Превращение, или стена Техника.

Как автор граффити в Москве стал вторым Марселем Дюшаном.

Ситуация со стеной известного русского рокера, которая однажды вечером после беспокойного дня прекратилась в стену известного русского рэпера, одновременно гомерически смешная и серьëзная. А вообще — это одно из крупнейших событий искусства после выставки, на которой Дюшан показал всем свой срынный насос. И уж точно важнейшее для России.

Оригинал статьи здесь.

Что произошло чисто формально?

Стену дома в арбатском переулке — просто стену, девственно чистую — в 1990 году размалевали поклонники погибшего в аварии музыканта. Ситуацию попытались исправить городские власти, но вандалы и мародëры оказались удивительно упорны — на протяжении тридцати пяти лет они каждодневно собирались на месте преступления, добавляли новые надписи, орали песни и оставляли мусор в виде сломанных сигарет (каюсь, когда мне было 14, я тоже один раз так сделал). На тридцать шестой год бесчинств поклонники другого музыканта, скончавшегося в Таиланде, нанесли его имя поверх имени предыдущего героя стены. Все возмутились.

Почему это смешно?

Потому что фанаты Цоя показали, что очень похожи на антигероя его же песни «Ты был когда-то битником». Душу за рок-н-ролл отдали, городское имущество испортили, местных не спросили, сделали себе символ — писаную торбу. Когда с ним произошло то же самое, а на горизонте появились новые молодые рассерженные люди — им не понравилось.

Дошло до того, что самые активные слушатели «Кина» наклеили на имя Техника плакаты с Виктором Бобовичем, показывающим fuck, и нацарапали что-то вроде «Цой жив, Техник мëртв». Спрашивается: где фанаты стены? Когда они повесят плакаты со стеной, показывающей средний палец, и напишут «Цой мëртв, стена жива»? Может быть, у Цоя круг поклонников шире, чем у стены. Но точно ли шире, чем у Техника?

Почему это серьëзно?

Потому что интересно смотреть на аргументацию. Давайте представим, что фан-клуб маршала Конева воздвиг ему несанкционированный памятник в каком-нибудь городе N. Власти долго пытались его снести, ругались, сопротивлялись, но статуя как стояла, так и стоит. В один прекрасный момент кто-то отпиливает Коневу голову и лепит на еë место голову Рокоссовского. Да, бюсты разные — но и в Кривоарбатском, простите, вокруг надписи «Техник» не то чтобы его портреты висят.

Короче, теперь идëт война — коневцы твердят, что нужно восстановить справедливость, рокоссовцы говорят, что их кумир тоже достоин памятника. Все уже забыли, что изначально тут ничего ставить, может, и нельзя — вид портит, на канализацию давит, узники детсада через дорогу большого медного дядьку пугаются. Нужно решить, кто из двух маршалов равнее.

Ну, скажешь тоже, конечно. Нельзя сравнивать двух великих военачальников и каких-то артистов ртом.

Вот и я не знаю, как бы определяли, кто из полководцев больше достоин. Может, подсчитали бы у каждого количество взятых городов, поделили бы на количество потерянного личного состава и умножили на количество наград. Или придумали бы другую формулу. В крайнем случае — посмотрели бы, кто из них хоть раз бывал в этом пгт или неподалëку. В общем, пути бы нашли.

А вот в споре о Цое и Технике вся тактика аргументации и мнимого правдоискания сводится к киданию говном. Притом занимаются им именно фанаты Бобыча — они в последние дни в авангарде тех, кто не жалея слюны плюëт в почившего и его армию.

Основная причина возмущения — разумеется, публичный образ рэпера. Достопочтенные любители рока, позднесоветские интеллигенты, для которых Цой был импортозамещëнной версией бунтарных Sex Pistols, и все «приличные» люди причитают о том, что молодëжь сходит с ума по торчку, который прославился своим эпатажным поведением. В этой ситуации даже неважно, какую музыку человек производил — лично я не знаю наизусть ни одного его текста (в отличие от текстов Цоя). И те, кто громче всех ругает — очевидно, тоже. Всегда легче прицепиться к чему-то скандальному и конвенционально неприемлемому, чтобы в конце концов в пылу дискуссии ненароком передоказать закон Годвина. А после этого, как известно, любой спор заканчивается.

О том, почему Техник в итоге оказался важным для понимания современности феноменом, а не просто хайповым наркоманом, уже все написали. Я за ним особо не следил — просто знал, что есть такой весëлый чувак. Он мне нравился тем, что во многих аспектах вëл себя достаточно напротивно — например, когда перед Новым годом сыграл главную роль в малобюджетной (андерграундной) короткометражке от неизвестной студии. Той самой, где Санта-Клаус приносит мальчику Паше в подарок сертификат на смену пола, а потом получает славной пизды ногами от него и нашего традиционного Деда Мороза. Я тогда работал в одном замечательном СМИ, принадлежащем Спермбанку — и из формулировки «Паша Техник снялся в патриотическом ролике» меня настоятельно попросили вырезать угадайте какое слово.

Да и после смерти он тоже всех прикольнул — не припомню, чтобы на похоронах кого-нибудь из героев нашего времени (включая известного гражданина) толпы подростков в один голос исполняли гимн России. А вот у Техника исполнили. Это ли не народная любовь, уважаемые фанаты Цоя?

Возвращаясь к теме стены, хочу отметить именно эту непоследовательность многих — дескать, «как можно символ поколения замазывать именем торчка и матершинника». На самом деле ситуация иная — символ поколения закрасили символом другого поколения. И вместо того чтобы вопить о его неприглядности, стоило бы разобраться, почему он таковым вообще стал. Об этом, повторяю, уже написано.

В целом, у всей этой истории с варварской порчей стены, которая тянется с прошлого века и даже из другого государства, может быть вполне мирный финал. Я его вижу так: фанаты Бобыча перестанут говорить, что их кумира вытеснил отбитый наркоман, и скажут фанатам Техника: товарищи, всë понимаем — но это наше место. Да, мы действительно разрисовали то, что нам не принадлежало, захватили локацию, сделали еë пространством памяти. Так получилось, история согласилась с нами, и теперь это — народный мемориал. Поэтому, пожалуйста, съебитесь и рисуйте вон там, на посольстве США через дорогу.

И здесь, наконец, встаëт последний вопрос.

Почему всë это является событием для искусства и при чëм тут Дюшан?

Ответ простой: никакого мемориала Цою на самом деле нет. Стена — это освобождающийся от смысла объект, легитимизированный как формальное произведение искусства.

Сто лет назад Марсель Дюшан дал основательного пинка всей культуре, поставив росчерк на обычном фарфоровом писсуаре и отправив его на выставку под видом художественной работы. Иными словами, он поместил рутинный предмет в контекст искусства — и тот стал предметом искусства. Просто потому что гениальный безработный тролль назвал его таковым, дал ему статус. В последствиях этого поступка Дюшана мир живëт до сих пор. Содержание произведения стало предельно флектичным и вариативным — а главным стало придать случайному объекту художественную форму и, следовательно, ценность.

До вчерашнего дня стена дома в Кривоарбатском переулке была вполне традиционным предметом искусства, ассоциированным с Виктором Цоем. Упоминание в контексте памяти — это его форма. Цой — содержание. Сама часть здания — легитимное художественное пространство.

В России так и не научились любить антиконкретное искусство с играми, ухищрениями и, прости господи, «концептами». Оно не хорошо и не плохо — это просто данность, обусловленная историческими, политическими и культурными аспектами. У нас содержание так или иначе превалирует над формой — потому что опыты Дюшана и Уорхола дошли до страны опосредованно и ограниченно. Иными словами — никто из людей т.н «старой закалки» не будет писать «Цой — членосос», чтобы выразить уважение певцу. У молодëжи немного попроще — смог же Букер де Фред стать популярным за счëт того, что на концертах Антихайпа его все задорно слали нахуй. Но это, простите, уже альтернативные ветви культуры.

А вот вчера форма старого и даже легендарного произведения искусства, кажется, совершила свой Ивлевский прорыв.

Как ни удивительно, произошло это именно за счëт накопления эффекта содержания. Что-то похожее имеет место в старых церквях — любой храм является лишь пространством, упаковывающим то, что разворачивается внутри, а обряды выступают в роли формы религиозного порыва (то есть содержания). Я бывал в православных соборах, например, X века — и уверяю, что, даже если из них вынести всë убранство и начать торговать внутри компьютерами, любого пришедшего за новым агрегатом так или иначе будет прижимать к земле энергетикой. В конце концов, турки неслучайно оборудовали Айя-Софию в здании, где до этого христиане молились на протяжении почти тысячи лет.

Длящееся у стены тридцать пять лет кряду непрерывное чествование Цоя, выражаемое путëм оставления надписей, наклеивания фотографий, преламывания сигарет да и просто паломничества гуляк и зевак, вывело на первый план формальную составляющую — выражение памяти.

Обратите внимание — авторы рисунка в честь Техника пошли всë-таки не к посольству США, не к мавзолею, не на Дубровку — хотя это можно было бы объяснить тем, что во всех упомянутых местах стопроцентен риск огрести — и даже не на место, где сбили поэта Льва Рубинштейна. Они не осквернили ничью могилу. И они не нашли новую стену — потому что уже есть намоленная локация.

Тот факт, что они выбрали для своего мурала именно кривоарбатский домик, говорит об одном: его стена перестала быть стеной Цоя. Она стала стеной Памяти — памяти несправедливо (хотя в случае Паши — вполне закономерно) ушедшего кумира, притом именно музыканта. Нанесение надписи «Техник» — это первый шаг к тому, чтобы избавить форму от содержания Цоя и сделать стену предметом чистого концептуального искусства. Это не место для чествования лидера «Кино» — это место для чествования, для выражения боли, эмоции, чувства утраты, уважения. Теперь это интеркультурная Стена Плача (правда, учитывая специфику Техника, еë стоит называть скорее Стеной Смеха — как указала одна великая женщина и как написано в одной великой книге).

Не знаю, задавались ли авторы идеи такой целью с точки зрения перформанса или действовали чисто по наитию, в порыве. Однако с очень малой долей вероятности они вкладывали в свои действия агрессию по отношению к Цою — по крайней мере, большая часть фанатов Техника этого не делает.

Комментарии к новостям о борьбе за стену в основном состоят из проклятий, которыми бумеры неистово поливают зумеров. Те в ответ ничего сильно не пишут. Претензии три: «превозносите наркомана (Цой — музыка на века)», «испортили место», «не могли придумать ничего своего».

С первой и второй предъявой мы разобрались. Обвинения в скандальности и вынесение оценочных суждений — это быстрые углеводы дискуссии, вкусовщина, размахивать наголо которой проще, чем попытаться понять феноменальность феномена. Испортили — что испортили? Белую стену? А точно только сейчас испортили? Место памяти? Нет же, вот оно — мы как раз отправляем память. Место Цоя? Не совсем. Из места Цоя оно стало именно что местом памяти.

И именно же поэтому и не нужно было придумывать ничего своего.

Несмотря на предельную авангардичность жеста, рядовые поклонники Техника едва ли настроены сбросить Цоя с электросамоката современности. Нанесение имени их кумира на стену они воспринимают скорее как приобщение его к чему-то великому и большому — именно за счëт сакральности места. Так что произошедшее можно считать своего рода данью уважения Виктору Робертовичу. Я и указал изначально, что предмет только находится в процессе освобождения от смысла — на его же собственном топливе.

Но с чисто концептуальной точки зрения — это, конечно, смертельная война, война между формой и содержанием. И условные зумеры еë скорее всего проиграют — потому что они конфликт не развязывали и не заточены на его продолжение. «Техника» выведут, замалюют, навешают ещë больше Цоя с оттопыренным средним пальцем, поставят ночные патрули из иницитивных дружинников. Единство смысла и выражения сохранится.

Но лично мне было бы интереснее, эскалируйся это противопостояние со всей силой. Чтобы люди сражались за место на здании, рисовали всë новые и новые граффити. Чтобы произведение искусства динамично менялось, стало этаким растянувшимся во времени художественным событием после декад статичного накопления энергии. И, если честно, чтобы фанаты Техника в конце концов победили — потому что их триумф откроет дорогу к дальнейшим метаморфозам объекта. Останется ли стена местом памяти? Если да — то чьей? Если скончается кто-то с большей, чем у Техника, аудиторией, появится ли у стены новый идол — и окажется ли, что фанаты Техника тоже плюнули на своë битничество и решили защищать свой фетиш от молота чужой философии?

Если память из этого места уйдëт, на нëм и вовсе может появиться знаменитая надпись «Куплю гараж». И тогда поклонники Паши и Виктора Бобыча будут собираться под ней и, заливаясь слезами, вспоминать былые баталии, итоги которых так бездарно слили потомки.

Но это уже будут новые горизонты. По сути, на наших глазах произошло что-то похожее на дюшановский поворот. Чистая форма освободилась от содержания — и отныне оно может быть абсолютно любым, да и сама форма теперь может видоизменяться. Правда, здесь всë ещë остаëтся незыблемым фактор сакрального легитимизированного пространства — и оттого лишь интереснее наблюдать за разворачивающейся мутацией культа и рассуждать о развитии ситуации. Что, например, будет, если из-за реновации стену вырежут и переместят в другое место в цельном виде? Или если в процессе постепенного ремонта она превратится в стену Тесея?

Что нам всем делать?

Смотреть и наслаждаться. Воспринимать происходящее как драку двух группировок с зелëных улиц, как пиксельную битву ВКонтакте. А на более глубоком уровне — как важное событие в истории отечественного искусства и восприятия. Но уж точно не как сопротивление Добра напору обнаглевших молокососов-маргиналов.

И если у кого-то ещë остались возражения в духе «справедливости» — напомню, что средневековые монахи дочиста выскабливали старые пергаменты — возможно, с ценнейшими сведениями — чтобы нанести на них свои тексты. Мы не знаем, какой ущерб они причинили человечеству — но живëм в матрице, созданной в том числе их действиями. Возможно, матрицу для будущих поколений сформируют фанаты Техника — и оценить еë можно будет лишь апостериори.

И повторю: всë происходящее очень смешно. В первую очередь, конечно, из-за иллюстрации того, сколько времени взрослые люди тратят на написание гадостей в интернете. И ещë это очень напоминает историю Тамкевича-Фриске — похожий пример жутко несправедливой (sic!) и обоссывательно забавной расправы над образом человека.

Конечно, нельзя исключать и того, что на нас опять тлетворно повлияли — в конце концов, Од де Керрос не на пустом месте написала книгу «Современное искусство и геополитика», которую я всячески рекомендую к прочтению. Она как раз про то, как ЦРУ с помощью концептуального искусства подрывало нарративы вражеских стран. Но сработано в таком случае достойно и виртуозно — особенно если учитывать, что Цоя в своë время старшее на тот момент поколение тоже зачисляло в разлагателя умов (да) и агента Запада (как же так). Как ни крути — Правило Двух работает.Но на самом деле мы, следуя своим принципам, не стоим ни за Пашу, ни за Цоя. Мы за стену — она больше всех натерпелась от высококультурных любителей музыки.

С пробуждением вас. Будьте на связи.

И помните — и это самое главное — что мы всегда будем Напротив.