Часы Судного дня: как образ супергероя вписывается в сеттинг «Хранителей»

Виджиланте эпохи Холодной войны.

Действие комикса Алана Мура и Дэйва Гиббонса происходит в эпоху Холодной войны: на первый взгляд, не самый очевидный сеттинг для супергероики. Однако персонажи «Хранителей» прекрасно в него вписываются, а их образы помогают читателю лучше прочувствовать дух того времени. Разбираемся, как изображена эпоха Холодной войны в «Хранителях» и почему этот сеттинг так хорошо сочетается с супергеройским жанром.

Статья основана на материале из комикса Алана Мура и Дэйва Гиббонса, впервые опубликованного в 1986 году. События из других произведений во вселенной «Хранителей» не рассматриваются.

Комикс во многом опирается на реальные исторические события, но герои в масках сильно изменили вселенную «Хранителей». Альтернативная история — мощный художественный приём, позволивший Алану Муру и Дэйву Гиббонсу подробнее рассмотреть социальные и культурные явления, присущие эпохе Холодной войны. Но чтобы понять, зачем авторы прибегли к этому приёму, нужно для начала разобраться, насколько далеко ушли «Хранители» от реальной истории США.

Хотя действие комикса разворачивается в 1985 году, повествование сильно опирается на предшествующие исторические события. Отправной точкой альтернативного таймлайна «Хранителей» можно считать появление в 1938 году первого виджиланте — Правосудие В Капюшоне. Это событие меняет ход известной нам истории. Примечательно, что в том же году выходит первый комикс о Супермене.

Вдохновлённые реальным костюмированным борцом за справедливость, будто сошедшим с обложки комикса, многие граждане США тоже решили стать виджиланте. Среди них Холлис Мейсон (Ночная Сова), Салли Юспешик (Шёлковая Тень), Комедиант (Эдвард Блейк), Силуэт, Капитан Метрополис, Мотылёк и Мистер Доллар.

Уже на следующий год, незадолго до начала Второй мировой войны, появилась организация костюмированных героев — «Ополченцы». Она официально была распущена в 1949 году, после того, как часть участников погибла, а часть покинула группу по разным причинам.

События Второй мировой войны развивались по тому же сценарию, что и в реальной жизни, однако у них были новые последствия во вселенной «Хранителей». Отец Джона Остермана (будущего Доктора Манхэттена), впечатлённый бомбардировкой Хиросимы, убедил своего сына стать физиком-ядерщиком — через три года тот поступил в Принстон. Сам Джон позже размышлял: этот ли поступок отца повлиял на трагедию, случившуюся с ним, из-за этого ли он стал Доктором Манхэттеном.

Мир после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки медленно погружался в паранойю. В 1947 году журнал «Бюллетень учёных-атомщиков» начал отсчёт времени до мировой ядерной катастрофы.

Символом надвигающегося конфликта служат Часы Судного дня — один из феноменов эпохи Холодной войны. Эти метафорические часы показывают, насколько, по мнению учёных, мир близок к ядерной катастрофе. Кстати, они существуют и сегодня, а сейчас показывают, что до глобального ядерного кризиса осталось всего 2 минуты.

В «Хранителях» Часы Судного дня играют важную роль. С одной стороны, их появление отражает дух времени: в конце каждой главы герои вместе с читателем «сверяются» с часами, параноидально ожидая конца света или развязки комикса.

С другой стороны, часы играют непосредственную роль в сюжете: в конце читатель узнаёт, что всё это время смотрел на вполне реальные часы в центре Нью-Йорка, отсчитывающие время до катастрофы, срежиссированной Адрианом Вейдтом. Замена абстрактных Часов Судного дня на настоящие в момент, когда трагедия уже случилась и изменить ничего нельзя, помогает «встряхнуть» читателя, заставить его осознать реальность происходящего.

В 1959 году во вселенной «Хранителей» произошло ещё одно событие, меняющее ход истории: Джона Остермана дезинтегрировало, после чего он заново «собрал» собственное тело. Вскоре он взял псевдоним Доктор Манхэттен и нарисовал себе на лбу знак водорода — свой символ супергероя.

Появление Доктора Манхэттена по-настоящему изменило всё: благодаря ему быстрее начала развиваться наука, а вместе с этим выросла и уверенность американского правительства в своём военном превосходстве над СССР. Сам герой стал живым гарантом ядерного сдерживания для США.

В 1962 году мир пережил Карибский кризис без вмешательства супергероев. Доктор Манхэттен встретился с Джоном Кеннеди, но и в этой вселенной он не смог предотвратить убийство президента: тот умер «по расписанию» — 22 ноября 1963 года. Позднее Комедиант намекал, что, возможно, именно он убил Кеннеди.

В следующем году произошло ещё одно громкое и вполне реальное убийство: жертву — молодую Китти Дженовезе — атаковали на глазах у десятка свидетелей, но большинство из них сочли нападение пьяной дракой или ссорой знакомых. СМИ весьма драматично осветили преступление, преувеличив количество бездействующих свидетелей.

Это событие поразило американское общество и легло в основу социопсихологического термина — «эффект свидетеля» (bystander effect): чем больше у преступления свидетелей, тем меньше вероятность того, что кто-то из них сообщит о нём в полицию или окажет пострадавшим помощь.

Убийство Дженовезе также сподвигло граждан США создать районные организации по предотвращению преступлений (neighborhood watch). Возмущённые бездействием общественности в деле Дженовезе, неравнодушные местные жители стали активно докладывать в полицию о подозрительных личностях. Во вселенной «Хранителей» убийство девушки вдохновило Уолтера Ковача сделать маску «Роршаха» и стать виджиланте.

В 1969 году Ричард Никсон был избран президентом США. С этого момента наша реальность и события «Хранителей» расходятся двумя совершенно разными путями.

Первое главное отличие — итоги войны во Вьетнаме. В своей предвыборной кампании Никсон обещал закончить войну: к тому времени недовольство простых людей внешней политикой США практически достигло своего пика. В реальной жизни президент начал постепенный вывод американских войск и сделал упор на поддержку военных сил Южного Вьетнама. По его расчётам, возвращение солдат домой должно было сдержать недовольство граждан.

В «Хранителях» Никсон тоже хотел поскорее закончить войну, поэтому просто отправил сражаться Доктора Манхэттена. Уже в 1971 году Вьетконговцы сдались и США восторжествовали. В нашей вселенной война во Вьетнаме закончилась только в 1975 году победой коммунистического Северного Вьетнама — то есть фактическим поражением американцев. Все дальнейшие события «Хранителей» и эскалирование конфликта между США и СССР — последствия войны во Вьетнаме.

В 1973 году Никсон был повторно избран президентом, а через год досрочно ушёл в отставку. Но только не в комиксе. Причина — убийство журналистов Вудворда и Бернстайна, расследовавших «Уотергейтский скандал» о прослушке членов Демократической партии США, повлекший за собой отставку президента.

В комиксе Никсон ввёл новую поправку в конституцию, позволяющую ему участвовать в следующих выборах, и в 1976 году его избрали на третий срок. Никсон находится у власти и на момент начала повествования «Хранителей» в 1985 году — во время своего пятого президентского срока. В реальной жизни в США с 1951 года и по сей день действует 22 поправка, согласно которой один человек может избираться на пост президента только дважды.

Важное событие для персонажей комикса — закон Кини (1977 год), запрещающий деятельность виджиланте. Вероятно, прототипом сенатора Кини был Дэвид Кини, работавший в администрации Никсона. Несмотря на введение закона, Комедиант и Доктор Манхэттен продолжили работать на правительство США.

Действие в «Хранителях» происходит в 1985 году, в разгар Холодной войны. И хотя история не фокусируется на политических событиях, они постоянно происходят где-то на фоне. Обычно читатель узнаёт о них из заголовков газет. Большая часть из них сосредоточена на конфликте в Афганистане.

На момент начала повествования США уже ввели в страну свои войска, чем недовольны в Москве. Однако перспектива столкнуться с Доктором Манхэттеном сдерживает СССР от начала ещё одного вооружённого конфликта. В реальности же советские войска были введены в Афганистан уже в 1979-м. В комиксе это происходит лишь когда Доктор Манхэттен сбегает с Земли на Марс.

Последнее событие глобальной значимости в «Хранителях», вновь повернувшее ход истории, произошло 2 ноября 1985 года. В этот день Адриан Вейдт инсценировал атаку пришельцев на Землю, чтобы сплотить мир вокруг этой катастрофы и заставить людей забыть о геополитических распрях, таким образом положив конец Холодной войне.

В комиксе Мура и Гиббонса события этой эпохи показаны очень драматично. Усилив контраст между мирной жизнью американцев и разгорающейся на фоне мировой катастрофой, авторы подчеркнули беспомощность общества того времени.

Америка эпохи Холодной войны жила в постоянном страхе перед угрозой ядерного конфликта. Сеттинг «Хранителей» прекрасно передаёт эти настроения в обществе: читатель всегда в курсе всех последних политических событий во вселенной комикса, но подаются они почти всегда не напрямую.

Будто герои сами хотят абстрагироваться от потока неутешительных новостей в СМИ и откладывают свои газеты, чтобы пообщаться с близкими и обсудить последние сплетни. Очевидно, сообщения о ядерной угрозе стали для жителей США настолько привычной темой, что им ничего не остаётся, кроме как жить с этим и покорно ждать, что будет дальше.

Порой паранойя всё же даёт о себе знать, и тщательно подавляемые переживания выплёскиваются наружу. Первым таким инцидентом стало убийство отцом двух дочерей: мужчине послышалось, что одна из девочек произнесла слово «война» и у того случился нервный срыв.

Массовая истерия общества достигает своего пика за несколько мгновений до нападения «пришельцев» на Нью-Йорк: в центре города начинается потасовка. Всё нарастающая паника жителей символизирует стремительную эскалацию конфликта между СССР и США. Кульминация — массовая гибель горожан: в последние моменты их жизни мы видим, как паника на их лицах перерастает в ужас.

Но читатель видит и другую реакцию героев на усиливающиеся в обществе напряжения. В одном из второстепенных персонажей — продавце газет — они пробудили сентиментальность.

Во время катастрофы продавец газет в последний момент закрывает едва знакомого парня своим телом. Их медленно исчезающие силуэты контрастируют со стремительно меняющимися изображениями искажённых ужасом лиц: от этого сцена выглядит даже умиротворяюще. После кульминации наступает облегчение: самое страшное позади, конфликт исчерпан.

Ещё один пример человека, пытавшегося противостоять панике, — психиатр, назначенный в тюрьме Уолтеру Ковачу. Он приходит к выводу, что больше не может закрывать глаза на несправедливость в мире, как когда-то решил для себя Роршах. Чтобы не позволить страху и отчаянию сломить его, мужчина начинает помогать людям и верит, что даже незначительный благой поступок сделает мир лучше.

Возможно, похожие чувства пробудили Вторую Ночную Сову и Вторую Шёлковую Тень вновь надеть свои старые костюмы вопреки закону, запрещающему деятельность виджиланте. Вместе герои отправляются на короткую вылазку и спасают людей из горящего здания.

Но их мотивация не так однозначна: персонажи хотят не только помочь согражданам, но и просто сбежать от реальности. В некотором смысле герои пытаются спасти самих себя. Раздражённые чувством бессилия и утомлённые паранойей, охватившей нацию, они хотят сделать хоть что-то, чтобы не чувствовать себя совершенно беспомощными. И в этом виджиланте помогают их костюмы.

Отношения человека и его альтер-эго супергероя — одна из ключевых тем в «Хранителях». Обычный гражданин США времён Холодной войны беспомощен и пассивен. Но, надевая маску, он становится сильным и способным борцом с преступностью.

Стремление ощутить себя кем-то другим для персонажей «Хранителей» обусловлено не только благородным порывом. Для некоторых героев перевоплощение — единственный способ взять контроль над своей жизнью или убежать от своих проблем.

Этот внутренний конфликт обычного и беспомощного человека с сильным и владеющим ситуацией супергероем показан, в частности, глазами Дэниэла Драйберга (Второй Ночной Совы). Как простой человек он — лишь наблюдатель, а не участник собственной жизни.

На его пассивность недвусмысленно намекает и то, что персонаж буквально страдает импотенцией, а побороть её помогает только перевоплощение в супергероя. Костюм Ночной Совы символизирует надежду что-то изменить в жизни героя и общества в целом: без него Драйберг чувствует, что не контролирует ситуацию.

Не менее комплексная мотивация и у Лорел Юспешик (Вторая Шёлковая Тень). Она выросла среди виджиланте и готовилась стать ей с самого детства: к такому образу жизни Лорел толкала её мать — бывшая героиня в маске, Салли Юспешик.

В отличие от Дэниэла Драйберга, для которого костюм — символ контроля над своей жизнью, для Лорел он, наоборот, означает отсутствие свободы воли и способности принимать самостоятельные решения.

Первый костюм девушки и героический псевдоним выбрала для неё Салли Юспешик. Лорел родилась и прожила большую часть своей жизни в тени матери, продолжая её дело и исполняя её мечту. Уйдя в отставку в 1977 году, девушка испытала облегчение: ей больше не придётся отыгрывать чужую роль.

Однако даже в отставке Лорел не обрела возможности контролировать собственную жизнь. С 16 лет она была любовницей Доктора Манхэттена, а значит, в силу обстоятельств, не могла позволить себе выбирать свою судьбу: любить Доктора Манхэттена значит любить атомную бомбу, такая любовь возможна только под строгим присмотром государства.

Если Дэн без костюма и Дэн в костюме — два разных человека, то Лорел, даже сняв наряд супергероя, не смогла сбежать от своей прошлой жизни. Все важные решения девушке диктовали люди вокруг неё: ради матери она стала героиней в маске, а ради любимого человека переехала на правительственную военную базу. Сама Лорел мечтает о «нормальной жизни» и жалеет, что с детства была окружена костюмированными героями.

Однако, расставшись с Доктором Манхэттеном, Лорел нашла родственную душу в другом бывшем коллеге — Дэниэле Драйберге, который в тайне мечтал вновь надеть свой костюм героя. Девушка с охотой поддерживает его и даже сама побуждает Дэна вместе возобновить деятельность виджиланте.

В конечном итоге она всё же приходит к выводу, что работа героя — часть её идентичности. В последней главе они с Дэном обсуждают свои будущие совместные приключения. Только теперь Лорел хочет выбрать себе новый костюм и оружие, не связанные с образом, навязанным девушке её матерью.

Всю жизнь она была то Второй Шёлковой Тенью, то любовницей Доктора Манхэттена, а теперь может позволить себе быть собой. Выбор нового костюма символизирует для Лорел поиск собственной идентичности.

Как и молодая Лорел, которая хочет быть обычной девушкой, но не может вписаться в общество, другие персонажи «Хранителей» так или иначе тоже чувствуют себя оторванными от социума или вовсе находятся с ним в конфликте.

Например, Уолтер Ковач (Роршах) не раз говорит, что испытывает отвращение к людям. Его желание абстрагироваться от своих человеческих слабостей выражено в привязанности героя к своему костюму. Роршах буквально называет свою маску «лицом» и чётко отделяет личность Уолтера Ковача от личности Роршаха.

На то, что альтер-эго Роршаха доминирует над его собственной личностью указывает и то, как персонаж комментирует свою внешность без костюма. Для него это — маскировка, к которой он неохотно прибегает, чтобы оставаться незамеченным в нужные моменты. Без неё он не только никому неизвестен, но и противен сам себе.

Герой ассоциирует концепт «человечности» со злом и греховностью и старается абстрагироваться от своего человеческого начала, надевая «лицо» — маску Роршаха, символизирующую его истинное «я». Можно скорее считать, что Уолтер Ковач — альтер-эго Роршаха, нежели наоборот.

Совершенно иные отношения со своим костюмом у Адриана Вейдта (Озимандия). Он — один из немногих персонажей, который не убегает от реальности, надевая маску. Для Адриана она — скорее атрибут власти: ритуальная одежда, символизирующая его влиятельность. Костюм хорошо отражает идентичность Вейдта, то, каким он видит себя.

Его альтер эго — Озимандия — древнегреческое имя фараона Рамзеса II. Считалось, что правители древнего Египта получают власть свыше и сами становятся причастны к божественному. Адриан Вейдт видит себя буквально носителем божественной власти. Принимая имя Озимандия, он возлагает на себя ответственность за судьбу человечества, которое он должен направлять, как своих подданных.

Идея объединения мира единым правителем преследовала Вейдта с молодости: в подростковом возрасте он восторгался Александром Великим и в 17 лет отправился в путешествие по маршрутам его военных походов.

Но Вейдт видел ошибку, которую совершил Александр: подчиняя мир своей воле, он всё же не смог его объединить. Сам великий полководец восхищался эпохой фараонов и их божественным могуществом. Она же стала и новым вдохновением для Адриана Вейдта: он взял себе псевдоним Озимандия и таким образом самопровозгласил себя царём, наделённым божественной властью.

Несложно заметить, что Адриан тоже совершенно отстранён от общества, которое он хочет направить на путь истинный. Взяв на себя роль бога, Озимандия не может снова обрести связь с социумом, также как и Роршах. Внешне поддерживая образ успешного популярного человека, он не чувствует эмоциональный связи с людьми вокруг него. По словам Вейдта, единственный близкий ему по духу человек — Александр Македонский.

Но Озимандия не смущает его одиночество. У него будто полностью отсутствует тяга к человеческой близости. Выбрав для себя путь правителя, призванного объединить мир, Вейдт, как наследник фараонов, отрекается от земного мира и принимает божественную власть.

Но и Адриан Вейдт — всего лишь человек. Единственный, кто совершенно не вписывается в общий ряд героев-виджиланте, — это Доктор Манхэттен.

У него нет альтер-эго: после дезинтеграции он просто перестал быть Джоном Остерманом. Прошлая жизнь настолько мало заботит учёного, что тот даже не сообщил отцу, что остался в живых после несчастного случая на испытательном полигоне.

Между личностью Доктора Манхэттена и другими героями комикса проводится чёткое разграничение. Он единственный обладает сверхчеловеческими способностями, а другие виджиланте — простые люди в масках, борющиеся с преступностью «голыми руками». Такой контраст необходим комиксу для придания персонажу Доктора Манхэттена более метафорической роли.

В первую очередь, герой олицетворяет потенциал атомной энергии. Псевдоним, придуманный Джону Остерману — отсылка на «Проект Манхэттен» (Manhattan Project) времён Второй мировой войны. В ходе этого засекреченного исследования американские учёные разработали первое ядерное оружие. «Хранители» — это комикс о ядерной бомбе, где бомба — самостоятельный персонаж со своей волей.

Доктор Манхэттен — продукт научного прогресса, но при этом всё ещё обладает человеческими качествами: герой олицетворяет конфликт гуманизма и науки. Читатель наблюдает, как развивается отношение Доктора Манхэттена к человечеству. В начале повествования герой не интересуется жизнью на Земле: её существование для него — лишь очередной научный факт.

Однако в сцене на Марсе, где Доктор Манхэттен обсуждает спасение человечества с Лорел, он сам же приходит к выводу, что жизнь удивительна и не так проста, как кажется на первый взгляд. Она состоит из череды непредсказуемых перемен, а потому завораживает героя.

Другая важная часть идентичности Доктора Манхэттена — мистическая натура его суперсил. Несмотря на то, что появление его способностей стало возможно благодаря техническому прогрессу, их происхождение остаётся загадкой.

На протяжении всей истории всплывают сравнения Доктора Манхэттена с богом. Действительно: он умеет видеть будущее и прошлое одновременно и управлять любой материей, являясь по сути бессмертным. При этом никакого реального религиозного происхождения у всех этих сил, конечно, нет. Сам персонаж говорит, что не верит в бога. Однако, если обратиться к самому концепту «божественного», станет ясно, что сравнения Доктора Манхэттена с богом не так уж и беспочвенны.

В своей работе о магии, религии и науке «Золотая ветвь» Джеймс Фрезер утверждает, что религия — «вера в существование высших сил и стремление умилостивить их и угодить им». В соответствии с этим, Доктора Манхэттена вполне можно назвать богом: манифестацией сверхчеловеческих сил на Земле.

Такой же интерпретации придерживаются и авторы комикса: они сравнивают концепции «религии» и «науки» в вымышленном исследовании «Доктор Манхэттен: сверхвозможности и сверхвласть». В нём утверждается: с развитием науки человек приходит к выводу, что многие древние мистические представления о мире на самом деле вполне соответствуют действительности.

Автор исследования — профессор Мильтон Гласс — также добавляет о Докторе Манхэттене: «Бог существует, и он американец». Именно эта фраза отражает отношение американцев к ядерному потенциалу своей страны. Когда в 1945 году США впервые продемонстрировали миру ядерную бомбу, она, как это не парадоксально, стала символом мира для американских граждан.

Суверенитет США в безопасности, пока другие страны живут под угрозой ядерной бомбардировки. Такой тезис лежит в основе концепции ядерного сдерживания — одной из идеологических конструкций, оправдывающих использование этого смертоносного оружия. Само появление у США ядерной бомбы должно было гарантировать отказ от войн и установление мира во всём мире.

Но уже в 1949 году Америка потеряла монополию на ядерное оружие: в СССР была разработана собственная бомба. Стратегия ядерного сдерживания всё ещё теоретически гарантировала суверенитет США, но на деле американские граждане больше не чувствовали себя в безопасности.

Появление в «Хранителях» Доктора Манхэттена — это возрождение концепции ядерного сдерживания для США. Для людей он — гарант безопасности и мира на Земле, настоящий бог, способный навсегда покончить с войнами.

Доктор Манхэттен — персонификация образа ядерной бомбы в глазах граждан США: он — живая ядерная энергия, созданная человеком на благо человека, однако вызывающая у людей по-настоящему религиозный страх. Об этом чувстве пишет и профессор Мильтон Гласс: встреча с Доктором Манхэттеном похожа на встречу с богом и вызывает ужас и трепет перед его могуществом.

Грань между религиозным и научным мышление оказывается тоньше, чем кажется на первый взгляд. Американская идеология времён Холодной войны помещает ядерное оружие — продукт научного прогресса — на алтарь и поклоняется ему, как идолу. Его обожают и одновременно боятся. Ядерная бомба — настоящий религиозный символ и один из компонентов формулы «Американской мечты». Эту концепцию Алан Мур и Дэйв Гиббонс тоже рассматривают в своём комиксе.

Понятие «Американская мечта» впервые употребил в 1931 году писатель Джеймс Траслоу Адамс, охарактеризовав его как надежду, что США будет процветающей страной, где каждый человек обладает равными возможностями, вне зависимости от происхождения и статуса, где каждый сможет развить свой потенциал и будет вознаграждён за свои труды.

Эта концепция тесно перекликается с другой основополагающей идеей об «американской исключительности» (American exceptionalism). Корнями она уходит в проповедь пуританина и одного из первых колонистов Джона Уинтропа о «Городе на Холме» — сокровенном месте, которым должна стать американская земля. Согласно этой концепции, США — уникальная страна с собственной миссией — создать идеальное общество, которому будет подражать весь мир.

Ещё одна важная американская идея — «явное предначертание» (Manifest Destiny), и она тесно связана с американской исключительностью. Поскольку США — уникальная держава, созданная богом, чтобы служить примером всему человечеству, то ей вполне позволительно расширять своё влияние и свои границы ради всеобщего блага.

В результате мы имеем два важных концепта, лежащих в основе американской культуры: индивидуализм, который гарантирует американская мечта, и идеализм, обоснованный американской исключительностью и явным предназначением. Объединив эти концепции, мы приходим к выводу, что американская национальная идея — создание в неком необозримом будущем идеального общества, то есть утопии.

Однако, как показывает история, эти концепции, лежащие в основе американской культуры, использовались гораздо более прозаично — для манипуляции общественным мнением. Американская исключительность и явное предназначение лежат в основе американского идеализма и служат оправданием для империалистической политики США. Выражение «явное предначертание» активно употреблялось политиками для оправдания агрессивной экспансии США в XIX веке.

Когда закончилось расширение границ государства, идея о явном предназначении подстроилась под новое направление во внешней политике США. В 1920 году президент Вудро Вильсон упомянул её, оправдывая вмешательство в дела европейских стран после Первой мировой войны.

Он утверждал, что миссия США — распространить по миру демократию и убедиться, что страны этого режима успешно развиваются и им ничего не угрожает. Иными словами, теперь явное предназначение Америки — не прямой захват земли, а распространение своего политического влияния.

Идея об американской исключительности ещё более популярна у политиков, поскольку помогает снять с себя ответственность практически за любые действия: США — буквально исключение из правил, страна, которой позволительно то, что запрещено другим.

Американская мечта — тоже, безусловно, утопический концепт: за всё это время она так и не стала «американской реальностью». Утопия — то есть идеальное общество, в котором эта мечта осуществилась — возможна только в далёком прошлом или будущем, её невозможно узреть своими глазами. Таким образом, американская мечта по своей природе неосуществима, но общество всегда с надеждой будет смотреть вперёд, ожидая наступления обещанной утопии.

Алан Мур и Дэйв Гиббонс критикуют идеологию общества времён Холодной войны, используя ключевые концепты культуры США. В частности, авторы буквально противопоставляют американский идеализм индивидуализму. Несмотря на то, что на обеих этих идеях строится общество США, они фундаментально противоречат друг другу.

Индивидуализм постулирует, что жизнь каждого человека ценна, в то время как идеализм даёт карт-бланш на массовые убийства во имя благой цели. В «Хранителях» эти идеи сходятся во вполне реальной схватке, где Роршах олицетворяет индивидуализм, а Озимандия — идеализм.

В своём отношении к мировым проблемам Адриан Вейдт следует политике идеализма: он уверен, что все международные конфликты требуют его вмешательства, а благая цель объединения мира оправдывает средства.

Для осуществления своих планов Озимандия устраивает настоящую террористическую атаку, маскируя её под нападение пришельцев. Логика героя проста: столкнувшись с внеземной угрозой, мировые правительства прекратят междоусобицы и объединятся против общего врага.

В результате срежиссированной Вейдтом трагедии гибнут миллионы людей. Но, по мнению героя, эта жертва необходима для спасения человечества от ядерной катастрофы. Свои действия он объясняет как раз собственной исключительностью: в глазах Озимандия он — наследник фараонов и продолжатель дела Александра Македонского. А спасти мир от ядерной катастрофы — его «явное предназначение».

Эта речь Адриана перекликается со словами американского генерала Колина Пауэлла об ответственности, лежащей на американском народе. Он утверждает, что ни одна страна на Земле не обладает таким могуществом, как США, а значит американская нация обязана вести весь мир за собой.

Поведение Адриана Вейдта, его решения и его мотивация полностью копируют политику правительства США времён Холодной войны. Пытаясь убедить других героев, что его план сделает мир лучше, он прибегает к риторике, свойственной политическим деятелям США.

Озимандия последователен в выборе слов: в своей речи он предпочитает фокусироваться на положительных глобальных последствиях его решений. Он нарочито преуменьшает масштаб трагедии, ставя в противовес количеству жертв полученную от их принесения выгоду.

Но героические речи Вейдта смогли убедить не всех: единственный, кто отказался замалчивать истину о Нью-Йоркской трагедии — Роршах. Всё потому, что его философия не приемлет принесения невинных жизней в жертву. Таков один из постулатов индивидуализма, который олицетворяет персонаж Роршаха.

Если Адриан Вейдт представляет глобальные интересы правительства США на мировой арене, то Роршах — голос американского общества. Сам герой испытывает отвращение к людям, но борется за справедливость. Свою мотивацию сражаться он объясняет психиатру в тюрьме в рассказе о расследовании пропажи маленькой девочки.

Роршах чувствует себя беспомощным перед смертью девочки и не хочет ассоциировать себя с обществом, породившим её убийцу. Однако, став свидетелем этой трагедии, он больше не может забыть о ней и чувствует ответственность за спасение невинных жизней.

Важно, что Роршах не преследует глобальных целей и хочет бороться не с абстрактным злом: он наказывает преступников за конкретные преступления. Этим он делает мир лучше в его собственном понимании. Вейдту же такой подход кажется тщетным, поскольку он мыслит совершенно иными, гораздо более монументальными категориями.

Роршах буквально смотрит на мир через чёрно-белую маску, отражающую простой взгляд общества на «добро» и «зло». Адриан Вейдт иронизирует над этим фактом, поскольку сам считает такой подход примитивным, а концепции «добра» и «зла» для него не играют такой важной роли, как для Роршаха.

Запятнанная репутация Роршаха и его нигилистический взгляд на мир создают контекст, в котором тот оказывает в неравной схватке против «идеального» Адриана Вейдта, с его безупречным планом создания собственной утопии. Узнав о преступлении Озимандия, герой прекрасно осознаёт, что не способен переломить ход событий, но его желание оставаться верным себе и своим взглядам не даёт ему отступить. Роршах — олицетворение крайней степени индивидуализма, желания следовать своим идеалам до конца, даже оказавшись в меньшинстве и даже под угрозой смерти.

Когда остальные герои, включая Доктора Манхэттена, соглашаются не мешать планам Вейдта, Роршах отказывается их поддержать: для него это равносильно предательству своих идеалов. В ответ на просьбу Дэна найти компромисс Роршах отвечает: «Даже перед лицом Армагеддона. Никаких компромиссов».

Индивидуализм Роршаха не приемлет исключений: каждая невинная жизнь ценна, а убийство — это преступление, заслуживающее наказания. В противоположность ему идеализм Вейдта допускает принесение жертв ради абстрактного «всеобщего блага».

Отказавшись идти на попятную, Роршах добровольно соглашается на смерть, позволяя Доктору Манхэттену убить его. Герой не может отказаться от своих взглядов и предпочитает гибель жизни в «идеальном» обществе, построенном ценою жизней миллионов.

Алан Мур и Дэйв Гиббонс превращают противоречие идеалов в открытый конфликт двух персонажей, таким образом обличая двойные стандарты, лежащие в основе американской культуры. С одной стороны, США хочет построить либеральное общество, в котором все равны, с другой — распространить своё влияние по миру любой ценой.

На первый взгляд, в «Хранителях» конфликт заканчивается поражением идей индивидуализма — то есть смертью Роршаха. Вместе с ним умирает и борьба американского общества за соблюдение его моральных идеалов: люди продолжают мирную жизнь, обманутые Вейдтом. Однако позже читатель узнаёт, что Роршах успевает передать информацию о заговоре прессе. Комикс заканчивается намёком на то, что правда вот-вот вскроется и идеальной утопии Озимандия придёт конец.

Это неоднозначное завершение противостояния Роршаха и Вейдта демонстрирует: конфликт идеализма и индивидуализма — и есть основа американской идентичности. Оба этих концепта, на первый взгляд противоречащие друг другу, вместе создают условия, в которых живёт и развивается американское общество.

Более того, индивидуализм американцев времён Холодной войны никак не мешал им видеть свою нацию и идеологию более совершенной по сравнению с другими. Граждане США свободны и равны, в то время как граждане СССР, например, страдают под гнётом тоталитарного строя — настоящего врага американского индивидуализма.

Конечно, в таком контексте стремление США вмешаться во внутренние дела других государств вполне обоснованно: американцы борются за демократию и личную свободу каждого гражданина мира.

К индивидуализму, в частности, аппелировала пропаганда времён Холодной войны. В «Хранителях» это проиллюстрировано рекламой бренда Адриана Вейдта «Ностальгия». По словам самого предпринимателя, философия его бренда основана на неуверенности граждан США в завтрашнем дне.

Описание его рекламной кампании неплохо иллюстрирует общие настроения времён Холодной войны: «В эпоху тревог и стрессов, когда настоящее кажется неустойчивым, а будущее невероятным, вполне естественным выглядит попытка уйти от реальности, найдя утешение либо в мечтах о будущем, либо в приукрашенных воспоминаниях о полувоображаемом прошлом».

Алан Мур и Дэйв Гиббонс выбрали весьма необычную форму искусства для критики американской идеологии времён Холодной войны. Однако именно благодаря такому формату авторам удалось поговорить о той эпохе с неожиданной откровенностью, поразившей многих и навсегда изменившей комиксы о супергероях.

Поместив своих персонажей в исторический контекст, искажённый при этом альтернативными событиями, «Хранители» не просто спекулируют о будущем США, но и добавляют глубины событиям уже прошедшим на момент выхода комикса. Сам Алан Мур в одном из интервью говорил, что Дэйв Гиббонс специально изменил даже привычные элементы быта американцев в своих иллюстрациях, чтобы читатель мог посмотреть на свою родную культуру со стороны.

«Хранителям» действительно прекрасно удаётся показать знакомый конфликт двух сверхдержав в новом свете и заставить читателя заново обдумать фундаментальные концепции, уже, казалось бы, набившие оскомину.

Сегодня «Хранители» — одно из классических произведений, положившее начало многим трендам, распространённым в современных комиксах. Тем, что в 1986 году казалось революционным, сейчас никого не удивишь: образ супергероя с того времени сильно изменился и продолжает развиваться по сей день.

Однако, написанное в разгар Холодной войны, это произведение невероятно ценно с культурологической точки зрения: оно и сегодня помогает лучше понять менталитет людей той эпохи, их быт и отношение к происходящим в мире процессам. Именно благодаря этому «Хранители» останутся актуальны всегда.