«Тайная жизнь» — терпение и труд
Застывшая вне времени и пространства драма о безграничной любви, несгибаемом упрямстве и личной борьбе с нацизмом.
Ошеломляющей красоты луга изумрудного цвета, что не должны существовать на полной отчаяния и грязи планете, раскинулись под бескрайним австрийским небом. Подпирающие его горы внушают трепет пугающими размерами и захватывающей красотой. А в треугольнике, образованном исполинскими хребтами, бесконечным небосводом и зеленым морем, спряталась скромная деревушка, в которой человеку не дано осознать собственную значимость.
Терренс Малик часто использует природную красоту в качестве визуальной метафоры. В «Пустошах» нависающая над бесконечными прериями гора манит героев, но не приближается к ним ни на йоту, являясь аллегорией недостижимой цели. В «Днях жатвы» бушующие моря пшеничных полей показывают бескрайнюю свободу и беспокойство душ молодых людей. В свою очередь зеленые луга «Тайной жизни», окруженные альпийскими горами, выглядят островком, что своим естеством отрицает существование геноцида и войны.
Картина начинается в месте столь умиротворяющем, что невозможно вообразить, будто среди монументальности здешней природы могут существовать мелкие человеческие дрязги. Покой безмятежного австрийского мира, спящего на границе с фашистской Германией, не способен нарушить шум скверных ссор, а на первозданном великолепии даже война побоится оставить свой грязный след.
В этих безмятежных краях живут и трудятся Франц Егерштеттер и его соседи. Малик следит за их простым бытом с любопытством — заглядывает и в поля буйной пшеницы, и на пашню, и на сенокос. Словом, в каждый уголок, где кипят необходимые для выживания хлопоты. Физически и нравственно очищающим трудом занят не только Франц, но и его любящая жена и три совсем маленькие дочери.
Для Малика важным было не скупиться на эпитеты и хронометраж при изображении невзрачного быта крестьян. Франц Егерштеттер — не художественная выдумка, а реальный человек, чьи поступки, описанные в фильме, стали примером для многих. Американский режиссер, как водится, не уповает на подробное создание антуража и помещает героев в камерные рамки собственных историй. Потому для придания осязаемости картине Малик окружил Франца приземленной повседневностью.
Труд выступает отдельным персонажем. Режиссер подолгу задерживается на сценах, изображающих незамысловатую фермерскую действительность, которая не имеет отношения к разворачивающимся в Европе событиям. Все вокруг заняты понятными делами — так Малик создает ощущение реальности происходящего, ведь среди честной работы не спрятать напускную драму.
Заметную долю фильма мужчины молча и упорно косят траву, женщины таскают тяжелые ведра с водой, старики заготавливают стога сена, а дети посматривают за курами. Даже любовь и семейное счастье изображается через быт, ведь главная романтика в жизни Франца и его жены заключается в возможности вместе перебрать картошку. Малик показывает морщинистые руки, сгорбленные спины и видавшие виды инструменты, тем самым очищая картину от лишнего драматизма.
Но тучи в буквальном и переносном смысле сгущаются над мирным уголком, который вмиг превращается из крепкого сообщества в средоточие ненависти и отчуждения. Здесь важно понять, что для простого крестьянина Егерштеттера религией является тяжелая работа, и нет над ним большей власти, чем та, которую диктует природа. И когда Гитлер требует не просто воинской повинности, но и клятвы в верности фашистскому режиму, среди величественных гор и тяжелого неба рождается голос, что осмеливается восстать против правил.
После общения с соседями Франц не находит причин пойти против совести и продать душу дьяволу. И никакие угрозы со стороны властей не способны заставить его согрешить, примкнув в ряды чудовищной армии. Решение, которое навлекает тень на всю деревню, настраивает односельчан против героя. Когда местные мужчины уходят на фронт, чтобы отдать жизнь за родину, Егерштеттер отказывается броситься на амбразуру ради фюрера.
Сначала местный мэр пытается донести важность плавания по течению, затем соседи начинают бросать косые взгляды. Ненависть вспыхивает в доселе смиренном обществе, и со временем даже местная детвора, которая не понимает, о чем толкуют взрослые, начинает задирать домочадцев Франца. Достается и жене, и дочерям, в которых местные жители пытаются пробудить стыд за трусость главы семьи.
Дальнейшие события показывают мучения Франца — сначала среди ополчившихся соседей, а затем в различных тюрьмах Германии, куда героя приводит упорство в уклонении от воинской повинности. На протяжении долгих месяцев немецкие чины запугивали его, а проявляющие симпатию сторонники — убеждали согласиться на должность в тылу или работу медиком на фронте. Но сама идея избрания фюрера своим Богом, требующим кровной верности, отталкивала героя от подобного компромисса.
Все годы заключения Франц мучился страшным выбором. На одной чаше весов стояли принципы и совесть, не позволяющие дать согласие на участие в смертном грехе, который погубил миллионы людей. С другой — далеко от Берлина, среди альпийских гор, жена героя вынуждена терпеть ненависть соседей и растить дочерей, самостоятельно справляясь с тяжелой мужской работой. Из-за слепой злобы местных женщин, оправданной лишь болью от потери собственных мужей, никто не помогает супруге труса и уклониста.
Для Малика не ново изучение личности, искаженной трагическими событиями. «Тонкая красная линия» и «Древо жизни» были исследованием того, как смерть, массовая или предельно личная, может стать плодородной почвой для рождения гуманистических начал. А в «Днях жатвы» и «Рыцаре кубков» режиссер рассуждал о любви, на которой зиждется человеческое естество. При этом произведения Малика не стремятся к развитию сюжета и кульминации. Свои сценарии он строит на изучении бездонной человеческой души и созерцании ее метаморфоз.
«Тайная жизнь» не изменяет стилю режиссера и сосредотачивается не столько на самоотверженном поступке главного героя, сколько на его душевных терзаниях. Это типичное для Малика кино — мучительно медленное, словно изощренная пытка, — в котором финал не привносит ясности, а сюжетные повороты и вовсе отсутствуют. История об угрызениях совести и постоянном страхе за семью разворачивается так же неспешно, как проходят тягостные дни заточенного в камеру Франца.
Это кристально чистое произведение, незамутненное излишними деталями, которые бы добавили ненужной суеты в стройное течение мысли режиссера. В центре картины — простой и прямой человек, подробности жизни которого едва ли важны. Но в этом нет ничего нового, ведь Малик всегда отсекает от гранитных глыб своих картин как можно больше, пока не остается единственно важная и меж тем наиболее простая фигура.
Как водится в фильмах Малика, почти вся история «Тайной жизни» рассказана закадровыми монологами. Прямая коммуникация друг с другом и тем более с Богом или тем, кого можно привлечь к ответу за ужасы, что происходят с людским миром, для Франца и его жены недоступна. Потому в письмах, молчаливых рассуждениях и в обращенных в пустоту речах они задают вопросы, на которые сам режиссер годами пытается ответить своими картинами.
Подобная манера повествования лишь усиливает ощущение одиночества и беззащитности человека перед суровыми обстоятельствами. Малик снимает длинные, но лаконичные на события фильмы. Иногда, как в случае с «Рыцарем кубков», эксперименты с формой заходят слишком далеко и не оправдывают жертву сюжетной составляющей. Потому режиссер вернулся к проверенной в «Древе жизни» пропорции, в которой длительные монологи время от времени отступают перед развитием истории.
В этот раз Йорг Видмер сменил Эммануэля Любецки на посту оператора, но «Тайная жизнь» не утратила привычного визуального стиля Малика. Свободно странствующая камера придает картине вид документального фильма. Она уединяется с героями, ложится им на плечи и немигающим взором следит за каждым занятием. Благодаря этому душевные терзания Франца не просто происходят на экране — они протекают в непосредственной близости.
К тому же камера не гнушается очень низких ракурсов. С такой позиции маленькие люди — незначительные крестьяне или немощные старики — выглядят вечными монументами. А и без того внушительные церковные стены и тюремные камеры кажутся более устрашающими. Камера смотрит снизу вверх словно ребенок, безучастно и с любопытством рыская между людьми и разглядывая их проблемы.
Это дитя, выдуманное Маликом, беззаботно играется, пока где-то неподалеку разворачиваются трагические для всего мира события, а совсем рядом рушатся человеческие жизни. Именно ему герои «Тайной жизни» задают свои безответные вопросы, и именно этот равнодушный взгляд остается с ними наедине — в камере смертников или на огромной пашне. И это, несомненно, взгляд Бога.
***
«Тайная жизнь» близко подходит к ответу на вопрос о том, как широки границы людского характера, и как много боли можно вынести ради принципов. Один из героев картины говорит, что со временем найдутся ответы и на то, как люди могут быть столь жестокими. Более полувека прошло с момента смерти Франца Егерштеттера, причисленного Римско-католической церковью к лику блаженных, но его мольбы по-прежнему безответным эхом отражаются от стен камеры смертников в Бранденбурге.