Но мироощущение Меднянского меняется, после того как умирает его отец - Эдуард Меднянский. Он надолго уходит в себя и пейзажи исчезают с его холста. Через две недели после смерти отца он впервые пытается нарисовать его смерть. Через некоторое колличество попыток он рисует эту картину. Увидев её впервые, я очень долго не мог понять почему я не чувствую той невероятной боли, которую испытывает мой друг. Но в тоже время я чувствовал самую невероятную тоску. Я действительно очень давно знал Ладислава. И мне казалось, что я его хорошо понимал. Но всматриваясь в бездонные глаза смерти я все больше убеждался что никогда я его, в общем-то, и не понимал. Я сразу сказал Ладиславу что увидел еще одну картину под этой. Но я никак не мог увидеть что же на ней нарисовано. Видя, как я болею этим полотном, Ладислав сказал мне лишь одно - “ Возможно, краски, линии, ткань, даже мольберт и оставались грустными, картина же вовсе таковой не являлась“. И тогда я взглянул на неё вновь... В этой картине не два персонажа, как может показаться на первый взгляд. Он один. Это старик, готовящийся к встрече с забвением. Его руки и голова существуют отдельно друг от друга. Тело боиться этой встречи, но сознание уже готово к ней. А смерть это и вовсе не персонаж. Это субстанция, приходящая к этому человеку. И является она именно такой, какой и должна быть. Чуть ли не бесформенная, выглядывающая как-бы из пустоты, вцепляется своими пустыми глазницами в лицо этому старику. Но она не страшна ему. Он чувствует её, он её видит. И хоть руки крепко сложены в молитве, он уже знает, что ждет его что то большее, нежели пустота. Потому что видит это своими глазами. Именно смерть вскрывает занавес темноты, в которую погружен этот бедный старик. Он смотрит в этот свет, окутывающий его страдающее тело. Свет ничего не говорит, но он есть, а значит есть некое… продолжение.