог ударить в полную силу. Кость осталась цела, а набухающий синяк прошел от простейшего лечебного заклятья, известного даже мне. На всякий случай отполз от стены под колючий малиновый куст и постарался собрать мысли воедино.

С чего я взял, что стража будет мне помогать? Они с жирным наверняка закадыки, да и что уж там — рога я ему наставил, за такое бьют. Надо убираться подобру-поздорову. Обойти эту дыру через лес, выбраться к озеру, там дорога, там купцы в Вайтран едут. Подвезут.

Подумать оказалось проще, чем сделать. Битый час карабкался вверх по склону, поросшему кусачей крапивой и папоротником, поминутно натыкался на невидимые под травой камни. Зверски хотелось пить, но то, что издали показалось благоустроенным родником, было развалинами какой-то башни, подле которых ковырялся в сетях противный морозный паук.

Я присел на поваленную сосну и впервые дал себе труд подумать, за каким лядом забрался так высоко. Деревья поредели, меж ними гуляли холодные ветерки с гор. Зелень здесь, в тени Глотки Мира, отливала матовой синевой, цветы, мелкие и блеклые, усыпали холмики что посуше. В двух шагах от моей сосны змеилась балка, на дне которой белел нерастаявший снег.

Тут вспомнилась одна из историй Гестора из Коллегии. Старикан благоволил студентам-бретонам, не чурался и стаканчик с нами опрокинуть, и подсказать из опыта, что в книгах не найдешь. Я обычно слушал вполуха — что мне до тонкостей призыва всякой мерзопакости — но один рассказ запомнил.

Большой лист лопуха нашелся быстро, как раз что надо — толстый, мясистый. Аккуратно скрутил его воронкой, воткнул в подтаявший наст. Внутрь накрошил снега и перемешал с цветочными лепестками. Обычное Пламя вскипятило воду, и взвар был готов.

Напился, согрелся, еще и ягод каких-то пожевал. Пора было спускаться к дороге и — подальше отсюда. В «Мертвецком меде» остался мой кулек со сменой белья, да и пусть, с Хьйотровыми деньгами я всяко в прибытке. Учитывая все прочие обстоятельства.

Тропинка сама ложилась под ноги, ветер стих, дивно пахло смолой и хвоей. Из зарослей выскочил молодой непуганый олешек, ткнулся в руку и задорно ускакал прочь.

Послать бы эту Коллегию, подучиться алхимии, домик построить где-то здесь. Чем плохо: расти себе травки да вари снадобья. Город рядом, покупатели найдутся. Хьйотру можно навещать… Жирный? И ему зелье подыщем. Вон какая морда красная, ясно, что сердце слабое.

— Деньги гони! — скрипучий голос за спиной заставил подскочить на месте.

Я поспешно обернулся и встретился глазами с появившимся из-за валуна аргонианином. Он плотоядно оскалился, встопорщил перья и подбросил в лапе большой ржавый нож.

— За проход плата положена. — бандит одернул засаленный камзол и мелкими шажками пошел ко мне. Я осторожно попятился.
— Это какая же?
— А все, что есть.

К своему удивлению, я не чувствовал страха. Не получалось всерьез бояться этого доходягу. Морда чумазая, чешуя грязно-желтая, траченная грибком, штаны светят прорехами. Еще и блохастый, небось. Или они на ящеролюдах не живут?

— Смелый какой. Вдруг я колдун? Как жахну молнией!

Бандит поежился.
— Жрать охота. Не хочешь платить, со старшими разговаривай.
— Зачем со старшими…

Я вскинул руку, и Успокоение заставило бандита спрятать нож и недоуменно осмотреться.
— Мотуу? Ты не говорил, что вышел на охоту. — сказал он вдруг, глядя прямо перед собой.

Со злобным шипением из травы поднялся второй аргонианин. Как я такого амбала не заметил? Без магии тут всяко не обошлось.

Мотуу отвесил чумазому оплеуху и погрозил мне топором:— Иди своей дорогой. Мне не нужны неприятности.

В этом я был с ним совершенно согласен, но увы! — следующее заклятье Успокоения уже летело в его рожу. Он увернулся и одним скачком подлетел ко мне. Я неловко отпрянул, призвал на помощь волка и, не мешкая, зарядил Яростью в мирно скалящегося чумазого. Тот моментально, без разбега прыгнул на Мотуу и пырнул его ножом.

Досматривать не стал, припустил трусцой по тропке и чуть не поймал стрелу — она прилетела откуда-то слева, сломала ветку и упала передо мной. Нырнул за кстати подвернувшийся камень и, не жалея мантии, пополз прочь от дороги. Стрелы рассекали воздух над головой, но застревали в густых кронах.

За очередным валуном собрался с духом и, пригибаясь, побежал прочь. Бандиты что-то орали вслед, но больше переругивались между собой. Я изо всех сил старался не запнуться о торчащие повсюду камни и корни, и молился, чтобы не напороться на медведя или кого похуже. С мелочью вроде волков или пауков справиться несложно, но кто знает, что еще водится в здешних чащах.

Вскоре я выдохся, перешел на шаг и начал искать, где перевести дух. Как назло, подходящих мест не попадалось — ни упавшего ствола, ни пня, ни камня поудобнее. Пообещал себе, что пройду еще сотню шагов и расположусь прямо на земле, только веток накидаю. Не до капризов.

На деле прошел сотни три — уж очень не хотелось лишний раз мараться. Наконец, выбрался на поляну и среди зарослей лещины углядел белые развалины, то ли фундамент, то ли часть стены. Грубо отесанные камни покрывал сухой лишайник, из щелей тянулись грязно-желтые грибы с остроконечными шапочками.

Отдохнуть решил как следует, чтобы потом в один переход добраться до дороги. Нарвал незрелых орехов, обошел развалины по кругу и отыскал подходящее местечко — ровное и относительно чистое. Счистил сухой веткой грибную поросль, похлебал воды из глубокой выщербины. Во рту остался затхлый привкус, живот закрутило, зато напился. Хотелось одного: поскорее выбраться из этого дурацкого приключения. Ревнивый муж! Бандиты! Если это имел в виду магистр Нелорен, когда отправил меня из Коллегии странствовать и набираться опыта, то троллю в зад такой опыт.

Осмотрелся. Никого. Кинул в рот очищенный орех и блаженно растянулся на каменной плите.

Камни под спиной подались, хрупнули, и я понял, что падаю. Успел подумать «вот и все», ударился о что-то головой и отключился.

Проснулся от холода. Я лежал по пояс в мокрой грязи на дне каменного колодца, почти в полной темноте — лишь далеко наверху белел пролом. Похоже, когда-то колодец пересох, и его заложили камнем поверх решетки, остатки ее темнели наверху. Мне не повезло: все проржавело, рассыпалось и держалось на честном слове.

Хотя как не повезло — не убился ведь. Упал хорошо, камни мимо прошли. Забавная такая удача. Я словно мамин голос услышал: «Эрри, а ты мяса и молока для Волка оставляешь? Ах, нет?! Тогда чему же удивляться?». Мама Сая почитала. Не сильно-то он ей помог, правда, когда корсары…

Предаться горьким воспоминаниям помешала резкая боль в лодыжке. Встать удалось с трудом, больно — хоть плачь, но нога, хоть и неохотно, слушалась: пальцы шевелились и ступня двигалась.

Проверить, есть ли выход, не спешил. Боялся узнать правду. Не спеша, вдумчиво пролечил ногу заклинаниями, выбравшись из грязи на узкую приступку вдоль стен. Вхолостую покидал вверх Умиротворение — тусклого света от заклинания хватило, чтобы удостовериться: лестницы наверх нет и не было.

Оставался последний шанс. Простейшая мыслеформа Ясновидения сорвалась трижды — дрожали руки и перехватывало дух. Пришлось продышаться, зажмурить глаза, представить, как плещет легкая волна на озере. Дождаться, когда пальцы чуть заноют от созревшего заклинания. Отпустить его на свободу и сразу взглянуть, что получилось, пока не успел испугаться.

От облегчения аж ноги подкосились. Тонкая голубая нить уходила не вверх, к недосягаемому пролому, а упиралась в покрытую плесенью стену совсем недалеко от меня.

Добрый час я обследовал колодец. Пообещал себе, всем богам и даэдра, что если вернусь, первым делом выучу Свет свечи, хоть в школе Изменений я дуб дубом. Успел пару раз отчаяться и проклясть все. Пинал осклизлые камни, звал на помощь. Наконец, нащупал под слоем грязи рычаг. Дернул, навалился, нажал ногой — безрезультатно. Встать, попрыгать? Он наверняка насквозь ржавый и сломается как та решетка.

Рухнул на колени, отбросил гордость в сторону и взмолился Саю. В конце концов, он был человеком, должен же понять! И мы, бретоны, всегда его почитали, и жил он в Скайриме, может, и здесь где-то бывал.

Чего только не вспомнишь, когда прижмет.

Владыка удачи смилостивился: рычаг скрипнул и поддался, за стенкой что-то щелкнуло, но ни двери, ни люка я не увидел. Со злости топнул ногой, поскользнулся, рухнул с головой в грязь и, поднимаясь, нащупал второй рычаг. Он сдвинулся как по маслу, и в стене, на высоте моей груди, появился узкий проем.

Большой шутник этот Сай.

Приободренный, я подтянулся и ввинтился в темный лаз. Застрять почему-то не боялся, нить Ясновидения вела именно туда, да и бретонский бог намекнул, что приглядывает за непутевым земляком. Вскоре почувствовал на лице легкий сквозняк, ход расширился и слился с каменным туннелем.

Холод от стен заставил сцепить зубы и шагать как можно быстрее. Тусклого мерцания путеводной нити, проложенной заклинанием, едва хватало, чтобы осветить дорогу на пару шагов вперед. Сотворить Пламя не рисковал, берег силу. С потолка капало, кое-где свисали гроздья толстых белесых червей, одну из которых я второпях задел макушкой. Черви посыпались за шиворот и тут же присосались к коже, не больно, но очень противно. Срывал на ощупь, крутясь, как блохастый пес, и долго еще прислушивался к себе: не отравился ли.

Попробовал отвлечься размышлениями, куда может вести такой длинный проход, и что за крепость была здесь, в предгорьях Джерол. Увы, дрожь и сырость — плохое подспорье и без того слабым знаниям; ничего умнее, чем «наверное, норды построили» я не придумал. Тут же вспомнил о драуграх и настроение испортилось окончательно.

Спустя час-другой ход привел к полуразрушенной лестнице. Тяжелая дверь наверху поддалась неохотно, в лицо пахнуло затхлым. За ней оказался зал с низкими, наполовину обвалившимися сводами, ящики вдоль стен сгнили и рассыпались при одном прикосновении. Внутри, похоже, была какая-то ткань, но и она превратилась в прах.

Тем больше я удивился, когда наткнулся в темноте на письменный стол с табуреткой. Видимо, из другой породы дерева: они прекрасно сохранились, а в ящике нашлось сразу три факела. Как мало нужно человеку для счастья.

Склад заканчивался еще одной дверью. Лестница за ней уходила круто вниз, в неверном свете заклинания я разглядел три пролета. Терпеть больше было невозможно, я понюхал воздух — газ ведь вонять должен? — и поджег факел заклинанием. Он сразу занялся и вскоре полыхал ярко и ровно.

На радостях сбежал вниз, чуть не переломав ноги, и очутился в пещере с холодным озерцом посредине. Нить заклинания уходила куда-то в темноту, и я решил вернуться наверх и переночевать. Кое-как скорчился на столе, подложил под голову кулак и мгновенно уснул.

Во сне грезились неясные тени, огни и шорохи. Просыпался, вскакивал, оглядывался в ужасе — ничего, темнота и тишина. Наконец, понял, что впустую трачу время, напился воды из озера и отправился дальше.

Из пещеры вел узкий ход, сухой и совершенно пустой. Эхо от моих шагов гуляло взад-вперед, накладываясь само на себя и добавляя жути. Но я не унывал: тропа явственно шла вверх, да и факелы светили ярко и отчасти согревали.

Исподволь ход начал расширяться и, наконец, разветвился на два. Развилки стали попадаться все чаще, по бокам появились закутки, пустые и заваленные просевшей землей. Я прибавил шаг — все к тому, что скоро выберусь наружу.

Мимо очередного закоулка я пробежал, лишь краем глаза уловив нечто непривычное. Вроде что-то светилось, тускло, на грани видимости? Что-то зеленое.

Еще пару шагов я убеждал себя, что это всего лишь подземные грибы, но любопытство победило: выругался, влепил сам себе подзатыльник за дурость и полез смотреть.

Закуток был крошечным, пришлось оставить факел снаружи, а самому ползти на карачках. Заканчивался он узким лазом, за которым моим глазам открылась пещера.

Ее стены утопали в темноте, но посредине… Сперва я принял это за костер — словно какой-то безумец затащил сюда кучу веток и поджег потусторонним зеленым огнем. Я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть что-то еще, и вдруг узнал в изгибах горящих «веток» очертания крыла. За ним проступило другое, лапа, череп.

Передо мной лежал дракон. На фресках и миниатюрах они грозно пышут огнем, а этот свернулся как котенок, прикрыв морду лапой и хвостом. Он лежал неподвижно и мерцал тем самым зеленоватым светом, и было бы и впрямь похоже на светящуюся плесень — но та не дает невысоких, прозрачных, но все же отчетливо видимых языков пламени!

Бег мыслей в голове остановился, на сердце потяжелело, и внутри зародилась тягучая, безысходная тоска. Ненавидящая сила извне подчиняла меня себе, соблазняла окунуться в сладкий кошмар.

Не знаю, каких богов благодарить, но я смог очнуться. Заорал от ужаса, выскочил из закутка, больно ударившись головой, и помчался следом за нитью.

Впереди забрезжил свет. Я удвоил усилия и вскоре, сам себе не веря, выглянул наружу из неприметной щели между камнями.

Светало. Низко висящие тучи моросили дождем, холодный ветер моментально забрался под мантию. Но все это были пустяки: я спасся. В отдалении запел петух, и я пошел на его гордый крик, размазывая слезы счастья по щекам.

Покрытый проталинами склон привел к высокому, вровень с соснами уступу. По извилистой дороге внизу ехала пара телег. На скамьях сутулились понурые путники: похоже, выехать пришлось рано, и бедолаги пытались урвать еще немного сна.

Я ринулся вниз, не жалея ног, но когда добежал до обочины, телеги уже скрылись за поворотом. Грузный всадник, сопровождавший их, неохотно обернулся на мой оклик.
— Не возьмем! Нельзя нам.
— А куда дорога?
Он посмотрел на меня как на умалишенного:
— На Хелген.

Не возьмут, так не возьмут. Я приветливо помахал ему рукой, нарвал морошки и зашагал по обочине, в предвкушении завтрака сочиняя доклад для Коллегии. Взошедшее солнышко разогнало тучи, ветер ощутимо потеплел. День обещал быть прекрасным.