Как я вразумлял ненавистников комиксов

Комиксы, которые я давал читать людям, полагавшим, что книжки с картинками годятся только детям и дебилам.

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Министр культуры намедни сжёг пылающим клинком разом все существующие на планете комиксы и вызвал новый виток дискуссии на тему конвертации людей обычных в людей комиксочитающих (или, пользуясь государственной терминологией, людей нормальных в дебилов). Крупные побоища вдоль этой темы идут уже давно, и немало приятных и честных граждан полегло по обе ее стороны — я сам начал участвовать в подобных спорах лет, наверное, пятнадцать тому назад, и кое-кого успешно сконвертировал, но и кое-кого напрасно покалечил.

Первый импульс любого вкусившего хороших комиксов человека, вступающего в спор с отрицателем важности графических историй — это, конечно, вывалить на него огромный список из великих рисованных романов. И тут, как показывает моя практика и практика полчищ моих приятелей и коллег, есть риск не просто не достучаться до оппонента, а и напротив укрепить его в правильности его заблуждений.

Я не раз был свидетелем того, как невообразимо далёкому от мира нарисованных человечков и крайне скептически настроенному субъекту объясняли, что взгляды его немедленно изменятся, едва он прочитает «Хранителей», «Хеллблейзер», комиксы Гранта Моррисона про Бэтмена и Марка Миллара про Супермена.

Иногда это работало, но очень часто случалось и обратное: человек, полагавший, что комиксы — это яркие картинки про геройствующих мужиков через пару десятков страниц убеждался в своей правоте и укреплялся в своих взглядах теперь уже навек.

Я понимаю раздражение и гнев любителей комиксов, сейчас наперебой советующих министру в своих комментариях, заметках и статьях открыть «Лечебницу Аркхэм» и «Трансметрополитен» (угу, я читал редакционный материал), но практической полезности в таких советах я вижу не то чтобы очень много. Моя добрая бабушка, мир её праху, полагала, что американское кино — это только про стрельбу, бандитов и мельтешение.

Кабы я попробовал показать ей «Крёстного отца», «Славных парней», «Звёздные войны» или «Криминальное чтиво» — всепланетно уважаемые фильмы, завсегдатаи верхушек всех возможных списков — она бы в них разглядела лишь мельтешение стреляющих бандитов и твердокаменно уверилась бы в своих заблуждениях. Совершенно очевидно, что люди, советующие оппонентам рисованные аналоги «Крёстного отца» и «Криминального чтива», рассматривают ситуацию со своей колокольни. Они швыряют на преизрядную глубину людей, которые ещё даже по-собачьи не умеют плавать.

Не стоит человеку, всю жизнь прожившему в слепоте, немедленно показывать картины Босха и Дали; не нужно тому, кто вчера лишь научился читать, навязывать Джойса; нельзя человека, который считает, что комиксы — это разноцветные истории про супергероев-дебилов, обязывать читать деконструкцию супергероики или, что ещё хуже, сюрреалистичные её переложения. Равно как и не нужно тонко чувствующему эстету, регулярно публично демонстрирующему (и получающему от демонстрации удовольствие) тонкость своего вкуса, нести на блюде пусть бы и великолепный, но все-таки очевидно массовый и совершенно развлекательный продукт.

Так а что можно-то?

«Маус» Арта Шпигельмана

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Великий комикс о том, как сгорает в адском пламени жизнь, и как она потом всё равно пробивает себе дорогу посреди костного пепла. Чёрно-белая история о мышах-евреях и котах-нацистах, рассказывающая о Холокосте так, что даже самый отбитый его отрицатель начинает чувствовать какие-то непонятные покалывания в районе замещающего ему сердце органа.

Для наших комиксно-пропагандистских целей очень хорош ещё и тем, что «Маус» однажды получил Пулитцеровскую премию — такое порой заставляет задуматься ценителей серьёзного искусства. С помощью «Мауса» я успешно конвертировал множество своих знакомых, снисходительно относящихся к развлекательной культуре в целом и комиксам — ну, а куда ещё можно отнести истории про мужиков, стреляющих лазером из глаз — в частности.

Рассказанную в «Маусе» историю очень тяжело критиковать и ещё сложнее (практически невозможно) лишать прав принадлежности к серьёзному искусству. Верный козырь в нашей колоде. Шпигельман в последнее время немножко сошёл с ума и своими сравнениями ныне действующих политиков с чудовищными фашистскими тиранами чуть-чуть подпортил ауру неуязвимости своего magnum opus, но даже эти словесные экзерсисы неспособны пошатнуть авторитет его творения.

«Киндерланд» Мавила

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Немец Мавил, пожалуй, ловчее всех прочих комиксоделов умеет плести тёплые ностальгические коконы. Есть ряд американских и западноевропейских авторов, которые, в общем, с технической точки зрения исполняют это не хуже (а то и лучше) Мавила, но специфика и антураж его историй близки нам как никогда.

Он родился в Восточном Берлине, его детство прошло в ГДР, а подростковые годы пришлись на эпоху великих социально-политических событий. Он рос под хруст и треск разрушающегося кирпичного занавеса между миром развитого социализма и неведомого капитализма, и по этой причине, конечно, близок и понятен тем из нас, кто родился в 80-х и чуть раньше.

«Киндерланд» — чудесная история о детских приключениях, школьных буднях, пионерских галстуках, настольном теннисе, дружбе и ходящем ходуном где-то на фоне мире. Приятная, очень лёгкая, на вкус будто шипучка из детства, не требующая никаких познаний о мире комиксов — идеальная отдушина после тяжёлого рабочего дня. Если ваш оппонент полагает, что комиксы стыдно и скучно читать взрослому человеку, дайте ему «Киндерланд». И обязательно потом предложите взглянуть — после того, как он перевернёт последнюю страницу — в зеркало на свою светящуюся неземным теплом и улыбающуюся физиономию.

«Скульптор» Скотта Макклауда

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Макклауда называют «Аристотелем мира комиксов» за его могучее трёхтомное исследование комикса как искусства («Понимание комикса», «Переосмысление комикса» и «Создание комикса»), но в нашей войне с отрицателями значимости графических историй использовать мы будем другой его труд.

Графический роман «Скульптор» — это история о молодом скульпторе, заключающего договор со смертью: гениальность в обмен на то, что жизнь героя отныне сократится до двух сотен дней. Прекрасно нарисованный, изобилующий кинематографическими планами и панорамами этот монументальный труд (почти полтысячи страниц!) не даёт оторваться от повествования ни на минуту.

Применять «Скульптора» следует в тех случаях, когда оппонент не верит, что рассказываемые в комиксах истории могут быть невероятно глубокими, жизненными и трагичными, и при этом не затрагивать тему разноцветных плащей и латексных трико. В рецензии для «Независимой газеты» я сравнивал когда-то «Скульптора» с фильмами Бергмана, и сейчас, пожалуй, хотя и готов с собой тогдашним крепко спорить, всё-таки продолжаю считать, что послевкусие от этого романа сопоставимо с ощущениями после просмотра фильмов великих режиссёров прошлого века.

«Персеполис» Маржан Сатрапи

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Комикс, в котором удивительно ярко (несмотря на чёрно-белый рисунок) рассказывается о жизни девочки в переломные для её страны годы. Вероятно это самый увлекательный исторический документ, посвященный Иранской революции 1979 года, её причинах и последствиях — и всё это глазами юной очевидицы.

Тема сложная и серьёзная, но графический роман сварен так мастерски и ладно, что события воспринимаются как одновременно грустный и ироничный рассказ старого друга. Никакого диссонанса сочетание комедии и драмы в данном случае не вызывает — у всех у нас был приятель, который в какой-то момент попадал в пучину сложных трагических событий, но рассказывал о них впоследствии так ёмко, удивительно и весело, что все колючие шипы и ядовитые соки истории вдруг делались лакричными конфетами.

«Персеполис» — комикс о том, как изменяется (и одновременно не изменяется) жизнь человека, попадающего в мясорубку исторических событий, как меняется он сам и мир вокруг него, как сложно бывает говорить с людьми на одном языке, и как ещё сложнее — на разных. Это идеальная история для демонстрации тому педанту, который уверен, что комиксы — это все про выдуманных человечков, нету в них ни малейшей связи с историей и ничему они не могут обучить.

«Священная болезнь» Давида Б.

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Автобиографическая «Священная болезнь» немного перекликается с «Персеполисом», ибо тоже рассказывает о человеке и окружающем его меняющемся мире. Только на сей раз речь не о революции, а о повседневности — французская семья пытается всеми возможными и невозможными методами излечить своего ребенка от эпилептических приступов, а вокруг бурлит и бьёт могучими ключами жизнь.

Философы и эзотерики, психологи и лидеры сект, таинственные культы и доктора — никто не в силах помочь страждущему. Священая болезнь коконом опутывает всю семью, она подчиняется ей, как жестокому диктатору, она восстает против неё, смиряется и снова восстает. А снаружи происходят великие исторические события — восстают студенты, полыхают войны — и каждое соприкосновение с этими событиями оставляет на коконе новые следы.

Помимо всего прочего, в «Священной болезни» восхитительно подробно воспроизводится детское мифотворчество, рассказывается о том, как детские грёзы, мечты, страхи и желания создают динамичную вселенную, полную невероятных образов, превратно истолкованных закономерностей и неправильно воспринятых фактов. Этот графический роман мы будем советовать тем оппонентам, кто считает, что комиксу недостает глубины, нет в нем сложных живых историй людей, нет философии, нет этических дилемм и нет объёма.

«Палестина» Джо Сакко

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Этот комикс нужно использовать с осторожностью, сверяясь с политическими воззрениями того, кому вы его планируете рекомендовать. Несмотря на то, что автор объявляет себя беспристрастным наблюдателем, заинтересованным лишь в фиксации основных положений палестино-израильского конфликта, по факту оказывается неудержимо левым. Поэтому «Палестина» местами обращается в агитку и глубокое сочувствие и понимание страданий одной из сторон соседствует с утрированным (и даже стереотипно пошлым) наброском мотивации другой.

Но при всём этом «Палестина» — очень насыщенный событиями и фактурой комикс, интересно нарисованный, здорово «смонтированный» и совершенно неглупый. Если ваш оппонент не верит, что в комиксах можно серьёзно говорить о политике, и он искренне тяготеет к левому спектру политической мысли — обязательно советуйте ему «Палестину», он откроет для себя дивный новый мир.

«Здесь» Ричарда Макгуайра

Как я вразумлял ненавистников комиксов

Это комикс, про который совершенно не нужно писать — ибо слов в нём мало, и слова для него значат немного. «Здесь» — это рассказанная через серию восхитительных рисунков поэтичная визуальная история одного и того же места, изменявшегося и остававшегося неизменным на протяжении сотен тысяч лет.

Покажите его тому оппоненту, который полагает, что комикс не может иметь художественно-эстетической ценности. «Здесь» удивительно эффективно воздействует на людей, увлечённых рисунком, верящих, что у каждого рисунка обязательно должен быть идейно-смысловой объём, выходящий за рамки полотна, и отказывающих в этом объёме рисункам из комиксов.

Здесь я, пожалуй, и остановлюсь. Мой опыт показывает, что комбинации (в зависимости от персоны спорящего и его претензий) из нескольких книг этого списка обычно вполне хватало, чтобы переубедить взрослого здравомыслящего оппонента, пребывающего в заблуждении, что комикс — это для скверно умеющих читать дебилов и детей. Я не утверждаю, что нет других подходящих для это книг — наоборот, полагаю, что они есть и их великое множество (кроме того, я выбирал лишь из списка официально изданных на русском книг). Это лишь небольшой набор, успешно показавший себя в дискуссиях с оппонентами.

Кстати, моей бабушке из третьего абзаца я бы, наверное, случись такая фантастическая возможность, показал комиксы «Старшая школа» Андерса Кваммена и «Мой друг Даммер» Дерфа Бэкдерфа.

Первый — про школьника, сталкивающегося с серьёзными проблемами и не очень понимающего, что ему с ними делать, а второй про то, как из одного проблемного подростка под равнодушными взглядами взрослых формируется чудовище. Моя бабушка всю свою жизнь была учительницей, сталкивалась с проблемными детьми, с тем, в кого они вырастали и не вырастали, и, наверняка испытывая дискомфорт от непривычной манеры подачи материала, пожалуй, поняла бы и приняла эти истории. И нам бы, дай бог, нашлось о чём с ней потом поговорить...

Совершенно не факт, что одобрение каких-либо графических романов из этого списка откроет дальше душу человека или, допустим, министра для, скажем, супергероики и манги (скорее всего, не откроет). Но, как минимум, убедит его, что мир комиксов огромен, что есть там небоскребы и лачуги, колодцы, океаны, поля и динозавры.

И, быть может, ваш оппонент, признав ошибку, далее станет осторожнее в суждениях, перестанет всех стричь под одну гребёнку и возьмёт за правило пытаться детально разобраться в вопросе прежде, чем артикулировать свои взгляды и делать поверхностные выводы. Буде такое произойдёт хотя бы с одним из ваших оппонентов (пусть бы и под улюлюканье и кривлянье остальных), значит мир станет немножечко лучше.

Ну и ура, верно?

395395