«Дом, который построил Джек»: ужасающая исповедь Ларса фон Триера

Как продолжать шокировать, когда все средства закончились.

Маньяк на экране убивает людей — делает это изощрённо, жестоко, безэмоционально. Люди в зале смеются: всё дело в том, что маньяк порой ведёт себя абсолютно иррационально и глупо, — например, придумывает уморительно нелепые предлоги, пытаясь убедить жертву пустить его в дом. Спасает его лишь то, что все остальные персонажи фильма — буквально все, от самих жертв до стражей порядка, — беспросветно, неправдоподобно тупы.

Тупы они настолько, что вы не раз поймаете себя на мысли о том, что некоторые из них сами виноваты в собственной смерти, или даже вовсе заслужили её — с такими интеллектуальными способностями они бы всё равно долго не протянули. Поймаете — и не придадите ей большого значения. Люди умирают из-за собственной тупости, и вам их не жаль — такое встречается в каждом втором хорроре.

Такая ситуация предоставляет режиссёру, славящемуся своим нестандартным чувством юмора, огромный простор для ситуативной комедии. Совершенно не смешная тема, — безжалостное истребление невинных жертв, — комедийной составляющей не мешает, а только придаёт ей остроты. Скорее всего, зритель не раз поймает себя на мысли, что смеётся над тем, над чем ему не пришло бы в голову смеяться ни в одной другой ситуации. Ай да Триер, ай да мастер провокаций — умудрился сделать забавной сцену жестокой расправы над детьми.

Между сценами насилия — философские беседы маньяка по имени Джек с голосом скрытого от зрителей персонажа по имени Вёрдж. В основном это спокойные монологи Джека, в которых он пытается объяснить свои действия — он считает себя инженером, творцом, человеком искусства. Убийство для него — творчество, трупы жертв — произведения. Против самих убитых он обычно ничего не имеет, — они для него лишь «материал», а цель оправдывает средства. Этот вопрос и лежит в основе их с Вёрджем нескончаемой дискуссии: что можно считать искусством, а что нет, и на какие жертвы допустимо идти ради создания чего-то условно прекрасного и великого.

Но самый интересный вопрос закрадывается в голову ещё в начале фильма, а через какое-то время от него становится просто невозможно отделаться, если ты хоть немного знакомом с творчеством Триера: до какой степени режиссёр ассоциирует себя с главным героем? Сначала эта мысль кажется чересчур странной — даже для Триера, — как может автор ассоциировать себя с настолько отвратительным и пугающим персонажем, весь смысл жизни которого заключается в практически машинальном уничтожении невинных жертв и создании «произведений» сомнительной художественной ценности?

Монологи, которые произносит Джек, сначала могут показаться нелепыми. А потом начинаешь понимать, что это практически те самые монологи, которые Триер периодически вкладывает в уста персонажей, когда хочет обратиться к зрителю сам. Понимаешь, что загадочный Вёрдж, которому «исповедуется» главный герой — это не резонёр и не носитель истины, а просто персонаж. Он не даёт аморальным действиям героя однозначную оценку, а просто в примитивной форме высказывает идеи, с которыми явно хочет поспорить сам Триер.

Основной их спор — об искусстве, и, даже если не упрощать всё настолько, чтобы утверждать, что автор просто вложил в уста Джека собственные мысли, любому становится понятно, с кем из собеседников Триер соглашается. Неуютное ощущение.

А потом начинаются отсылки, причём для зрителя любого уровня «подготовки»: и для тех, кто хорошо знаком с творчеством и высказываниями Триера, и для тех, кто видел хотя бы один его фильм. Подаются они в лоб: автор явно стремится к тому, чтобы его аллегория не прошла незамеченной ни для кого. С того момента, как ему удаётся заставить зрителя гадать, до какой степени одинаково мыслят Джек и Ларс фон Триер, происходящее на экране начинает восприниматься по-другому.

Вот главный герой весьма правдоподобно рассуждает о полном отсутствии у него эмпатии. Мысль: а этот монолог — он точно о Джеке, а не о самом Триере? Задумываешься, вспоминаешь фильмы, интервью, детали публичного образа, и понимаешь, что из всех деятелей киноиндустрии Ларса фон Триера заподозрить в отсутствии эмпатии к роду человеческому легче всего.

А потом с экрана звучит оправдание холокоста. Бессердечный маньяк оправдывает Гитлера — в принципе, логично, почему бы нет. Постойте-ка, это точно не отсылка к нашумевшему интервью Триера, в котором он назвал себя нацистом, а также заявил, что «понимает Гитлера и слегка ему симпатизирует»? А может быть, это не просто отсылка? Может быть, Ларс фон Триер, как и Джек, действительно не имеет ничего против холокоста?

На этих вопросах и шокирующем осознании, фактически, и строится всё то исходящее от картины ощущение ужаса и отвращения, о котором дружно говорят критики. Вряд ли кому-то сможет всерьёз пошатнуть нервную систему то, что Джек делает на экране — чудовищ и результатов их чудовищных действий искушённый зритель и без Триера повидал немало. Действительно новое ощущение — осознавать, что на сторону чудовища встаёт создатель произведения, и что ты невольно начинаешь смотреть на мир его глазами. Это как смотреть фильмы Лени Рифеншталь, — только немного страшнее. И непонятнее.

Конечно, всё это с огромной вероятностью может оказаться очередным трюком, обманом, эпатажем, шуткой. Ведь в случае с тем же оправданием нацизма режиссёр впоследствии заявил, что «просто дурачился» — значит, инцидент исчерпан. Правда, в рамках того же «оправдательного» интервью на вопрос о том, восхищается ли он Третьим Рейхом, Триер сказал, что у него будет слишком много проблем, если он даст «неправильный» ответ. Наверное, тоже «дурачился».

Конечно, Триер не может быть Джеком — это просто художественный приём для эффекта и резонанса. Скорее всего, именно таких статей, как эта, он и ждёт, потирая руки — глупые журналисты повелись на очередную скандальную выходку. Про состоящий из череды сцен бессмысленной жестокости фильм теперь можно говорить лишь с придыханием и используя слово «метатекстуальность».

Триер пытается убедить зрителя в том, что он — чудовище, но это попросту не может быть правдой. Даже если знаменитый режиссёр правда восхищается Третьим рейхом, презирает человечество и не обладает эмпатией, он, по крайней мере, точно не убивает людей. Правда, в одной из короткометражек режиссёра есть такой момент: у Триера, явно играющего самого себя, спрашивают «Чем вы занимаетесь?», а он отвечает «Я убиваю» и тут же жестоко убивает собеседника молотком. Но это, конечно, была просто шутка — метафора.

С другой стороны, в «Доме, который построил Джек», есть точно такой же момент — маньяка спрашивают, чем он занимается, и он отвечает «Убиваю», но ему никто не верит. Это ведь и вправду очень похоже на шуточный ответ — на протяжении фильма Джек несколько раз напрямую признаётся в убийствах, но никто не воспринимает это всерьёз. И эти сцены пугающе правдоподобны — спросите себя, побежали бы вы звонить в полицию, если бы ваш знакомый вдруг сказал, что убивает людей? Или если бы известный режиссёр снял фильм о серийном убийце, в котором всячески бы намекал, что отождествляет себя с ним? Нет, конечно. Все бы просто решили, что это такая шутка. Эпатаж.

А теперь представьте, что «Дом, который построил Ларс» — это и вправду чистосердечное признание его автора. Вдруг он действительно убивал людей ради вдохновения, и только благодаря этим жертвам на свет появились «Меланхолия», «Танцующая в темноте», «Догвилль», «Европа»? Можно ли было бы оправдать убийство ради искусства? Что вы выберете, если на одной чаше весов — шедевр, а на другой — жизни нескольких заурядных людей?

Конечно же, я так не считаю на самом деле. Я просто шучу. Пытаюсь вызвать резонанс. Дурачусь.